Эдён Хорват - Юность без Бога

• Название: Юность без Бога
• Автор: Эдён Хорват
• Издательство: Иностранная литература
• Жанр: Классическая проза
• Год: 2016

Номер открывается романом австрийского прозаика и драматурга Эдена фон Хорвата (1901–1938) «Юность без Бога» в переводе Ирины Дембо. Главный герой, школьный учитель, вывозит свой класс на военизированный недельный слет на лоне природы. Размеренный распорядок дня в палаточном лагере нарушает загадочная гибель одного из учеников. Полиция идет по ложному следу, но учитель, чувствуя себя косвенным виновником преступления, начинает собственное расследование. А происходит действие романа в условной стране, где «по улицам маршировали девушки в поисках пропавших летчиков, юноши, желающие всем неграм смерти, и родители, верящие вранью на транспарантах. А те, кто не верит, тоже идут в ногу со всеми, в одном строю. Полки бесхребетных под предводительством чокнутых…»

---

Я поудобнее устроился в сене…

В час будит меня фельдфебель.

— Пока все в порядке, — докладывает.

Я выбираюсь из сена и занимаю пост в тени сеновала…

Да, именно — в тени. Ночь такая лунная.

Волшебная ночь!

Я вижу лагерь, различаю часовых. Сейчас их хорошо видно. Они стоят неподвижно или прохаживаются в ту или в другую сторону. Часовые — западный, восточный, северный, южный — по одному с каждой стороны. Стерегут свои фотоаппараты.

И пока я сижу так, мне вдруг вспоминается картина, та, у священника. Такая же, как была у моих родителей.

Идут часы. Я преподаю историю и географию.

Мне нужно объяснить, какова форма Земли и рассказать ее историю.

Земля пока еще круглая, но истории стали квадратными.

Вот сижу тут, боюсь закурить, стражников стерегу.

И правда: работа больше меня не радует.

Ну почему мне опять пришла на ум эта картина?

Из-за распятого Христа?

Да. Нет.

Из-за Богоматери? Нет. И вдруг мне становится ясно. Из-за воина в латах и шлеме, начальника римской стражи.

А что с ним?

Он руководил казнью еврея.

И вот когда этот еврей умер, он сказал: «Воистину, не человек так умирает».

То есть он узнал Бога.

Что он сделал?

Остался спокойно стоять у креста.

Молния перечеркнула небо, завеса разорвалась в храме, земля содрогнулась. А он остался стоять. В умиравшем на кресте он узнал нового бога и понял, что мир, в котором жил он сам, обречен на гибель. И?

Погиб ли он где-то в сражении? Понимал ли, что гибнет ни за что? Радовала ли его эта его работа?

Как он состарился? Вышел на пенсию?

Жил в Риме или ближе к границе, на окраине, где жизнь подешевле?

Может, домиком обзавелся? С садовым гномом?

И рассказывала по утрам ему кухарка, что с той стороны границы опять появились новые варвары, ей Богу, да, Лючия, господин майор, своими глазами видела.

Новые варвары, новые народы.

Они вооружаются, вооружаются, они ждут.

И римский офицер знал, что варвары все разрушат. Но его это не трогало. Для него все уже и без того было разрушено.

Он мирно жил себе пенсионером, он понял ее до конца. Огромную Римскую империю.

Дерьмо

Луна висит прямехонько над палатками. Должно быть, сейчас часа два. В кафе в это время, наверное, полно народу.

Как-то там наш Юлий Цезарь?

Будет включать свой череп, пока черт его не унесет.

Смешно. Вот в черта я верю, а в Бога нет.

А это правда, что нет?

Не знаю. Да нет, знаю! Не хочу верить в Него! Просто не хочу.

Такова моя воля!

Единственная свобода, которая мне осталась: право верить или не верить.

Ну, формально конечно, вроде бы да.

И потом: то да, то нет.

Как же тогда говорил этот поп? «Работа священнослужителя состоит в том, чтобы подготовить людей к смерти. Потому что им легче жить, когда они не боятся умирать».

И ему тоже легче? Что-то не верится.

«В нашей юдоли скорби и раздоров спасает единственно милость Божья и вера в божественное Откровение».

Отговорки!

«Мы наказаны и сами не знаем, за что».

Спроси у тех, кто сверху!

А что еще сказал поп?

Бог — самое страшное на свете.

Вот это вот — да…

Хороши были мысли у меня на сердце. Они лезли из головы, рядились чувствами и, едва касаясь друг друга, принимались танцевать.

Изысканный бал, высшее общество. Сегодня тут весь бомонд!

В лунном свете кружились пары.

Трусость с Добродетелью, Ложь со Справедливостью, Подлость с Силой, Коварство с Мужеством.

Вот только Разум не участвовал в танце.

Нализался и понесло его в мораль, и всхлипывал без конца: «Ой, я дурак, ой, я дурак!»

Все кругом заблевал.

Но танцам его блевотина не помешала.

Вслушиваюсь в музыку бала.

Звучит известный шлягер, под названием «Один в дерьме».

Разобравшись по языку, по расе и национальности, лежат друг перед другом кучи и меряются, которая больше. Воняют так, что тем, кто поодиночке, приходится себе носы затыкать.

Дерьмо, крутом одно дерьмо!

Так удобряйте им!

Удобрили бы землю, чтобы что-нибудь выросло.

Не цветы, а хлеб!

Но только не молитесь!

Не дерьму же, которое вы же жрали!

Ц. и Н.

Чуть не забыл про свои обязанности: в стогу сидеть, курить не сметь, стражников сторожить.

Выглядываю наружу: да вон они, сторожат.

Запад, Восток, Север и Юг.

Ну и ладненько.

А постой! Что-то там происходит?

Где это?

С Севера.

Да ведь кто-то же там разговаривает с часовым…

А кто там у нас на посту?

Ц.

И с кем это он там разговаривает?

Или это просто тень от елки?

Да нет, чья-то фигура.

Вот ее освещает луна, это парень. Чужой.

Да что же такое там?

Похоже, незнакомец отдает что-то Ц., а после исчезает.

Какое-то время Ц. стоит не двигаясь.

Прислушивается?

Осторожно озирается кругом и вытаскивает из кармана конверт. Значит, он получил письмо!

Торопливо вскрывает его и читает при свете луны.

Кто же ему пишет?

Наступает утро, фельдфебель осведомляется, не заметил ли я чего подозрительного. Отвечаю, что вовсе ничего не заметил, и постовые несли караул добросовестно.

О письме молчу, потому что не уверен, связано ли оно с пропавшим фотоаппаратом. Сначала надо разобраться, а пока ничего не ясно, не хотелось бы бросать тень на Ц. Узнать бы, что там в письме!

Ребята с изумлением встречают наше возвращение в лагерь; когда ж это мы успели ускользнуть?

— Среди ночи, — врет фельдфебель, — а шли, между прочим, не прячась, и хоть бы кто на посту нас заметил, караулить надо повнимательней, мимо такой охраны могут весь лагерь вынести: и винтовки, и знамя, и нас самих.

Потом велит своему полку построиться и спрашивает, не заметил ли кто чего подозрительного. Никто не отвечает.

Тем временем я наблюдаю за Ц.

Вон он, стоит, не дрогнет.

Что же было в том письме?

Сейчас оно у него в кармане, но я его все-таки прочту. Нужно прочесть во что бы то ни стало.

Может, спросить напрямую?

Нет, не имеет смысла.

Он будет отпираться, а письмо порвет или сожжет, и прочитать его не удастся. Может, он уже успел его уничтожить. Кто же этот незнакомый мальчик, который появляется в два ночи в часе ходьбы от деревни? Или он живет там, на хуторе у слепой? Становится все очевиднее, что он принадлежит к банде, к сорной траве. Выходит, Ц. тоже сорная трава? Предатель? Мне нужно прочесть это письмо. Обязательно!

Прочесть письмо для меня становится просто навязчивой идеей.

Бумм!

Сегодня же начинают стрелять!

Бумм! Бумм!

В полдень подходит ко мне P. С просьбой.

— Господин учитель, — говорит, — пожалуйста, переведите меня в другую палатку. Эти двое, те, кто со мной, все время дерутся, спать невозможно.

— А кто эти двое-то?

— Н. и Ц.

— Ц.???

— Ну да. Начинает, правда, всегда Н.

— Пришли их ко мне.

Он уходит, приходит Н.

— Почему ты все время дерешься с Ц.?

— Он спать мешает! Постоянно меня будит. Жжет свечку посреди ночи.

— Зачем?

— Ерунду свою пишет.

— Он что-то пишет?

— Ну да.

— А что? Письма?

— Нет. Дневник.

— Дневник?

— Да. Он идиот.

— Дневники ведут не только идиоты.

Он пронизывает меня уничтожающим взглядом.

— Ведение дневника — типичный признак личности, для которой типична завышенная самооценка.

— Может и так, — говорю я осторожно, ибо не могу припомнить, не говорилось ли такое по радио.

— Ц. специально взял с собой шкатулку, запирает туда этот свой дневник.

— Пришли-ка мне сюда Ц.

Н. уходит, Ц. является.

— Ты почему все время дерешься с Н.?

— Да потому что он плебей!

Вот те на! Мне поневоле вспоминаются богатые плебеи.

— Ага! Ему невыносимо, что кто-то может задумываться. Его это просто бесит. А я веду дневник, он у меня в шкатулке, Н. хотел ее взломать, но я начеку. Днем прячу дневник в спальник, а ночью держу в руках.

Я внимательно смотрю на него и медленно спрашиваю:

— А куда ты деваешь дневник, когда сам стоишь на посту?

В лице у него ничего не дрогнуло.

— Обратно в спальник, — отвечает.

— И в этот дневник ты записываешь все свои переживания?

— Да.

— И то, что видишь, слышишь? Всё-всё?

Он краснеет.

— Ну да.

Спросить, кто ему писал и что в письме? Нет. Теперь-то я уж точно прочту этот дневник.

Он уходит, и я смотрю ему вслед.

Как сказал этот мальчик, он умеет задумываться.

Я прочту его мысли. Дневник Ц.

Адам и Ева

В начале пятого полк опять уходит. В этот раз даже «работники кухни», потому что фельдфебель хочет объяснить, как окапываться и где земля пригодна для рытья окопов и блиндажей. С тех пор как он захромал, он больше объясняет, чем делает.