Яков Минченков - Воспоминания о передвижниках

• Название: Воспоминания о передвижниках
• Автор: Яков Минченков
• Издательство: Художник РСФСР
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 1965

Воспоминания одного из поздних передвижников - Якова Даниловича Минченкова - представляют несомненный интерес для читателя, так как в них, по существу впервые, отражена бытовая сторона жизни передвижников, их заветные мечты, дружба, трогательная любовь к живописи и музыке. Однако автор не всегда объективно оценивает события, омногом он говорит неопределенно, не указывая дат, некоторых фактов, называет некоторые картины неточными именами и т. п. Поэтому редакция считала необходимым снабдить книгу подробными примечаниями, дающими точные сведения о жизни и деятельности художников, упоминаемых в книге. Эти примечания дадут читателю возможность получить представление о той эпохе, к которой относятся воспоминания Я.Д. Минченкова

---

   Он приобретает опыт, становится до некоторой степени богачом и пускается в спекуляцию, которой нисколько не стесняется. У него -- цель оправдывает средства.

   А какая цель? Он говорит: "Это... это что же такое? Если я богат, то мне все возможно: и есть, и пить, и учиться, а вот если денег нет, то значит -- будь голоден, болей, и учиться нельзя, как было со мной. Но я добился своего, а другие погибают. Так это же не так, это же надо исправить, это вот так, чтоб денег много было и дать их тем, кто нуждается, кто болен, кто учиться хочет".

   И вот он собирает капитал. Покупает, перепродает и зарабатывает на картинах, продаваемых на выставках по высоким ценам. Себе на прожитие он оставляет ничтожную сумму, тратит только на квартиру и мастерскую, а на стол и остальные расходы по пятьдесят копеек в день на себя и жену.

   Теперь он может, наконец, осуществлять свою мечту -- помогать, главным образом молодым силам, студентам Академии художеств. Талантливых посылает за границу, больных на курорты, на лечение, и вообще старается выручить из беды всякого нуждающегося. Еще в начале его художественной деятельности, когда у него был ничтожный заработок, произошел такой случай. Куинджи оставил себе на лето, на переезд на дачу, четыреста рублей. В это время к нему обратился товарищ-передвижник за помощью на уплату за право учения своих детей. Куинджи говорит своей жене: "Без дачи мы можем обойтись, проживем лето в Питере, а вот детей товарища могут выгнать из гимназии, надо не допустить до этого", -- и отдал деньги, а сам на дачу не поехал.

   Когда у Куинджи составились большие средства, он едет в Крым, поселяется там с женой в шалаше и приобретает громадный участок земли, впоследствии миллионной стоимости. На этот участок он посылает и своих учеников. Вносит в Академию художеств сто тысяч рублей с тем, чтобы проценты с них шли на уплату премий за лучшие ученические работы, чтобы труд лучших мастеров не пропадал даром и чтобы большая публика, не разбирающаяся в произведениях искусства, видела оценку работ учащихся со стороны компетентного жюри, состоящего из профессоров и членов Академии. В состав жюри себя Куинджи не ставил. Таково было благое намерение Архипа Ивановича, но в жизни оно приняло другой оборот. Как и в конкурсных работах студентов Академии, здесь также появился шаблон, особая манера писать на премию. Искренность, свобода чувства приносились в жертву премии, появлялся как бы (куинджиевский заказ на картины! и, как всякий заказ, от кого бы он ни исходил, заставлял человека приспосабливаться к определенным требованиям, отказываться от своего "я", обезличиваться. Все же, хотя премии не подымали искусства и часто достигали обратного, но деньги растворялись в нуждающейся массе учащихся, облегчали им жизнь. Слава Куинджи выросла еще раньше, до поступления его в Академию профессором. Когда он поставил свою картину "Ночь на Днепре", выставочный зал не вмещал публики, образовалась очередь, и экипажи посетителей тянулись по всей Морской улице. Даже художники терялись, не понимая, как у него была написана луна и блеск по воде. Казалось всем, что луна светила своим настоящим светом.

   А потом "Березовая роща". Какая свежесть, какая новизна, какое дерзновение по тогдашнему времени!

   Куинджи называли гениальным дикарем, не признающим никаких традиций. Он опрокидывал все правила, все рецепты и делал так, как бродило у него в голове от воспоминаний далекого детства, когда он с подругой, пастушкой Настей, просиживал ночи на берегу речки в Мариуполе, упиваясь лунным светом и блеском воды на реке и взморье.

   У него все на впечатлении, он первый по-настоящему русский импрессионист. Он говорил: "Я учу так учеников: забудь все виденное на картинах художников и посмотри на тумбу, которая, мокрая от дождя, блестит на солнце. Пойми ее блеск, разгадай, как и отчего она блестит, и передай все в этюде. А когда будешь писать картину, не сморти на этюд, на котором еще будет много мелочей. А ты про них забудь и передавай в картине сущность, впечатление блеска там, где тебе надо".

   Близ станции Подсолнечной находилась академическая дача, на которой летом жило и работало много учащихся из Академии художеств и Московского училища живописи, ваяния и зодчества. Туда приезжал и Куинджи, чтобы побыть с художественной молодежью не в казенной обстановке школы, а среди природы, свободной работы и досуга.

   Приезд Архипа Ивановича являлся настоящим праздником для дачником. В честь его они устраивали вечера, прогулки и разные забавы.

   Один раз разыграли на озере морское сражение. Собрали целую флотилию лодок, провели гонки, разные состязания и закончили баталией с захватом на абордаж и опрокидыванием лодок.

   Куинджи, точно Посейдона, опершись на весло, как на трезубец, смотрел, как барахтаются в воде молодые тела, сам приходил в азарт и командовал борющимися.

   А вечером пиршество в столовой.

   Еще заранее к Куинджи обратились за некоторыми разрешениями, на что тот стал говорить:

   -- Это... это... как же? Скажут: приехал Куинджи на дачу и стал кутить со студентами.

   Но его настойчиво убеждали:

   -- Да разве мы пьянствовать собираемся? Ведь это раз только за лето, и то в честь вашего приезда, одно красное вино. Не станем же мы глушить водку!

   -- Разве что так. Это... это значит, как бы на банкете?

   -- Вот именно так, Архип Иванович!

   Вопрос был согласован.

   Вечер. Жгут бенгальские огни, кто-то запустил ракету. В столовой парадно накрыты столы с цветами. Приехали и пришли гости с соседних дач -- молодые люди, нарядные девицы. В середине ужина, сюрпризом для большинства, не посвященного в заговор о вине, вносят высоко поднятые подносы с целым арсеналом бокалов, чарок и стаканчиков, неведомо откуда добытых. За ними появляются бутылки с вином.

   Несущие выкрикивают:

   -- Дорогу! Расступись, богачи, -- беднота гуляет!

   Шум, смех, аплодисменты. Кричат:

   -- Тост! Тост! За Архипа Ивановича первый тост!

   Поднимается Куинджи и дает знак рукой.

   Умолкают.

   -- Это... это... что же? Тост? Так нет же! Вот... не за меня, а вот, чтоб за все наше, чтоб за вас, за меня, за них, чтоб за искусство, за молодость, за счастье... Это вот...

   Тут вскочил украинец, ученик Куинджи.

   -- Во! То так! Так, батько Архип Иванович! А ну, хлопцы, заспиваемо писню!

   И начал:

   Выпьем за долю,

   Выпьем за счастье...

   Все с чарками в руках хором ее подхватили:

   Щоб наша доля

   Нас не цуралась...

   Стоял Куинджи с высоко поднятым бокало, откинув с лица на плечи пряди вьющихся волос. И только пропели куплет, как сам его повторил:

   -- Это верно: чтоб наша доля нас не цуралась...

   И громом молодых голосов наполнилась столовая, дрожат стены, и, как огромная дека, резонирует деревянный потолок столовой.

   Все подхватили дальнейшие слова песни "Щоб краше на свити жилося!"

   У Архипа Ивановича побледнело лицо, затуманились влагой глаза, а из переполненного, дрогнувшего бокала, как слезы, упали на стол капли вина.

   И поют, поют эти буйные головы!

   Все радостны и пьяны не от вина, а от счастья, от своих надежд, от дружбы, от единения со своим учителем Куинджи.

   -- Батько наш рiднесенький! -- кричит из-за своего стола украинец, подбегает к Куинджи и бросается ему на шею, а за ним и другие.

   Архип Иванович не успевает всех перецеловать.

   Утро ясное. Провожают Куинджи на станцию. Он едет в тележке один, а кругом идут все академисты-дачники. Дурачатся, как дети. То бегут взапуски, то дерутся между собой или рвут полевые цветы и забрасывают ими Архипа Ивановича.

   А тот не знает, что и делать, беспомощно разводит руками, смеется, говорит:

   -- Вот я же говорил, что хорошо, ну, вот видите... так вот это же и выходит.

   Ему в ответ поют старую шуточную:

   Как Куинджи, наш Архип,

   Он за нас совсем охрип!

   Пассажиры подоспевшего поезда не поймут, что за собрание молодых людей на станции и кого они провожают.

   -- Не знаете? -- удивляется один из учеников Архипа Ивановича. -- Мы академисты. А вы, может, и Куинджи не знаете?

   Кто-то из пассажиров догадывается:

   -- Куинджи? Это -- что березовая роща после дождя?

   -- А то как же! -- отвечает академист.

   Поезд трогается. Уезжает Куинджи. За его вагоном бежит еще толпа провожающих, а из раскрытых окон вагонов смеющиеся пассажиры машут платками.

   В Академии Куинджи пробыл недолго. Когда происходили студенческие волнения, он приходил на собрания студентов и, хотя повел их на работу, но достаточно было того, что Куинджи пользовался авторитетом среди забастовавших студентов, что он руководил ими, чтобы и его причислить к лагерю протестующих и наказать. Куинджи был подвергнут домашнему аресту и уволен из состава профессоров.