Александр Молодчий - Самолет уходит в ночь

• Название: Самолет уходит в ночь
• Автор: Александр Молодчий
• Издательство: М.: досааф
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 1986

Автор, дважды Герой Советского Союза, непосредственный участник и свидетель описываемых событий, рассказывает о боевых делах летчиков дальней авиации, о полных риска и трудностей длительных ночных полетах в далекий тыл противника для нанесения бомбовых ударов по его стратегическим объектам.

---

Весь наш экипаж вернулся на родной аэродром в полном составе и в добром здравии. Один за другим заходили на посадку самолеты эскадрильи. Тут же я отправлял их в столовую. Давно уже были там и Сергей Куликов, и Панфилов, и Васильев. И майор Гольцев пошел с ними. А я все еще на аэродроме. Нет Семена Полежаева. Все сели. Утих шум моторов. И не слышно там, в небе, знакомого гула машины боевого друга. Нету...

Так и не дождавшись возвращения с боевого задания экипажа Семена Полежаева, я побрел в столовую. Здесь шел оживленный разговор. Еще бы! После такой нервной встряски. На молодых раскрасневшихся лицах — улыбки. Все довольны своей работой, радости нет предела. Разве трудно понять их состояние? Разве могло быть иначе в такой обстановке? Мне не хотелось огорчать людей, несколько часов назад смотревших смерти в глаза. Я старался не подавать виду, не сказал ни слова. Но вскоре кто-то не удержался и не очень громко, но отчетливо произнес:

— Рано ликуем, ребята, не возвратился экипаж Полежаева.

Наступила тишина. Никто не смотрел друг другу в глаза, считая себя виновным за преждевременное мальчишеское ликование.

Столовая опустела. В помещении, где жил летный состав, мы молча разбрелись по своим койкам. Долго не могли уснуть. Не верилось, что экипаж погиб. Ведь стрелок-радист доложил о проходе конечного пункта маршрута и что на борту все в порядке.

Но усталость брала свое. С тревожными мыслями о Семене я уснул. Не знаю, на сколько, но вдруг сквозь сон, как сквозь толщу воды, донесся длинный звонок. Телефон. Тревога! Привыкшие мгновенно стряхивать с себя сон, все моментально вскочили и ждали, что скажет дневальный. И вот на лице бойца, державшего телефонную трубку, появилась улыбка.

— Полежаев жив! — крикнул он.

А через несколько часов Семен и его экипаж тихонько вошли в помещение. Все вскочили как по команде и бросились обнимать боевых друзей. Полежаев в нескольких словах рассказал, как их подкараулил и сбил немецкий истребитель.

— Просто обидно, — говорил он. — Мы совсем немного не долетели до своего аэродрома. А в небе, видели, какая была каша? Вот и приняли самолет противника за свой. Он беспрепятственно подошел к нам вплотную. Первым открыл огонь и поджег. Нас-то парашюты спасли, а машины нет. Теперь «безлошадные»...

Такое, к сожалению, тоже случалось... Фашистским истребителям удавалось пробраться к нашим аэродромам, и они делали свое коварное дело — били нас, как говорится, из-за угла нашего же дома. Печально, но факт. Вот и этой ночью наш полк таким же образом потерял самолет. Утешало одно: фашистских машин мы наломали во много крат больше.

И наломаем еще!

Пролетая над донскими степями, мы ежедневно видели багрово-черные клубы дыма, простиравшиеся на многие километры с севера на юг. Гигантское огненно-дымовое цунами, вынырнувшее не из глубин океана, а из земли, катилось на восток, поглощая все живое, что встречалось на его пути. И трудно было сказать, откуда появится сила, способная остановить эти волны войны.

После наступления фашистов под Москвой это была самая тяжелая пора войны. Но там, у стен столицы, мы остановили врага. Повернули вспять кипящий вал. Верили, что так же будет и здесь. Но для этого надо бросать все силы.

Поэтому и вызвал у меня удивление один необычайный и, как вначале показалось мне, странный приказ командования. После возвращения с очередного задания я прибыл в штаб полка доложить о результатах полета. Выслушав мой доклад, командир не торопился меня отпускать.

— Скажите, — неожиданно спросил подполковник Ми-крюков, — вас удовлетворяет испытанное вами приспособление, увеличивающее дальность полета бомбардировщика?

— Да как вам сказать. Вообще-то, конечно, удовлетворяет, — ответил я, не понимая, к чему командир клонит. И добавил: — Да только ни к чему оно сейчас.

Но Микрюков будто меня и не слышал.

— Значит, вы считаете возможным полет на предельный радиус в глубокий тыл фашистов?

— Если с подвесными бензобаками, то, пожалуй, такой полет возможен, но...

— Что «но»?

— Нужен ли он сейчас? Фашисты — у стен Сталинграда. И все наши силы бросают туда.

Я разговаривал с командиром полка, даже не подозревая, что уже, по сути, получил его приказ.

— Ошибаетесь, товарищ капитан, — сказал Микрюков. — Именно сейчас и необходимо нанести удар по гитлеровскому логову.

Он вышел из-за стола:

— Все понятно?

Я удивленно пожал плечами:

— Н-не совсем...

— Как? А о чем же мы здесь толкуем столько времени? Готовьтесь к полету на самый предельный радиус, товарищ капитан!

Так вот оно что! Я вытянулся по стойке «смирно» и слегка пристукнул каблуками:

— Есть на самый предельный!..

Так в полку началась подготовка к полетам на полную дальность. Техники устанавливали приспособления, позволяющие увеличить запас топлива для двигателей, заменяли моторы, расходовавшие масло больше нормы. Оружейники шептались, что скоро привезут какие-то специальные бомбы повышенной разрушительной силы. А летный состав клеил новые карты различного масштаба с территорией Германии, Венгрии, Румынии... Но куда полетим — никто ничего не знал. Мы терялись в догадках.

Ждем приказ. Наконец получаем его:

— Снять подвесные бензобаки, на их место подвесить тяжелые бомбы.

Совсем не то, что ждали. Значит, летим бомбить обычные цели. И точно: отправляемся на задание недалеко от линии фронта. Возвращаемся — снова команда:

— Подвесить бензобаки.

А через некоторое время опять:

— Снять бензобаки, подвесить бомбы.

И мы получаем задание нанести удар по вражескому аэродрому, железнодорожному узлу или по скоплению войск противника. Откровенно говоря, в авиации к таким штукам привыкли. Боевое задание меняется довольно часто, и даже в ючение не только суток, но и часов. И каждый раз самолеты, экипажи готовятся к различным вариантам полета. Иногда все это кончается полным отбоем. Тогда бомбы снимаются. Мы прячем в планшеты карты. Идем в столовую, а прежде чем отправиться спать, собираемся в большой полковой землянке.

Так было и в этот раз. Мы подготовились, а команды на взлет все нет и нет. Все экипажи находились здесь же, в полковой землянке, освещенной электрическим светом от аккумуляторов. Сначала беседовали, шутили. Так продолжалось и час, и второй. Особенно усердствовал наш полковой врач капитан Анатолий Гаврилов. А считался он в полку балагуром номер один. Играл на всех музыкальных инструментах, в том числе на ложках и на расческе. Пел. Танцевал. Но вскоре и ему это неопределенное ожидание наскучило. Потянуло на сон. Одни начали дремать сидя, другие улеглись на столах. На одной из скамеек, растянувшись во весь свой богатырский рост, лежал Гаврилов. Рядом стояла его медицинская сумка, на носу — очки, с которыми он никогда не расставался.

Никто даже не пошевелился, когда со скрипом открылась дверь и в землянку вошли два друга — капитаны Робуль и Бикмурзин. Один остался у выхода, а другой подошел к полковому врачу. Наклонился над ним. Что-то там сделал и отошел на цыпочках. Потом шепотом сказал:

— Готово... Бикмурзин, остававшийся у двери, что есть силы подал команду:

— Отбой! — И еще раз повторил: — Отбой полетам. Все дружно вскочили, чтобы рвануться к выходу и успеть занять место в автобусе, возившем летный состав по постоянному маршруту: столовая — аэродром и обратно.

— Отставить! — предупредил Гаврилов, вскакивая со своего ложа. — Я первый.

Ему действительно нужно было быть первым в столовой, чтобы снять пробу приготовленной пищи. Без его разрешения кормить не будут. Поэтому надо во что бы то ни стало успеть на первый рейс автобуса.

Но что такое? Почему врач не спешит к выходу, а, вытянув руки вперед, мечется по землянке, натыкаясь то на стены, то на столы?

— Толя, сюда, — подает голос Робуль, заглушая всеобщий шум и гам.

Гаврилов рванулся в его сторону и наткнулся на столб, подпиравший потолок. Да так, что очки с носа свалились. И тут-то он все понял. Подшутили, черти, над ним. Стекла очков были заклеены бумажками. Вот и метался он в тускло освещенной землянке, пока очки не сползли с носа.

— Ну погодите, — грозит кулаком своим лучшим друзьям Робулю и Бикмурзину Гаврилов. — Это вам припомнится.

Он не обижается. Смеется, на ходу продолжает шутить. Вместе со всеми теснит от автобуса своих друзей. И это ему удается. Гаврилов уезжает, а шутники остаются.

— А я вначале не понял, почему это Бикмурзин и Робуль такие услужливые, — рассказывал в автобусе начальник штаба подполковник Алексеев. — Иду дать команду на отбой. А они — навстречу. Узнав, в чем дело, просят: «Разрешите нам! Мы — бегом. Мы — побыстрее». И так с места рванули, что и на самолете не догнать.

— Дети, да и только, — старался быть построже командир полка, когда узнал об очередном трюке в летной землянке. — Кому мы ордена даем, ума не приложу. Мальчишкам!..