Виктор Петелин - Алексей Толстой

• Название: Алексей Толстой
• Автор: Виктор Петелин
• Издательство: Молодая гвардия
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 1978

Книга посвящена жизни и деятельности классика советской литературы Алексея Толстого Автор, основываясь на воспоминаниях современников, на новых архивных документах, показывает жизнь писателя, историю создания его романов, таких, как «Петр Первый» «Хождение по мукам» рассказывает о его встречах с замечательными людьми своего времени Горьким Есениным, Станиславским.

---

Пусть каждый народ, думал Толстой, обретет полную самостоятельность и независимость без различия нации и вероисповедания. Армяне, австрийские румыны, итальянцы тоже ждут именно от России своего освобождения. Католическая Польша не меньше волнует Россию, чем православная Сербия. Все эти народы и государства, возрожденные и укрепленные, могут стать в будущем сторожевыми постами против Германии и умерить ее завоевательные устремления. Только такой итог войны будет справедлив. Но это теория, постановка, так сказать, вопроса. Борьба против немецкого национализма ни в коем случае не должна в случае победы привести Россию к мировой гегемонии. Нетрудно догадаться, что в этом случае возникает всенародное тщеславие и мания национального величия, ведущие к шовинистическим настроениям, как это случилось в Германии после ее победы над Францией. Вот тогда-то в Германии и следовало бы вспомнить свою сагу о кольце Нибелунгов, хотя бы в трактовке Вагнера.

Одно и то же кольцо Нибелунгов возносит обладателя егц высоко над миром, но одновременно с этим порождает в нем такие черты и качества, которые закономерно возбуждают по отношению к нему ненависть окружающих. Великан Фавнер у Вагнера сначала счастлив, упивается своей властью и всесилием, а потом алчность, кичливость, самодовольство и самовосхваление разрушают его человеческий облик, он становится страшным чудовищем, пожирающим всякого, кто окажется вблизи его «пещеры зависти». Только настоящий великан-герой может его победить, но и его ждет участь Фавнера. Такова печальная судьба всех владык, достигающих мирового господства и забывающих о той нравственной задаче, которая одна может служить оправданием силы и могущества великой державы. Плохо, если в этой войне победитель утратит человеческий облик, если в нем возобладают такие черты, как упоение собой, мания величия, злая страсть алчности.

Читая текущую прессу, Алексей Толстой диву давался легкомыслию некоторых авторов, безответственно писавших об уничтожении немцев как нации. Сохранить свой человеческий облик на самой вершине своего могущества — вот, по мнению Алексея Толстого, главная нравственная задача России и народов, ее населяющих.

В эти дни тяжелых раздумий Алексей Толстой обратил внимание, что некоторые слова, совсем недавно казавшиеся выветрившимися, потерявшими свою душу, сейчас стали наполняться высоким содержанием. Происходило какое-то своеобразное воскрешение слов. Однажды Толстой случайно разговорился с одним артиллерийским офицером. И поразился, с какой страстью он говорил о защите отечества, о предстоящих, ему сражениях. Выходило, что в русско-японскую войну Россия проиграла вовсе не из-за отсутствия техники: тогда за спиною армии, по его словам, была какая-то пустота, народа не чувствовалось, России не чувствовалось. Армия оказалась в одиночестве, точно человек в пустыне, никакой поддержки. А между тем существуют невидимые нити, соединяющие армию с народом. Только в том случае армия непобедима, если эти духовные нити прочны. Без этих связей о народом армия становится складом оружия, амуниции, всевозможной техники и обслуживающих ее людей. И что еще больше удивило Алексея Толстого, так это готовность артиллерийского офицера к самопожертвованию во имя России, В этом офицере, может, впервые он увидел настоящего человека. Ему казалось до сих пор, что не может быть и речи о подлинном героизме, что осталось только пустое слово, так сказать, паспорт без человека, а оказывается, героизм есть, существуют героические личности, без которых невозможно победить.

Первые вести о немцах многих привели в смятение. Алексею Толстому не раз приходилось встречаться с такими людьми, которые просто отказывались верить происходящему. Долго ему пришлось убеждать как-то одного знакомого помещика, ошарашенного тем, что писали о немцах в газетах. Тот долго жил и учился в Германии, привык считать немцев культурной нацией, а тут…

— Вы знаете, что в газетах пишут, на что же это похоже? Неужели всерьез можно этакое писать о немцах? Не могу поверить, чтобы немцы пристреливали раненых, насиловали женщин… Типичное вранье газетчиков. Вчера их только хвалили, а сегодня поносят, называют их дикарями, варварами. Ну можно ли так их называть, если эта нация дала миру Баха, Вагнера, Гёте, Канта? Куда мы-то годимся по сравнению с ними? Невежество, темнота кругом. Боже мой, мы поднимаем руку на такую культуру. А культура земледелия? А какая промышленность? Спросите хирурга, зубного врача, инженера, книжного издателя — каждый ответит, что надо ехать к немцам учиться…

— Кто же спорит, что у немцев есть чему поучиться, — включился в разговор Толстой. — У них и дороги прекрасные, и промышленность самая передовая. Но вы не обратили, видимо, внимания на то, что вот уже десятки лет Германия готовилась к войне с Россией, что под стриженым кустарником вдоль насыпи устроена широкая русская колея прямо из Берлина в Москву. Вы здесь вспоминали о великих людях Германии, вам кажется, что жив еще их творческий дух. Но с приходом Вильгельма к власти и организацией Пангерманского союза с каждым годом немцами овладевала мысль о превосходстве над всеми другими народами, с тех пор они не переставали утверждать, что немецкая культура является самой высокой культурой во всем мире, вот вы и поддались влиянию их собственной пропаганды. А может ли нация называть себя самой культурной в мире и открыто проповедовать захватническую политику, открыто призывать к войне против Франции, чтобы отнять у нее ряд восточных департаментов, а все местное французское население искоренить? А какую злобу и ненависть они разжигали ко всему славянству! Балканы, Прибалтику, Украину, Кавказ, Скандинавию, Голландию, Данию, Бельгию они уже считают частями Германской империи.

Проезжая через Германию не один раз, я замечал, как напряженнее и механичнее становилась вся жизнь, как самоувереннее и настойчивее разговаривали со мною немцы.

В Берлине же каждое воскресенье назначались парады, с каждым годом увеличивалась армия, газеты вела разнузданную кампанию против французского и русского народов. Ненависть к ним незаметно вливалась в сердце среднего немца, особенно к России. А сейчас, встретив сопротивление, они словно с цепи сорвались, совершенно остервенели, ведь они надеялись на легкую добычу. Говорят, что Вильгельм, получив известие о том, как прошла мобилизация в России, избил Пурталеса (немецкого посла в России. — В. П.) и приказал лишить его чинов. Но вряд ли Пурталес виноват. Он добросовестно собирал информацию о наших противоречиях и недостатках, ему казалось, что наша страна разваливается. Да и не только он так думал. В Германии многие занимались внутренним положением России и почти все приходили к такому же выводу. А что оказалось на самом деле? На всей нашей огромной территории народ поднялся на войну, поднялся решительно, мужественно и серьезно. Я сейчас много езжу, разговариваю, все мои мысли сосредоточены на войне, приходится много работать, и вот к какому вы воду я прихожу: словно вся Россия стала одним хозяйством, и пришло время жатвы, и все, взяв серпы, пошли жать. И горе немцам, если они разозлят наш народ. Немцы так бесчинствуют, надеясь на безнаказанность. Но возмездие нашего народа придет неотвратимо. Я в этом уверен…

Разговор долго еще продолжался, и, судя по всему, Алексею Толстому удалось кое в чем убедить своего знакомого. Да и ему самому этот разговор был полезен, помог осмыслить происходящее, сформулировать некоторые свои взгляды. Никогда, пожалуй, так часто он не обращался своими мыслями к России, как в последние дни. Что же произошло с ним? Раньше просто не задумывался над этим, как и тот круг людей, среди которых ему чаще всего приходилось бывать. Никто из них даже не ставил перед собой вопроса, любит ли он свою родину.

Казалось, у иных Париж больше вызывал эмоции, чем Москва или Петербург. В салонах и кружках, в которых он бывал, даже осуждались патриотические высказывания. Это считалось национализмом, шовинизмом; и горе тому, кто прослывет националистом или патриотом. Самым разумным, вспоминал Алексей Толстой, признавалось не высказываться по этим вопросам, держаться где-то в стороне от всех острых проблем, называть себя международным гражданином, поругивать Россию, похваливать Запад. И вдруг в эти несколько дней в нем самом происходят какие-то серьезные изменения, все чаще и чаще он задумывается о судьбах России.

«Отечество… Сейчас у меня есть отечество, Россия, родина, — думал Алексей Толстой, склонившись над чистым листом бумаги. — Мое отечество, мой народ… Поразительно, как быстро перед лицом общенациональной опасности все мелкое, ничтожное, наносное и растлевающее — неустройство наше, настроения и неврастения… — все вдруг отошло… Да, русский человек только кажется беззаботным в своей наивной доверчивости. В минуты опасности его не узнать, он становится крепким, решительным, чистым, без всякой задней мысли. Прошло не так уж много времени со дня объявления мобилизации, а словно над всей Россией в эти дни пролетел трагический дух — и все переменилось, столько в людях спокойствия, понимания своей роли в решении исторических вопросов. Сломить на полях Германии бесов железной культуры, гасителей духа человеческого…»