Иван Исаков - Каспий, 1920 год

• Название: Каспий, 1920 год
• Автор: Иван Исаков
• Издательство: Советский писатель
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 1973

 Иван Степанович Исаков (1894-1967), адмирал флота Советского Союза, Герой Советского Союза и член-корреспондент Академии наук СССР, с конца пятидесятых годов стал публиковать в журналах «Новый мир», «Москва», «Наш современник» и «Нева» рассказы о флоте. Участник четырех войн и один из самых выдающихся моряков современности пришел на склоне лет к литературному творчеству, побуждаемый желанием передать молодым соотечественникам любовь к морю и мореплаванию. Его рассказы выходили отдельными сборниками в различных издательствах; в 1966 году «Советский писатель» издал его книгу рассказов «Неистребимый майор». Литературное наследие И.С. Исакова велико и разнообразно. Оно содержит и крупные военно-научные труды, и публицистику, и прозу. «Каспий, 1920 год» — книга, возникшая из дневниковых записей командира эсминца «Деятельный», которые вел автор во время завершающей кампании гражданской войны на Каспии против английских интервентов и белогвардейцев, при жизни Исакова публиковалась лишь частично. Подготовленная к публикации комиссией СП СССР по литературному наследию писателя И.С. Исакова, книга была в журнальном варианте напечатана в 1970 году «Новым миром», а сейчас предлагается читателю по авторскому оригиналу. И. Исаков стремился сочетать в своем произведении и непосредственность свидетельств и наблюдений участника и очевидца значительных событий прошлого, и объективность историка, и остроту взгляда художника, метко и лаконично изображающего черты своих современников

---

Англичанин первый не выдержал возраставшего напряжения и круто начал описывать циркуляцию вправо (то есть к востоку), одновременно застрекотав короткими очередями своего «льюиса». Теперь стали видны задранный нос, рубка и бурун с шлейфом, выбивавшийся из-под средней части катера. Никакой мачты или флагштока с флагом никто не заметил. Получалось так, что противник оставался анонимным.

«Дерзкий» также лег на другой галс, прижимая англичанина к казьянскому берегу и не прекращая стрельбу из пушки.

Еще две- три минуты -и торпедный катер скрылся за молом.

Кто- то из стоящих на мостике с шумом выдохнул воздух, и вдруг все заговорили хором, как бы вознаграждая себя за ту скованность и напряженное молчание, с которым следили за контратакой истребителя.

«Деятельный» - после рывка вперед, оказавшегося бесполезным, - теперь медленно возвращался на исходное место.

Весь эпизод занял по времени не более десяти-двенадцати минут.

Кое- кто из наблюдавших этот маленький бой маленьких кораблей склонен был доказывать, что катер шел в атаку на наш миноносец, но нетрудно было отклонить эту версию -англичанин должен был бы стремиться тогда выйти нам в голову, а он с самого появления лег «Деятельному» под корму. Затем повреждение или гибель маленького угольного миноносца с 75-мм артиллерией, если бы атака имела успех, явились бы слишком скромной победой для противника в данной операции.

С мостика «Розы Люксембург» Б.П. Гаврилов с другого румба лично наблюдал действия «Дерзкого» и даже успел передать к пушкам установки для залпа первой завесы. Главарт утверждал, что англичанин явно хотел прорваться за кормой «Деятельного» к северу, чтобы затем, повернув на восток, торпедировать его крейсер, стрелявший по Казьяну, или же с целью прорваться к десантным транспортам. Но командир английского катера не видел «Дерзкого», который был для него заслонен корпусом «Деятельного», и как только истребитель появился в поле его зрения, все расчеты англичанина сразу же оказались сорванными. Ввиду того, что после операции обнаружить офицеров, ходивших в торпедную атаку, не удалось {121}, надо считать, что версия т. Гаврилова наиболее достоверная.

После морского боя двух «москитов» наступила полная тишина. Оказалось, что еще до момента их встречи все корабли прекратили огонь.

* * *

Радист доложил, что командующий опять «разговаривает» с берегом.

«Либкнехт» в этот момент виднелся милях в пяти к осту. Похоже было, что он занимал позицию, с которой мог наблюдать как за высадкой десанта, так и одновременно за группой Гаврилова («Роза Люксембург» и «Пушкин») и группой Чирикова («Деятельный» и «Расторопный»). Но когда он поднимал флажные сигналы, то никто ничего разобрать не мог: из-за штиля флаги обвисали совершенно отвесно. Несмотря на это, начдив не рисковал переспрашивать о сигналах по радио, потому что не хотел мешать переговорам начальства с берегом.

Оставалось последнее средство дальней связи - прожектор. И вскоре им пришлось воспользоваться.

Парламентер

В жизни часто случается так, что одно и то же событие, происшедшее на глазах многих людей, воспринимается ими не всегда одинаково… Это явление зависит от многих объективных и субъективных факторов, из которых немалую роль играет то обстоятельство, насколько неожиданно возникло и как быстротечно протекало наблюдаемое событие.

Так же часто в жизни случается, что первое впечатление об изменении в окружающей нас среде, особенно если событие протекает внезапно, врезается в памяти в том виде, в каком оно представилось (зафиксировалось) в сознании в первый момент наблюдения или обнаружения. Позже, когда свидетельства других очевидцев, достоверные документы и даже бесстрастные фотоснимки удостоверяют, что фактически это событие протекало немного иначе, очень трудно, а иногда даже невозможно отказаться от первого впечатления, и оно продолжает жить в памяти даже вопреки объективным доказательствам противного.

Вот одну из особенностей восприятия наблюдаемого и своеобразной аберрации зрительной памяти можно проиллюстрировать на примере с флагом английского парламентера.

В 9 часов 55 минут утра из-за головы энзелийского мола внезапно выскочил новый катер и был тоже принят за торпедный. Прежде чем кто-либо смог отчетливо рассмотреть его в бинокль, всем бросилось в глаза белое пятно, принятое за бурун.

Только счастливый шанс спас английского парламентера от залпа 75-мм орудий. Готовность пушек и людей была, можно сказать, «нулевая» в связи с тем, что после предыдущей атаки торпедного катера комендоры все время держали на прицеле выход из порта, тем более что других объектов для стрельбы пока им не было указано. Помимо этого, наводя прицельные трубы на оконечность мола, наводчики автоматически могли рассматривать все, что попадало в поле зрения оптических прицелов, что делалось за молом, в глубине гавани. А это интересовало всех.

Счастливый шанс англичанина заключался в том, что штурман Арвид Буш, поймавший его в бинокль раньше других, произнес громко два слова: «Белый флаг».

Продолжение фразы Буша: «…очевидно, идет сдаваться», сказанное по молодости лет и незнанию истории, никого не заинтересовало, но нажать замыкатель «ревуна» после такой реплики, конечно, было невозможно. Еще через минуту выяснилось, что это не торпедный, а рейдовый катер под полосатым тентом от солнца и идет он не тридцати- или сорокаузловым ходом, а от силы десяти-двенадцати, и что на переднем флагштоке у него большой белый флаг, который вместе с трепыхающимся тентом и был принят за пенный бурун.

Недаром говорят, что у кого-то «глаза велики». Страх не страх, но напряженная готовность к подвоху врага даже в период перемирия сделала свое дело. К счастью, все кончилось благополучно.

Поскольку «Деятельный» находился ближе всех к молу, катер с парламентером направился к нему.

Вот тут- то и начинается проблема субъективности зрительной памяти.

К.И. Самойлов, отличный советский адмирал, достойный во всех отношениях человек, очень правдиво (за исключением отдельных частностей) описавший Энзелийскую операцию в своей книге «На канонерской лодке «Ленин» {122}, утверждает, что катер парламентера имел впереди вместо флага прикрепленный белый китель.

Б.П. Гаврилов, бывший главарт и один из флагманов флотилии, выдержанный командир, пользующийся громадным авторитетом, благодаря большому опыту и длительности службы, в своих воспоминаниях пишет: «…из гавани выскочил быстроходный катер с громадным белым флагом размером с простыню…» {123}

Наряду с этими свидетельствами в трех письмах, посланных на протяжении пяти лет, в течение которых собирались воспоминания участников, В.А. Снежинский продолжает утверждать по сей день, что: «…на носовом флагштоке катера развевались дамские панталоны…» {124}

Никакие ссылки на Самойлова, Гаврилова и других не помогают. Объясняя происшедшее явной спешкой, в условиях которой, очевидно, снаряжали парламентера, и ссылаясь на других товарищей с «Деятельного», также увидевших эту принадлежность дамского туалета, товарищ Снежинский совершенно серьезно не считает возможным отказаться от своей версии.

Остается сказать, что в моем дневнике упомянуто о «куске белой материи в качестве парламентерского флага». В те годы способность замечать вокруг корабля все обычное и особенно необычное, без чего невозможно формирование хотя бы посредственного капитана, была развита у меня довольно сильно, поэтому утверждаю, что, если бы англичанин шел с панталонами вместо гюйса, этот факт, наверное, оставил бы след в записках командира «Деятельного».

Конечно, для истории эта деталь не имеет никакого значения. Однако она небезынтересна как показатель одного из симптомов падения авторитета противника по мере выяснения его растерянности, ошибок и слабостей, явившихся следствием главным образом того, что он был застигнут врасплох.

Ведь наши товарищи готовились к ожесточенной схватке, имели очень тяжелые задачи - лезть с 75-мм пушками под огонь шестидюймовок; маневрировать в районе, считавшемся опасным из-за мин, не имея тральщиков; кожановцам пришлось высаживаться, можно сказать, «повзводно», если не «поотделенно», на берег, на котором противник располагал усиленной бригадой из трех английских и двух индусских батальонов общей численностью до двух тысяч человек. В то же время те же товарищи видели неудачный взлет самолета, неудачную атаку торпедного катера, «бледный» залп одной из батарей, переползание растерянных «томми» обратно к Казьяну, и, наконец, они узнали о просьбе английского командования о прекращении огня.

Вот почему церемония встречи парламентера могла зафиксироваться в сознании некоторых товарищей в непочтительном для врага виде, причем совершенно искренне, ибо его уже не уважали… При иных обстоятельствах боя версия с простыней, кителем и другими частями туалета как со знаком слишком поспешных сборов не могла бы возникнуть и закрепиться в памяти участников.