Владимир Теляковский - Воспоминания

• Название: Воспоминания
• Автор: Владимир Теляковский
• Издательство: Искусство
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 1965

 Мемуары В. А. Теляковского, последнего директора императорских театров, представляют большой интерес для широких кругов читателей, интересующихся прошлым русской культуры.    Страницы воспоминаний посвящены крупнейшим мастерам русской сцены: Шаляпину, Собинову, Анне Павловой, Фокину, Горскому, Ленскому, Южину, Савиной, Давыдову, Варламову, Мейерхольду и другим.     

---

   Что сказать про другие петербургские газеты?

   Их было много, и писали в них люди разные и случайные.

   Одну газету надо выделить по театральному отделу -- это "С.-Петербургские ведомости", где долгое время писал Старк (Зигфрид). Статьи его могли нравиться или нет, но все были написаны с явным желанием помочь театрам и артистам разобраться в том, что хорошо и что плохо. Никаких тенденций и лицеприятия в статьях Зигфрида не было. Это был явный и откровенный поклонник движения вперед. Он первый стал открыто восхищаться А. Головиным и К. Коровиным как художниками, всегда одобрял серьезный и литературный репертуар, издевался над рутиной, с артистами не дружил, и они за ним не бегали. Порой и поругивал кой-кого, но всегда в корректной форме.

   В "Петербургском листке" и "Петербургской газете" писались всякие статьи -- и за и против дирекции, и за и против артистов. Писали рецензенты слабые, писали иногда и талантливые. Критика балета была в руках знающих балетоманов и довольно правильная. Чаще других писали балетоманы Плещеев и Светлов.

   "Петербургская газета" следила за каждым шагом дирекции и, помимо статей критического содержания по поводу постановок, исполнения, репертуара, помещала и разные слухи, сплетни и интервью с артистами. Но доносами, подобно "Новому времени", в этой газете не занимались. Помещались карикатуры на артистов, режиссеров и чиновников дирекции. Карикатуры эти иногда были остроумны и забавны, причем я всегда изображался в вицмундирном фраке, с большими шпорами и с высоким крахмальным воротничком. Многие из этих карикатур у меня сохранились по настоящее время и представляют известный интерес как документы на злобы дня того времени.

   "Петербургская газета" чрезвычайно интересовалась всеми подробностями моей жизни.

   Каждая моя поездка в Москву, провинцию или за границу была обыкновенно описана в "Петербургской газете", "Обозрении театров" или "Новостях сезона".

   Если я бывал в одном из частных театров, то на следующий же день это делалось известным в печати. После такого моего посещения ко мне нередко являлись сотрудники газет узнать о моем впечатлении от виденного спектакля и от игры артистов. Все высказанное мною сотруднику немедленно оглашалось в газетах.

   Посещать частные театры мне приходилось не только для того, чтобы посмотреть какую-нибудь новую пьесу, но иногда и с целью пригласить на казенную сцену одного из исполнителей этой пьесы. В этом последнем случае, не желая преждевременно поднимать разговоров о переманивании артиста, я старался посетить театр инкогнито. Для этого я иногда покупал место на галерке, но сохранить свое инкогнито во время всего спектакля редко удавалось. Обыкновенно после первого или второго акта на сцене узнавали о моем присутствии в театре и кто-нибудь из администраторов театра, отыскав меня, любезно предлагал пересесть в партер на одно из казенных мест в первых рядах кресел. Это ставило меня иногда в неловкое положение, ибо всегда считали, что я пришел с целью кого-нибудь из артистов переманить. Чаще других частных театров я посещал в Москве Художественный театр. Там меня особенно интересовали новые постановки, и я старался не пропускать ни одной из них. Присутствие свое в Художественном театре скрывать мне не было надобности -- я раз навсегда уговорился с Станиславским и Немировичем друг у друга артистов не переманивать, а если кому-нибудь из нас необходим был тот или иной артист, мы об этом сговаривались предварительно между собой.

   В Художественном театре, надо отдать справедливость и К. С. Станиславскому и В. И. Немировичу-Данченко, были со мной всегда крайне любезны. Считали меня поклонником и другом театра. В особенности отношение это укрепилось, когда Художественный театр стал нашим постоянным гастролером в Михайловском театре и когда императорские театры могли гордиться такого гастролера иметь в своих стенах. Артисты Малого театра даже одно время косились на меня за эту дружбу, но потом все к этому привыкли. Александрийский театр на это мало обращал внимания.

   Бывая в Художественном театре, я очень любил в антрактах ходить среди публики и слушать разговоры по поводу пьесы и ее исполнения. Обыкновенно ко мне подходил вскоре один из рецензентов газет с целью узнать мое мнение.

   Немало бесед с Вл. И. Немировичем-Данченко и Станиславским происходило в театре, в их служебном кабинете во время антрактов. Говорили и об их театре, и о наших, как драматических, так и других, ибо художественной постановкой оперы и балета они оба очень интересовались и на выдающихся представлениях обыкновенно бывали.

   В "Петербургской газете" был еще один музыкальный критик Баскин, который писал удивительные рецензии. Некоторые из них не уступали по отрицательным достоинствам статьям М. М. Иванова, и если М. М. Иванову нельзя было отказать в образовании, то Баскин и этим не мог похвастать. Он, не стесняясь, ругал и оперы Римского-Корсакова, и оперы Вагнера, и другие выдающиеся произведения: ему было вообще море по колено.

   В заметках своих от 17 декабря 1903 года и 15 февраля 1904 года этот доблестный муж обрушивается на дирекцию, во-первых, за допущение на Мариинской сцене гастролей Шаляпина, Собинова, Литвин и Тревиль, [80] во-вторых, за репертуар и за то, что оперу Серова "Юдифь" Шаляпин будто бы требовал ставить в новой постановке, находя старую плохой. Вследствие этого требования Шаляпина опера была отложена, что и вызвало недовольство Баскина. Говоря о репертуаре Мариинского театра, Баскин утверждает, что совершенно случайно в репертуар текущего сезона попали такие оперы, как "Псковитянка", "Игорь", "Русалка", "Валькирия", "Зигфрид", "Мефистофель", "Ромео" и "Лакме". Единственные возобновления, которые у критика "Петербургской газеты" в этот список не попали, были оперы Рубинштейна "Фераморс" и Кюи "Сарацин", так что только эти две оперы не были, по мнению критика, "случайно" попавшими и явились избранными согласно определенному или, как он и М. М. Иванов любили выражаться, "идейному" плану репертуара русской национальной оперной сцены. Но, как ни странно, именно эти две последние оперы, как оказалось, не имели никакого успеха.

   Оперу "Фераморс" пришлось снять с репертуара; что же касается "Сарацина", то на первом представлении она собрала лишь треть залы, и потому, несмотря на мое личное расположение к автору "Сарацина" и на особое мое уважение к нему как к бывшему моему профессору фортификации, я не решился дать эту оперу второй раз, и единственное, что я мог сделать для моего бывшего профессора,-- это угостить его произведением всех абонентов. Это смелое решение я мог принять без особого риска исключительно из-за того, что деньги доверчивой публикой были внесены вперед, товар уже, так сказать, был оплачен, оставалось дирекции товар этот только сдать. За эту сдачу мне досталось немало. Когда я в антрактах в театре или где-либо в другом месте встречал абонентов, мне надо было стараться проходить незамеченным, потому что за этот "идейный, национальный, русский репертуар" меня ругали вовсю, чуть не упрекая в недобросовестном отношении к терпению и выносливости публики, которая, по словам трактирного слуги в "Ревизоре", платя деньги, получать должна бы семгу и котлеты, а не суп с перьями. В сущности, публика упрекала меня так, как упрекал и сам Ц. Кюи, когда сидел на казенном кресле и слушал Вагнера; но он сидел даром, а потому я мог не так уже обращать внимание на его претензии, которые он мне высказывал по поводу "Кольца Нибелунгов", находя, что это не музыка, а звуки, от которых спать хочется. Да и сон-то, по мнению Кюи, был непокойный, ибо когда великан Фафнер обижался на карлика Миме, то так орал, что всякий сон нарушался.

   Затем вдруг 17 декабря 1903 года Баскин в той же "Петербургской газете" совершенно неожиданно написал: "Несмотря на то что сезон близится.-к концу, дирекция угощает публику все какими-то "Сарацинами" да "Псковитянками".

   Вот и поймите этого поборника идеи национальной русской музыки!

   В этой же заметке Баскин обвинял Ф. Шаляпина в том, что из-за него пришлось слушать в исключительно художественной новой постановке Головина "какую-то "Псковитянку" и из-за капризов того же Шаляпина в том же сезоне не пришлось увидать в старой плохой обстановке оперу Серова "Юдифь".

   Интересно также самое объяснение Баскина, в чем, по его мнению, состоял каприз Шаляпина:

   Московский гастролер будто бы заявил дирекции, что до тех пор не будет петь на Мариинской сцене Олоферна, пока для оперы Серова не будет сделана новая обстановка, ибо теперешние декорации не соответствуют его гриму в этой опере и вообще его воззрениям на данный стиль (!!!)...

   Думаем, что дирекция не должна в этом отношении потакать капризам гг. артистов, ибо в конце концов ведь не оперы существуют для артистов, а артисты для опер. Во всяком случае будем знать, что не кому другому, как г. Шаляпину мы обязаны тем, что одна из лучших русских опер отсутствует в репертуаре Мариинского театра.