Ричард Овери - Сталин и Гитлер

• Название: Сталин и Гитлер
• Автор: Ричард Овери
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2015
• ISBN: 978-5-17-082961-3

Адольф Гитлер и Иосиф Сталин. Два правителя-диктатора, стоявших у власти двух столь разных государств. Ими восхищались и их ненавидели, каждого по-своему. Эпоха правления каждого из них – как бы ее ни оценивали – сыграла определяющую роль в дальнейшем развитии Германии и СССР.

Что это были за личности?

Какими были методы их правления?

В чем мораль диктатуры как таковой и к чему она ведет?

На эти и другие наболевшие вопросы отвечает известный британский историк, автор крупных работ по истории Второй мировой войны Ричард Овери.

При сравнение и сопоставление двух режимов Овери рассматривает степень и характер народной поддержки, очаги противостояния и сопротивления, путь к власти каждого из диктаторов и процесс формирования культа личности и т. д.

---

Гитлер каким-то образом преуспел в 1920-х годах в превращении малопривлекательных личных разглагольствований в триумфальные ораторствования перед массами, ставшие самой поразительной чертой его личности как лидера партии, а после – диктатора. Он осознавал, какое впечатление он производит на людей, но у него было слишком мало чувства юмора, чтобы выносить критику, невнимание или смех. По словам Генриха Хоффманна, фотографа Гитлера, которому ни в коем случае не позволялось фотографировать его в очках или купальном костюме, «у Гитлера был страх показаться смешным»50. Все его речи были тщательно отрежиссированы и отрепетированы. Сначала он писал все сам, а потом, как и Сталин, начал диктовать. Обычно он произносил свою речь так, как он хотел, чтобы публика услышала ее, и ждал, чтобы его секретари воспроизвели ее в том виде, в каком он ее произнес, без заметок. Речь Гитлера, посвященная десятилетнему юбилею его власти, была написана именно таким образом. Его секретарь напрягся с первой минуты, как только он начал медленно и тихо диктовать, прохаживаясь туда и обратно по комнате. К концу речи он уже кричал в стену, повернувшись спиной к комнате, но так, что его было слышно совершенно отчетливо51. Он по многу раз проходился по своей речи до тех пор, пока не достигал уверенности в том, какое впечатление она производит. С самого начала своей карьеры он осознал власть своего густого, дребезжащего голоса с сильным австрийским акцентом, сейчас размеренного и даже медлительного, в следующий миг резкого, шумного, негодующего, а иногда, но на очень краткий миг, истеричного. Он полагал, что в политике произнесенная речь всегда превосходит по силе воздействия написанный текст: «с незапамятных времен произнесенное слово было той силой, которое низвергала величайшие религиозные и политические лавины в истории», – писал он в «Mein Kampf». Только «огненное слово, брошенное в массы»52, способно разжечь пламя политических страстей.

Среди многочисленных исторических экскурсов в историю Гитлера широко распространено мнение о том, что содержание речей для него имело меньшее значение, чем то, как она была произнесена. Его идеи и взгляды, по общему мнению, вторичны и плохо продуманы, что является следствием его лени и дилетантских вкусов. Его «Mein Kampf» большинством исследователей рассматривается как сочетание самообслуживающей и лживой биографии с напыщенными идеями и взглядами, скорее не собственными, а обильно позаимствованными из разных источников. Как писал бывший министр экономики в 1945 году: «Гитлер был типом полуграмотного человека. Он прочел огромное количество книг, но интерпретировал все прочитанное в свете своих собственных идей… не расширяя своих познаний»53. Но это только половина правды. Он читал, чтобы найти подтверждение своим собственным идеям; его сохранившаяся библиотека свидетельствует о том, что он много читал из области современной популярной философии, политических наук и экономики, делал пометки на полях и аккуратно подчеркивал те места, которые ему нравились или, напротив, не нравились. Среди прочитанных им книг – книги Ленина; он читал Поля де Лагарда, просветителя XIX века, автора «Принципа руководителя», книги Хьюстона Стюарта Чемберлена, возможно наиболее широко известного из поколения расовых теоретиков конца XIX века54. Однако истиной является и то, что на основе всех этих многочисленных источников он выработал свое собственное мировоззрение и свои взгляды на реальную политику и поведение. В своей совокупности все это стало его идеей фикс и определило дальнейшую политическую карьеру, так же как творческий марксизм повлиял на Сталина. Тот факт, что Гитлер был ограничен и избирателен, глух к рациональной и объективной критике, интеллектуально наивен или банален, не снижает значения его идей как исторических источников, дающих понимание того, как он поднялся сначала к власти, а потом и на вершину диктатуры. «Mein Kampf» остается бесценным источником для того, кто хочет понять, через призму каких идей Гитлер смотрел на мир.

Взгляды на мир прорисовались очень скоро. Их контуры закрепились на всю жизнь, хотя детали постоянно менялись. Гитлер считал, что он является свидетелем одного из периодов взлета мировой истории, вызванных Французской революцией и последовавшей за ней эрой раскрепощенного индивидуализма и экономического эгоизма. Разделение общества на классы отвечает интересам буржуазии, порождает классовую зависть и поклонение деньгам, отрезает рабочие классы от нации и способствует возникновению революционного интернационализма, угрожающего подорвать европейскую цивилизацию. Ключ к выживанию заключается в признании того, что исторический прогресс лежит не через классовую, а через расовую борьбу и что истинное понимание важности расы (или нации) является ключом к переходу от эпохи классов к провозвестию национальной революции55. В первую очередь должны быть сохранены расовые и культурно-социальные институты, рожденные расовыми сообществами. В этом состоит, по мнению Гитлера, центральная задача политики. Его радикальный национализм вышел далеко за пределы простого утверждения национальных интересов, общего для националистов всех видов. Гитлер хотел, чтобы нация представляла особый тип сообщества, не с классами, а «товарищами по расе», экономикой, управляемой во имя людей, общностью крови как основы для выражения преданности; некий конгломерат, охватываемый термином «национал-социализм», обязанный своим рождением в равной мере как австрийскому происхождению Гитлера, так и атмосфере радикального национализма в Германии56. Врагами, противостоявщими этим устремлениям, были главным образом евреи. В какой-то момент в конце войны Гитлер схватился за популярный антисемитский тезис, что евреи ответственны за поражение Германии: либо являясь марксистами, проповедующими идеологию социального распада, либо в качестве капиталистов, в руках которых сконцентрированы все нити мирового рынка, либо как биологический вызов, угрожающий чистоте крови. Евреи и еврейство стали для Гитлера исторической метафорой, объясняющей кризис в Германии57.

Его взгляды на политическую жизнь отличались цинизмом и носили манипулятивный характер. Толпа, движимая его риторикой, имела для него значение только в той мере, в какой она могла дать революционный импульс политическому движению. Герман Раушнинг вспоминал разговор с Гитлером о секрете его успеха у толпы: «Массы похожи на животных, которые подчиняются инстинктам. Они не способны делать выводы путем логических рассуждений… На массовом митинге мышление отключается»58. Гитлер рассматривал человеческие взаимоотношения как борьбу между отдельными личностями: «Господство всегда означает передачу более сильной воли к более слабой», что кроется, как он полагал, «где-то в природе физических или биологических процессов»59. Его расистские взгляды были исключительно узконаправленными, отвергающими любой человеческий материал, не прошедший отбор. «Все в мире, кто не принадлежит к хорошей расе, – писал он в «Mein Kampf», – отбросы»60. Презрение к большей части человечества смешалось в нем с глубокой ненавистью ко всем, кого он считал врагами. Лексикон Гитлера всегда был приправлен выражениями, отражающими абсолютное качество этой навязчивой злобы: «искоренить», «уничтожить», «разрушить». Любой, кто переходил ему дорогу, становился изгоем; как и у Сталина, у него была длинная мстительная память. В политике, как полагал Гитлер, других людей надо или совращать и подчинять, или же изгонять и уничтожать.

Таким был идейный багаж Гитлера в период, когда происходила его трансформация из радикал-националистического агитатора в главу государства, а затем – диктатора. Будучи зрелым политиком, он демонстрировал больший декорум и осознание своего авторитета, но взрывы ярости не прекращались. Он стал использовать их в качестве политического инструмента, продуманно включая и выключая его и зная, какое воздействие они оказывают во время переговоров, хотя у Гитлера продолжала сохраняться способность полностью отпускать контроль над собой, и это ему удавалось делать совершенно естественным образом. Иногда он демонстрировал величайшее напряжение всей своей нервной системы, что находило отражение в многочисленных медицинских состояниях, как реальных, так и показных61. Притом что он сам считал решительность большим достоинством политика, его часто наблюдали в состоянии нерешительности и явной неуверенности в себе. Он был в равной степени способным вдруг обрести уверенность и «железную решимость», нисходивших на него внезапно после череды дней пребывания в состоянии колебаний или вызванных импульсом энергии, но в обоих случаях становившихся явно зримыми в проявлении. Умение создавать впечатление, что он обладает необыкновенной способностью к интуитивному суждению, Гитлер использовал как один из методов укрепления своего образа германского мессии в глазах народа. В своем повседневном общении Гитлер играл на контрасте своей внешней заурядности и претензии на исключительную природу личности. Одеваясь скромно, но элегантно, Гитлер мог обезоружить своих гостей и посетителей очевидной и безмятежной заурядностью. За улыбчивым приветствием, а затем рукопожатием – «рука, протянутая прямо и несколько вниз» – следовало молчание, равно неожиданное, как и приводящее в замешательство. В этот момент Гитлер устремлял свой взгляд на визави, не сводя с него глаз, как будто пытаясь проникнуть в глубь его мыслей. Его взгляд мог оказывать гипнотическое воздействие, как в случае с кроликом, оказавшимся во власти змеи. По наблюдениям одного из его переводчиков, Гитлер упорно «удерживал взгляд на своей жертве, и те, кто выдерживал испытание, принимались, а те, кто терял присутствие духа или оставался равнодушным, отвергались62.