Сергей Волков - Трагедия русского офицерства

• Название: Трагедия русского офицерства
• Автор: Сергей Волков
• Жанр: История

---

С сентября 1918 по март 1920 г. было предано суду (чьи дела дошли до Главнокомандующего) около 25 генералов, из которых 1 был приговорен к смерти (приговор не утвержден), 4 к аресту на гауптвахте и 10 оправдано. Наказание заменялось арестом на гауптвахте и в важных случаях разжалованием в рядовые, причем к декабрю 1919 г. все разжалованные были восстановлены в чинах{569}. Например, генерал-лейтенант Л.М.Болховитинов, как и Сытин, и многие другие, перешедший из Красной армии, был судим и разжалован и послан рядовым на фронт. Свое разжалование он переносил с большим достоинством. В Крыму он был восстановлен в чине{570}. Приказом 29 апреля 1920 г. Врангель освобождал от всяких наказаний и ограничений по службе воинских чинов не только перешедших из Красной армии, но и тех. кто при взятии в плен не оказывал сопротивления.

Роль офицерства в армии

Офицеры-добровольцы сражались с исключительным мужеством и упорством, что были вынуждены вполне признавать те их противники, кому приходилось непосредственно встречаться с ними в бою. "В составе Астраханской дивизии (речь идет о бое с пехотной дивизией ген. Виноградова на ст.Гнилоаксайской во второй половине ноября 1918 г.) преобладали офицеры-добровольцы, действовавшие в качестве солдат. Они дрались исключительно упорно: раненые не выпускали оружия из рук, пока в силах были держать его. Руководя боем, я наткнулся на трех раненых офицеров. Обнявшись, они тяжело шагали и из последних сил тянули за собой пулемет "кольт". Увидев меня, они упали на землю, и один из них, раненный в живот, судорожно припал к пулемету. Он успел открыть огонь и убить лошадей подо мной и моим ординарцем. Но мы с ординарцем бросились на них, и развязка произошла очень быстро....Я видел, как офицеры-белогвардейцы, действовавшие в качестве рядовых солдат, с винтовками наперевес бросались на наших кавалеристов, кололи штыками их лошадей...Упорнее и дольше всех дрались гвардейцы личной охраны, защищая штаб корпуса и своего генерала. В плен они не сдавались, каждый дрался, пока мог держать в руках оружие. Все они были вырублены... Начался жаркий бой. Офицеры дрались яростно и в плен не сдавались. Раненые либо кончали жизнь самоубийством, либо пристреливались оставшимися в живых. Особо упорно оборонялись офицеры, сбившиеся у штаба бригады (речь идет о бригаде ген. Арбузова), вокруг черных знамен с двуглавыми орлами"{571}. "Держаться далее в бронепоездах было нельзя. Вооружившись винтовками, штаб корпуса (речь идет о гибели 1-го Кубанского корпуса 21.02. 1920 г. у Белой Глины) и команды бронепоездов во главе с генералом Крыжановским и инспектором артиллерии генералом Стопчинским во главе по занесенному снегом полю стали отходить от железнодорожного полотна. Они сразу же были окружены красной конницей. Несмотря на совершенно безвыходное положение, белые не сдавались и старались пробиться в степь. Красным хотелось захватить окруженных живыми, но после того, как несколько атак было отбито и они понесли большие потери, пришлось отказаться от этой мысли. Конница отошла, а вперед были выдвинуты пулеметные тачанки, открывшие огонь по кучке белых. В 2-3 минуты огонь скосил всех. Тогда вновь бросилась конница и зарубила тех, кто был еще жив"{572}.

На офицерском самопожертвовании во многом и держалось Белое движение. Этим фактором, главным образом, объясняется то обстоятельство, что малочисленная Добровольческая армия целых три года смогла выдерживать напор многократно превосходящих ее по численности и вооружению красных войск и даже одерживать над ними блистательные победы, пока это превосходство не стало абсолютно подавляющим. "В области военной, - признавал Фрунзе, - они, разумеется были большими мастерами. И провели против нас не одну талантливую операцию. И совершили, по-своему, немало подвигов, выявили немало самого доподлинного личного геройства, отваги и прочего". И - еще определеннее: "В нашей политической борьбе - кто может быть нашим достойным противником? Только не слюнтяй Керенский и подобные ему, а махровые черносотенцы. Они способны были бить и крошить так же, как на это были способны мы{573}. Подчас уважение к мужеству офицеров приводило даже к таким эпизодам. В начале декабря 1919 г. при отступлении от Харькова от 3-го Корниловского полка остался только сводный батальон в 120 ч и офицерская рота в 70 ч. При попытке прорыва через лес батальон был скошен, в живых осталось 16 ч, но когда со штыками наперевес пошла в атаку офицерская рота, донеслась команда: "Товарищи, расступись, офицера идут!", и рота прошла сквозь безмолвный лес{574}.

В начале 1919 г. в Донбассе, когда одни и те же станции, селения и хутора переходили из рук в руки, "пали на поле брани, умерли от ран и болезней или были изранены многие достойнейшие из достойных и храбрейшие их храбрых. Здесь нормально дрались один против десяти, а часто и против двадцати-тридцати. В подкрепление посылались роты в 20 штыков, под станцией Дебальцево взвод офицерский роты в составе семи штыков перешел в контратаку и задержал наступление красных. Все было сделано выше сил человеческих, не жалея себя и выручая соседа. Уже казалось, что больше выдержать нельзя, но доблесть и стойкость добровольцев сделали свое дело, и фронт красных дрогнул"{575}. "Полк офицеров, и это показано на деле, можно было уничтожить измором, огнем, огромной численностью, но отнюдь не разбить его. Для красных один вид наступающих офицеров, одно: "идут офицеры", уже лишал их моральной стойкости"{576}. Командование офицерами частями требовало от офицеров особой отваги, личного примера бесстрашия: "Когда шла в бой офицерская рота, тогда я чувствовал, как пытливо смотрят на тебя около двухсот пар глаз, я понимал тогда немой вопрос: "А каков-то ты будешь в огне?"{577} В ноябре 1920 г. в Крыму был случай, когда отступавшие конные батареи, внезапно остановившись и построившись, подпустили на минимальное расстояние и смели картечным залпом, полностью уничтожив, красную кавалерийскую бригаду. Участник этого боя комментировал его так: "Были офицеры, которые считали главной ошибкой красных то, что они атаковали нас в лоб. Я же думаю, что они не были так неправы. Они ведь судили по себе. Не нужно забывать, что наши солдаты срывали погоны и удирали. Если бы батареи были солдатскими, атака красных имела бы успех. Но батареи были офицерскими, и это изменило все. Офицеры не побежали"{578}.

Трагедия Белой борьбы заключалась в том, что, принимая на себя главный удар, офицерские части несли и наибольшие потери, которые трудно было восполнить равноценным материалом. Их необходимо было сохранить, но, с другой стороны, они были необходимы в бою, и это фатальное противоречие так и не смогло быть преодолено до конца гражданской войны. ген. Юзефович писал по этому поводу: "С правого берега (Дона - С.В.) надо убрать ядро Добровольческой армии - корниловцев, марковцев, дроздовцев и другие части, составляющие душу нашего бытия, надо их пополнить, сохранить этих великих страстотерпцев - босых, раздетых, вшивых, нищих, великих духом, на своих плечах потом и кровью закладывающих будущее нашей родины... Сохранить для будущего. Всему бывает предел... И эти бессмертные могут стать смертными"{579}.

В этом трагедия всех белых армий, но особенно южной. Роль, которую играли офицеры в белой армии и фатальность для нее их потерь были очевидны и для советских историков, указывавших, что "главные причины военного поражения антисоветских армий лежали не в области военного искусства...операции, проведенные ими против Красной Армии с точки зрения военного искусства были образцовыми". Важнейшую роль сыграло на последней стадии борьбы изменение состава белогвардейских армий. Пока армия состояла из сравнительно однородной надежной массы, она побеждала, хоть и была малочисленна. Пусть в начале 1918 г. в Добровольческой армии было всего 5 тыс. чел., но до 70% их составляли офицеры, а остальные - близкие им по качеству и духу добровольцы. Но стоило только перейти к массовой мобилизации...как процент офицеров упал в 7-8 раз, и армия стала терпеть поражения"{580}.

Понятна и та неистовая ненависть, которую испытывали к офицерам большевики. Показателен такой эпизод. "На перроне валялся изуродованный труп старичка - начальника станции. У него на груди лежали проткнутые штыками фотографические карточки двух молоденьких прапорщиков, сыновей начальника станции....Если так расправлялись большевики с родителями офицеров, то над самими офицерами, взятыми в плен, красные палачи изощряли всю свою жестокость. На плечах вырезывали погоны, вместо звездочек вколачивали гвозди, на лбу выжигали кокарды, на ногах сдирали кожу узкими полосками в виде лампас. Бывали случаи, когда даже тяжело раненных офицеров медленно сжигали на кострах. Видя неминуемый плен, офицеры добровольцы застреливались, или же, если были не в состоянии пошевелить рукой, просили своих друзей пристрелить их во имя дружбы"{581}. Тела офицеров, убитых 19 января 1918 г. у ст. Гуково "были отрыты в ужасном виде, свидетельствовавшем о нечеловеческих пытках, которым подвергли их красные. Шт.-кап. Добронравов был зарыт еще живым"{582}. Офицеры, тяжело раненные с полковником Жебраком в ночной атаке 23 июня 1918 г. под Белой Глиной, были истерзаны и сожжены живыми: "Командира едва можно было признать. Его лицо, почерневшее, в запекшейся крови, было разможжено прикладом. Он лежал голый. Грудь и ноги были обуглены. Красные захватили его еще живым, били прикладами, пытали, жгли на огне. Его запытали. Его сожгли живым. Так же запытали красные и многих других наших бойцов"{583}. В декабре 1918 г. у с. Сергиевка в Ставропольской губ. прапорщики 1-й батареи Степанов и Меньков, взятые в плен, после издевательств над ними, голыми были облиты керосином и сожжены живыми"{584}. И когда Ленин писал, что "неприятель бросает самые лучшие полки, так называемые "Корниловские", где треть состоит из офицеров, наиболее контрреволюционных, самых бешеных в своей ненависти к рабочим и крестьянам, защищающих прямое свое восстановление своей помещичьей власти", то писать подобное про корниловских офицеров, абсолютное большинство которых было из крестьян{585}, его побуждала уж поистине "бешеная ненависть".