Холли Шиндлер - Темно-синий

• Название: Темно-синий
• Автор: Холли Шиндлер
• Издательство: Рипол классик
• Жанр: Детская проза
• Год: 2015
• ISBN: 978-5-386-08735-7

Пятнадцатилетняя Аура Амброз скрывает от всех один секрет. Ее мать, талантливая художница и преподаватель искусств, медленно сходит с ума, и Аура единственная, кто знает об этом, потому что отец бросил их много лет назад. Внутри Ауры растет убеждение, что и ее собственный художественный талант неизбежно приведет ее к безумию. Однако, чем глубже мать погружается во тьму психического заболевания, тем сильнее воображение Ауры рисует ей темы для картин и требует их воплощения. И когда отчаяние уже готово поглотить девушку целиком, она обнаруживает, что искусство, любовь и семья глубоко связаны. И только совместными усилиями можно найти выход из темницы своих страхов.

---

— Забудь, — наконец говорит она. — Не бери в голову. Мне когда-то тоже было пятнадцать. Еще до Гражданской войны.

Похоже, она больше на меня не злится. Она оборачивается и заходит обратно в студию. Я следую за ней, и она говорит уже о работе: «Столько всего нужно сделать перед этой выставкой…» Но это же Нелл. В психологии таких называют личностями А-типа. Если бы она родилась собакой, то точно одной из тех мелких шавок, которые тявкают так, что уши закладывает, и просто не знают, когда надо остановиться.

Нелл быстрым шагом идет к своему столу. На ней широкие брюки из шотландки и белая блузка с высоким открытым воротом, на шее массивные нефритовые бусы. Невообразимо опрятная, собранная, драйвовая. Представить не могу, чтобы она когда-нибудь допустила ошибку — стала встречаться не с тем парнем, свернула не в тот переулок на своей машине или даже забыла зонтик в кинотеатре. Она выглядит как отлично сохранившаяся фарфоровая ваза династии Мин за стеклом. «Не трогайте, не трогайте, уберите свои грязные руки».

Ее студия располагается в кирпичном здании, таком старом, что, когда в него заходишь, не можешь отделаться от ощущения, что шлепаешь кедами не по доскам пола, а по десятилетиям. А что вы хотели — центр города, историческая часть. Самое классное в студии — это то, что Нелл всегда развешивает по стенам самые последние работы. Прошлым летом тут все просто ломилось от невест, в основном в воздушных, словно десерт, белых платьях, занимающих большую часть кадра. В сентябре — от домашних животных, солидных пожилых котов и шебутных дворняг, так точно и в нужный момент снятых, что характеры прямо проступали на их мордах. («Люди просто дуреют, когда дело касается их домашних питомцев», — пожав плечами, сказала Нелл в ответ на мою попытку похвалить ее снимки.)

Сейчас в студии везде висят забранные в рамки черно-белые фото, такие старые, что кажется, будто я перенеслась назад во времени. Как будто сейчас шестьдесят девятый: вот тут старый «фольксваген-жук» — у этой штуки мотор был сзади! — весь обклеенный наклейками, а вот женщина (табличка под фотографией утверждает, что это автопортрет) с длинными гладкими волосами и в такой короткой юбочке, что ее едва видно. Еще фото: натюрморт, но вместо яблок и апельсинов тут «защепки» для сигарет с марихуаной и значки — эмалированные цветы и символы мира «куриный след» с подписями: «Остановите военную машину», «Мы против призыва» и «Нет массовому убийству во Вьетнаме!».

— Что это такое? — спрашиваю я, показывая на фотографии.

— А, фотографии для выставки. — Нелл вздыхает. — Никак не могу отобрать нужные.

— Для выставки?

— Ну да. — Она отмахивается, как будто это для нее ничего не значит — ну вытащила проветриться старые фотографии, и что с того? — Для намечающегося глобального действа, из-за которого весь город на ушах стоит.

— Вы будете участвовать?

— Да, — улыбается Нелл, садясь за стол. — Немного отвлекусь от семейных портретов, благодаря которым оплачиваю счета.

— И какая тема? — спрашиваю я, не понимая общей идеи.

— Тема. — Нелл фыркает. — Моя… жизнь.

У меня волосы дыбом становятся. Глаза шарят по фотографиям, словно какой-нибудь вор по шкафам в поисках ценностей.

— Ваша жизнь? — недоверчиво переспрашиваю я.

— А что? — Нелл смеется. — Думаешь, старуха вроде меня никогда не курила травку и не попадала за решетку во время антивоенной демонстрации? — Она улыбается и наматывает на палец прядь белых волос.

— А это кто? — спрашиваю я, показывая на одну из фотографий.

Сердце бьется где-то в горле. Но я говорю не о молодой Нелл в закрытом купальнике, а о девочке, которую она обнимает, — лет двенадцати-тринадцати, с длинными черными волосами. Они смеются — похоже, они случайно упали на пляже, запутались в ногах друг друга и не могут встать. Они все в песке с ног до головы и выглядят просто невозможно счастливыми, как будто не они только что хорошенько грохнулись, наверняка пообшибав другу локти и колени.

— Моя дочь, — говорит она. Я слышу, что она это говорит. Но в голове, словно резиновые мячи, прыгают слова: «Твоя мать». Потому что это она и есть — Грейс Амброз, родилась 3 апреля 1970 года, — и ей тут меньше, чем мне сейчас. Это моя мать — до того, как болезнь свила гнездо у нее в голове. И это Нелл — в те времена, когда она была матерью Грейс, и все было хорошо, и никто еще не думал, что мама убежит из дому, когда ей не исполнится еще и восемнадцати, и больше никогда не увидится с Нелл.

— Я не знала, что у вас есть дочь, — вру я, взглянув на Нелл через плечо. На самом деле это Нелл не знает, что у нее есть внучка, не говоря уже о том, что эта внучка стоит прямо перед ней, в ее студии, куда она приходит по субботам вот уже пять месяцев, для того чтобы самой выяснить, является ли Нелл тем воплощением зла, каким она представала в рассказах мамы.

— Ну, понимаешь… — говорит Нелл, и ее голос затихает, словно в финале песни, где звук сходит на нет вместо громкого, кульминационного последнего аккорда. — Это все сложно.

— С матерями тоже все сложно, — бормочу я.

— С твоей-то уж наверняка. — Нелл смеется. — Раз уж она тебе такое имечко подобрала — Аура. Когда я его услышала, то сразу подумала, что ты выросла в лесу, но только не в стае волков, а в последней на этой планете коммуне хиппи.

Слава богу, город у нас немаленький. Если бы Мэйберри существовал не только в телевизоре и я бы там жила, то мне ни в жизнь не удалось бы выкинуть такой номер — Нелл знала бы, кто я такая, задолго до того, как я появилась бы у нее на пороге. Или какой-нибудь доброжелатель, встретив маму в кофейном отделе супермаркета, потянул бы ее за рукав и рассказал, как он был в студии Нелл и видел меня там, и разразился бы такой скандал, каких свет не видывал. И в студию я, естественно, больше бы не попала.

Я возвращаюсь к фотографии, на которой запечатлена в точности такая же сказка, в какую я когда-то верила, еще до того, как собственными глазами увидела океан. Белый песок, голубая вода. Тропический рай. В таком месте действительно можно научиться плавать. И здесь, спорить могу, Нелл и мама действительно катались наперегонки на досках для серфинга.

— Ты мне ее напоминаешь, — говорит Нелл. — Мою дочь.

От этих слов я даже непроизвольно отшатываюсь — кеды скрипят на древнем деревянном полу, — так я отскочила бы от опасной собаки.

— Но эту все равно нельзя будет выставить, — говорит Нелл, показывая на пляжную фотографию. — Это мой муж снимал, а не я.

Я всматриваюсь в фотографию еще пристальнее, чтобы не пропустить ни одной детали. Содранный лак на пальце ноги, мокрые пряди волос, прилипшие к щеке, родинка, поцарапанное колено.

Нелл хмыкает, слегка принужденно, но это моментально разряжает обстановку.

— Ладно, девочка, — говорит она. — Ты работать пришла или что?

— Работать, — бормочу я. — А я… Я действительно напоминаю вам дочь?

— Я думаю о ней каждый раз, когда тебя вижу, — говорит Нелл, и ее слова рикошетят от стен, словно пули.

3

Далеко не всегда родственники сразу понимают, когда человек начал проявлять признаки психического заболевания. Напротив, чаще всего довольно трудно распознать возникшую медицинскую проблему.

Если бы в жизни все было как в фильмах Джона Хьюза: «Милашка в розовом», «Клуб „Завтрак“» и т. д., — то Круг был бы местом, где собирались бы молодежные компании. На Кругу (странный, почти круглой формы тупик, врезающийся в пустырь между школой и принадлежащим «Кеймарту» автосервисом) всякие панки, готы, наркоманы и просто лоботрясы парковали бы свои ржавые колымаги и раскуривались бы перед первым уроком. Если бы в жизни все было как в фильмах Джона Хьюза, то богатенькие девочки, проводящие жизнь в спа-салонах и появляющиеся в дорогущих платьях на каждом школьном мероприятии, заставляли бы папочек арендовать им парковочные места поближе к главному входу или, еще лучше, поближе к расположенным неподалеку теннисным кортам — еще бы, никому ведь не хочется, чтобы голытьба поцарапала новенькую «мицубиси».

Естественно, в нашей школе тоже не обходится без богатеньких, ну может, штук пять на класс наберется. Они правда ездят на новеньких машинах, фамильярничают с учителями и держат весь мир в своих тонких пальчиках с отполированными в маникюрном салоне искусственными ноготками. Но в основном тут у нас беднота. В самом прямом смысле, например, в таком: «Не связывайся с этим нищим сбродом», «По тебе тюрьма плачет», «Тебе в этой школе не место, потому что ты ее не уважаешь». Или в таком: «Ты сам себя не уважаешь, и поэтому ничего путного из тебя не выйдет».

Я тащусь по бесконечной парковке «Кеймарта» и вижу, что на Кругу уже полно народу. Ну да, признаю, многие из ребят курят, и некоторые выглядят довольно живописно. Они здесь кучкуются, потому что Круг находится за пределами принадлежащей школе земли, и у мистера Гроуса, школьного охранника, нет тут никакой власти. Но это не анархия, понимаете? Это просто свобода. Последний вздох перед тем, как пройти через школьные ворота и превратиться в нищего.