Сергей Волков - Трагедия русского офицерства

• Название: Трагедия русского офицерства
• Автор: Сергей Волков
• Жанр: История

---

Считалось, что организации Западной Сибири насчитывали 8 тыс. членов, в Иркутске - 1 тыс. С учетом действовавших партизанских отрядов общая численность сопротивления составляла, по некоторым подсчетам, в Западной Сибири 10 тыс., и в Восточной 3 тыс. Некоторые отряды насчитывали несколько сот чел. (например, Сарсенова). При этом в Восточном округе не учтены Нижнеудинский, Зиминский, Верхнеудинский, Троицкосавский, Читинский (400 чел.) и другие "пункты" (низшая ячейка организации), а также признававшие Временное Сибирское правительство действовавшие в приленских таежных районах отряды полковника Данишевского, поручика Гордеева и др., а в Запад-ном организации, чьи представители не смогли попасть на съезд руководителей местных штабов 3 мая в Новониколаевске (Славгородского, Павлодарская и др.), а также небольшие отряды, действовавшие в окрестностях городов: кап. Рубцова под Тарой, Кучковского под Акмолинском, есаула Сидорова под Семипалатинском и т.п. Члены подпольных организаций состояли на довольствии 100-300 руб. в мес., было налажено обучение молодежи, кое-где издавались даже подпольные газеты. Сибирские организации имели связи с организациями Поволжья, Зауралья, с семиреченским казачеством, "Туркестанской военной организацией". Некоторые организации (в Томске, Тайге и др.) были раскрыты ЧК. В Иркутске арестован ряд офицеров во главе с подполковником С.Ф.Дитмаром, в Хабаровске - полковник Цепушелов, при разгроме монархической организации Нахобова 29.03 - кап. Ключарев и другие, в Петропавловске 17.03 был расстрелян руководитель восстания прапорщик Ткаченко. В Томске в мае были арестованы служившие в красных частях штабс-капитан Николаев, поручики Максимов и Златомрежев, прапорщик Иванов, в Ишиме - часть офицеров-членов местной подпольной организации, в Омске 29.05 - прибывшие для связи с подпольем 4 анненковских офицера, в начале июня ряд офицеров был арестован в Красноярске{206}. В конце марта-начале апреля 1918 г. произошел "погром буржуазии" в Благовещенске, в ходе которого погибло до 1500 офицеров, служащих и коммерсантов{207}. "В Благовещенске, - писал ген. Нокс, - были найдены офицеры с граммофонными иглами под ногтями, с вырванными глазами, со следами гвоздей на плечах, на месте эполет, их вид был ужасен"{208}. 15.06 в Хабаровске был раскрыт офицерской заговор, связанный с "Комитетом защиты родины и Учредительного Собрания" в Харбине{209}.

Семиреченское казачество сразу не признало большевиков, но строевое офицерство с полками прибыли на родину довольно поздно; в феврале, когда атаманом был избран полковник Ионов, время было упущено и область сильно большевизирована. Атаман был арестован, но казаками во главе с сотником Бортниковым после налета на Верный освобожден{210}. В Ташкенте после анти-большевистского восстания массовые расстрелы начались в ночь на 21 января 1919 г., когда было перебито свыше 2500 ч, и продолжались в течение всего года{211}. По другим данным, в течение первой недели убито до 6 тыс. чел., а затем арестовано до 700, ежедневно по 10-12 убиваемых в тюрьме{212}.

Положение офицеров на территориях, прочно контролировавшихся большевиками Центр, Поволжье, Урал), было потенциально не менее опасно. Здесь они не вырезались в массовом порядке в первые месяцы после октябрьского переворота, как в районах военных действий, но зато за весну и лето 1918 г. были в большинстве выявлены и находились в поле зрения советских властей, которым впоследствии не составило труда их арестовать. Спасаясь от преследований, многие офицеры старались раствориться среди массы населения, отказываясь от своего прошлого и профессии и выдавая себя за унтер-офицеров и солдат. На местах все офицеры брались на учет, причем им вменялось в обязанность регулярно являться к комиссарам и отмечаться, на документах у них ставился штамп "бывший офицер". Этим офицеры ставились в положение изгоев, т.к. подобный штамп служил чем-то вроде знака на халате заключенного. В предписаниях ЧК относительно донесений с мест постоянно подчеркивалась необходимость указывать, сколько в данном городе, уезде и т.д. находится бывших офицеров. В воспоминаниях одного из лиц, состоявших на советской службе в военных органах в Петрограде, есть характерный диалог (он пришел в ЧК ходатайствовать за одного из арестованных): "Когда тов. Чурин прочел документы, он заявил: Да послушайте, ведь этот же господин бывший офицер. - Да, во время войны он был офицером. - Так что ж вы хотите? Этим все сказано. - Но помилуйте, товарищ, я думаю, что принадлежность к офицерскому сословию не является еще достаточной причиной, чтобы держать человека четыре месяца без допроса. - Я не понимаю, что вы от меня хотите? Вы же слышали, что этот человек бывший офицер. - По-моему, это еще не преступление. - Как вы можете мне говорить такие вещи? Если вы революционер, то вы не должны так говорить"{213}.

Следует иметь в виду, что большевистскими указами офицеры были лишены всех видов пенсий (в т.ч. и эмеритальных, т.е. состоявших из отчислений от жалованья в период службы) и, таким образом, те из них, кто не имел гражданской профессии (т.е. все кадровые офицеры), - всяких средств к существованию. В этих условиях, особенно учитывая, что квартиры и дома многих из них были либо разграблены, либо реквизированы большевиками, офицерском и их семьям часто приходилось не только искать средства к пропитанию, но и ютиться по углам. Чтобы прокормить семью, офицерам приходилось устраиваться работать грузчиками, чернорабочими, торговать гуталином и спичками, продавать домашние вещи и т.д. Типичной для офицера этого времени является история полковника Н.Н.Стогова: "Октябрьская революция застала его на фронте. Дивизия распалась, с него сорвали погоны. Только случайно он не сделался жертвой солдатского самосуда. Дома, в провинции, опасно было высунуть нос на улицу, того и гляди, прикончили бы как калединского агента незаметно для себя он перешел на нелегальное положение, отрастил, чтобы не быть узнанным, бороду, оделся Бог весть во что..."{214}. М.А.Нестерович, везшая переодетых офицеров в Оренбург, рассказывала: "В Пензе наши офицеры отправились с матросами на базар, будто за водкой, а на самом деле - искать офицеров, чтобы спасти. Нелюбовский подлинно смахивал на большевика и дурачил матросов, почтительно слушавшихся его. Он привел с собой босого офицера, оказавшегося поручиком Трофимовым, бежавшим из Ташкента, - совсем полусумасшедшего вида....В одном из купе лежал какой-то босяк. Я почувствовала, что это тоже офицер и тотчас успокоила его - свои, дескать. Действительно мнимый солдат рассказал, что дрался под Ташкентом и что избитого и голого его взяла с собой партия дезертиров. Рассказывая, он не выдержал - расплакался"{215}. Астрахань перешла в руки большевиков 24 января 1918 г. после кровавой расправы с офицерством и буржуазией{216}. Войсковой атаман ген. Бирюков арестован и вскоре расстрелян в Саратове{217}. В Астраханской тюрьме с весны до осени 1918 г. находилось свыше 100 офицеров{218}.

Как единодушно свидетельствуют все очевидцы, в настроениях офицерства, оказавшегося под властью большевиков, преобладали пассивность и апатия. В то же время существовало почти всеобщее убеждение, что большевистский режим не может продержаться долго и падет либо сам собою, либо кем-то будет свергнут. Поэтому враждебно-настороженное ожидание чаще всего не выливалось в стремление немедленно начать борьбу. В Москве при объявлении регистрации (14.08.1918 г.) в манеж Алексеевского училища в Лефортово явилось свыше 17 тыс. офицеров{219}, которые тут же арестовывались, и многие из них нашли свой конец в тире соседнего Астраханского гренадерского полка{220}. Вот как описывает эту регистрацию один из офицеров: "На необъятном поле была громадная толпа. Очередь в восемь рядов тянулась за версту. Люди теснились к воротам училища как бараны на заклание. Спорили из-за мест. Досадно было смотреть на сборище этих трусов. Они-то и попали в Гулаги и на Лубянку. Пусть не жалуются....Офицеров объявили вне закона. Многие уехали на юг. Знакомые стали нас бояться"{221}. В Москве было посажено в тюрьмы 15 тыс. офицеров, причем 10 тыс. из них сидели еще к январю 1919 г.{222}. "Все жившие в Петербурге в первую половину 1918 года, должны помнить, что в те дни пред-ставляла собой обывательская масса....полная апатия, забитость и во многих случаях просто трусость невольно бросались в глаза. Множество молодых, здоровых офицеров, торгуя газетами и служа в новых кафе и ресторанах, не верило в долговечность большевиков, еще меньше верило в успех восстания и возлагало все свои надежды на занятие Петербурга...немцами"{223}. В Самаре к началу 1918 г. было около 5 тыс. офицеров, но в организацию из них входило очень мало{224}.

Офицер, живший в Казани в начале 1918 г. вспоминал: "Город задыхался от зверств и ужасов Чека. Сотнями расстреливались невинные русские люди только потому, что они принадлежали к интеллигенции. Профессора, доктора, инженеры, т.е. люди, не имевшие на руках мозолей, считались буржуями и гидрой контр-революции. Пойманных офицеров расстреливали на месте. В Казань приехал главнокомандующий красной армией Муравьев. Он издал приказ, требующий регистрации всех офицеров. За невыполнение такового - расстрел. Я видел позорную картину, когда на протяжении 2-3 кварталов тянулась линия офицеров, ожидавших своей очереди быть зарегистрированными. На крышах домов вокруг стояли пулеметы, наведенные на г.г. офицеров. Они имели такой жалкий вид, и мне казалось - закричи Муравьев: "Становись на колени!" - они бы встали. Таких господ офицеров мы называли "шкурниками". Им было наплевать на все и всех, лишь бы спасти свою собственную шкуру. Им не дорога была честь, а также и Родина. Другая же часть офицерства осталась верной своему долгу, на регистрацию не пошла, а предпочла уйти в подполье, а также и в Жигулевские леса, в надежде, что скоро настанет время, и мы сумеем поднять наш русский народ и совместно с ним уничтожить этого изверга. У этих офицеров был один лозунг - борьба против большевиков. Создавались различные тайные организации, но все они быстро разоблачались, т.к. не было опыта в конспирации, да зачастую офицеры из первой группы - шкурники - продавали своих же братьев офицеров за какую-либо мзду". В Казани тогда было зарегистрировано 3 тыс. офицеров{225}.