Джон Толкин - Смерть Артура

• Название: Смерть Артура
• Автор: Джон Толкин
• Жанр: Альтернативная история
• Год: 2016
• ISBN: 978-5-17-086653-3

По словам Кристофера Толкина, сына писателя, Джон Толкин всегда питал слабость к «северному» стихосложению и неоднократно применял акцентный стих, стилизуя некоторые свои произведения под древнегерманскую поэзию. Так родились «Лэ о детях Хурина», «Новая Песнь о Вельсунгах», «Новая Песнь о Гудрун» и другие опыты подобного рода.

Основанная на всемирно известной легенде о Ланселоте и Гвиневре поэма «Смерть Артура», начало которой было положено в 1934 году, осталась неоконченной из-за разработки мира «Властелина Колец».

В данной книге приведены как сама поэма, так и анализ набросков Джона Толкина, раскрывающих авторский замысел, а также статья о связи этого текста с «Сильмариллионом».

---

Нетрудно заметить, что в первой песни «Гибели Артура» отец сохраняет ключевой сюжетообразующий элемент «летописной» или «псевдоисторической» традиции: великий заморский поход короля Артура на восток. Но его поэма начинается in medias res[65], безо всякого предваряющего вступления или непосредственной мотивации:

На восток выступил с войском Артур
Воевать ворога на вольных границах,

поскольку

Так судьба своевластная сподвигала его.

Пышный пир, устроенный в Каэрлеоне в честь побед Артура и впервые упомянутый у Гальфрида Монмутского, здесь отсутствует, а следовательно, не говорится и о приходе римских послов с угрожающим письмом от императора, что послужило поводом для последней военной кампании короля бриттов. В «Гибели Артура» от этой концепции не осталось и следа.

Предел мечтаний Артура как полководца – отнюдь не сокрушить римские армии и принудить посланцев Рима молить о мире; напротив, Артур задался целью «рубежи римские от разора спасти» (I. 4).

Цели и масштабы этого военного похода не вполне ясны. В самом начале ясно сказано, что Артур намерен атаковать саксонских пиратов в их собственных логовах, и разумно предположить, что «рубежи римские», которые Артур собирается от них оборонять, – это со всей определенностью римская Британия; но упоминания о Мирквуде (I. 68,132), как мне кажется, открывают более широкие горизонты. Не могу сказать доподлинно, вкладывал ли отец более конкретный смысл в это древнее легендарное название темного пограничного леса, разделяющего народы, но, поскольку войско Артура прошло маршем «от Рейнских устьев – по разным странам» (I. 43) и двигалось «все вперед, к востоку» (I.62) и поскольку лес Мирквуд располагается на холмах, – «по сирым склонам стремились все выше / чащ частоколы, черны, непролазны» (I. 70–71), – по всей видимости, теперь бритты оказались сильно восточнее обжитых саксами областей, что подтверждается также и словами сэра Крадока (I. 153–154): «Пока ведешь войну ты с вражьим племенем/на Востоке варварском…»

Примечательно и то, что на протяжении ста строк в первой Песни поэмы от начала Артурова похода в строке 39 до прибытия сэра Крадока с недобрыми вестями (помимо строки «Позади – пламя, противник – пред ними», I. 61) содержится только одно упоминание об уничтожении языческих поселений вторгшейся армией (I. 41–43):

На кумирни и крепости королей нечестивых
Мощь его двинулась маршем победным
От Рейнских устьев – по разным странам.

Отец, по-видимому, скорее намеревался живописать враждебный зимний мир бурь и льдов, где «средь каменных кряжей каркали вороны» и слышен волчий вой, – зловещий мир, населенный лишь «полчищами призраков», в котором (I. 134–136):

Гнёл души страх,
В мире мрака, не молвя ни слова,
Бдили, боясь бедствий неведомых.

Более того, это ощущение надвигающейся страшной опасности дополняется уверениями поэта в том, что заявленная цель Артура – дело величайшей важности, героический вызов судьбе:

Волну времени вспять обратить,
Наказать нечестивцев надежда вела его.

(I. 5–6)

Та же мысль эхом звучит в строках I. 176–179 по получении известия о предательстве Мордреда:

Но вниз низвергшись с высот надежды,
Душа домышляла: его дом обречен,
Древний мир движется к гибели,
И волна времени восстает супротив него.

Вот так и Гавейн, который ведет войско, «как в последний прорыв за пределы осады», -

оплот и опора обреченного мира

(I. 55).

И позже (II. 147–149) Мордред сознает, что:

…Время меняется;
Запад затмился – задул ветер
Над восставшим Востоком. И вздрогнул мир.

Вне всякого сомнения, персонажи провидят в «волне времени» грядущее падение Рима и римского христианства.

Но как бы мы ни истолковывали эти подробности «Гибели Артура», ясно, что великий поход Артура на континент, пусть столь же мало основанный на реальных исторических событиях, как и нападение на Римскую империю у Гальфрида Монмутского и его последователей, куда лучше вписывается в исторический контекст, из которого и возникает артуровский миф: это сопротивление бриттов германским захватчикам в V веке. В «Гибели Артура» примета врага – то, что он язычник. Такова участь фризского капитана, который доставил Мордреду вести о возвращении Артура в Британию (II. 89–93):

Радбод рыжий, разбойник моря,
Неизменен в ненависти, нехристь – сердцем,
Сгиб, как судил рок. Сумрачным утром
В бездну вод его бросили, побрезгав душою:
Ей скользить над пучиной скитальцем бездомным.

Он «канул в ад» (II. 67). Так варваров-язычников обрекают на вечные муки в поэме, написанной тем самым стихотворным размером, который эти варвары принесли на завоеванные земли. «Веют ветра войны над Британией!» – говорит сэр Крадок, рассказывая королю Артуру (I. 160) о языческих драккарах, атаковавших незащищенные берега; пять веков спустя Торхтельм в «Возвращении Беорхтнота» повторит его слова применительно к викингам:

Так пал последний потомок эрлов,
Что ведут родство от владык саксонских.
В песнях поется – приплыли они
От восточного Ангельна, к наковальне битв,
Мечами рьяными разить валлийцев;
В древние дни державы обширные,
Земли знатные захватили на острове.
Сегодня ж с севера снова напасть к нам:
Веют ветра войны над Британией!

Примечательно, что в первой песни «Гибели Артура» Мордред, который с самого начала повествования изображен как «подло» поддерживающий короля в его намерении идти войной в варварские земли, ибо за его словами скрывается тайный умысел (I. 27–29):

Благую Британию, бескрайний предел твой
Беречь от бедствий берусь, как уедешь.
Верный вассал я.

В то время как Гальфрид Монмутский посвящает этому событию одну-единственную фразу («Он поручил Британию Модреду, своему племяннику, и королеве Геневере»), в аллитерационной «Смерти Артура» король куда более многоречиво описывает бремя обязанностей – а Мордред умоляет (но тщетно) освободить его от них и дать дозволение сопровождать Артура на войну. В поэме нет ни намека на дальнейшие события. В «Гибели Артура» говорится, что сэр Гавейн не заподозрил «предательства подлого» в Мордредовом «совете смелом», поскольку (I. 36–38):

…До сражений жаден,
Он в праздной пышности пагубу видел,
Что Круглый Стол на крах обрекла.

Вместе с этими словами отец вводит в повествование новый элемент, радикально отличающий его от произведений, созданных в рамках «летописной» традиции. Несколькими строками ниже (I. 44–45) говорится, что Ланселот и прочие рыцари не сопровождали Артура в этой военной кампании. Позже, в первой песни, услышав известия о предательстве Мордреда от сэра Крадока, король Артур советуется с сэром Гавейном (I. 180 и далее), рассказывает, как ему недостает сэра Ланселота и «надежных мечей рода Банова», и находит, что мудрее всего было бы послать гонца к подданным Ланселота и попросить их о помощи. Против этого сэр Гавейн решительно возражает.

В таком изложении не вполне понятно, что, собственно, произошло; скорее всего, мой отец предполагал, что его читатель уже сколько-то знаком с историей Ланселота и Гвиневеры. О причинах разрыва между Артуром и Ланселотом будет рассказано в третьей песни поэмы, хотя и довольно уклончиво.

В мои намерения отнюдь не входит подробно проанализировать «пласты» или «стили» средневекового артуровского мифа, «псевдоисторическую» или «летописную» традицию с одной стороны, и обширные «романтические» переработки «британского материала» во французской прозе и поэзии – с другой. Моя задача – лишь выявить характерные черты отцовского пересказа легенды о Ланселоте и Гвиневере.

Я уже отмечал, что в «Истории королей Британии» Гальфрида Монмутского о Ланселоте не говорится вообще. В аллитерационной «Смерти Артура» о нем упоминается несколько раз, но почти во всех случаях он просто назван в числе главных рыцарей Круглого Стола[66]. Касательно его появления у Мэлори в «Повести о благородном короле Артуре, как он сам стал императором через доблесть своих рук» (см. выше) профессор Винавер отмечает:

Из рассказа Мэлори создается впечатление, что Ланселот не более чем просто воин и что все его великие достоинства ума и сердца безоговорочно поставлены на службу его королю. Никто из читателей [повести Мэлори] в жизни не догадается по этому тексту, что Ланселот с самого начала был героем куртуазным, что впервые он появляется в средневековом рыцарском романе как поборник courtoisie и что мировую славу он стяжал как главный герой «Романа о телеге» Кретьена де Труа[67]. Именно потому, что Ланселот был известен только как куртуазный рыцарь, он почти не привлекал раннеанглийских авторов; они не находили в нем ничего такого, что могло бы подкрепить и проиллюстрировать их эпическую трактовку романа об Артуре. По-видимому, именно по этой самой причине автор [аллитерационной] «Смерти Артура» сделал Ланселота сравнительно малозначимым персонажем. Отношение Мэлори было поначалу практически таким же: его помыслы, так же как и у его английских предшественников, сосредоточились на проблемах человеческого героизма, а не на тонких материях куртуазного служения. Чтобы вернуть Ланселоту былую славу, автор превращает его в подлинно эпического героя, скорее сродни Гавейну из «Смерти Артура», нежели кретьеновскому «рыцарю телеги». Мы не знаем, сколь многими французскими материалами автор располагал, создавая «Повесть об Артуре и Луции». Несомненно одно: Мэлори – сочинитель прежде всего эпического склада, не желающий и, вероятно, даже неспособный воспроизвести романтизированный образ странствующего рыцаря и понять его очарование. Великое приключение французских книг еще не началось.