Ефим Гальперин - Бешенство подонка

• Название: Бешенство подонка
• Автор: Ефим Гальперин
• Жанр: Историческая проза
• Год: 2016

А ведь всей этой херни могло не быть!

К столетию события, которое до сих пор оказывает огромное влияние на ход мировой истории!

Успешная операция Генерального штаба Германии по навязыванию России марионеточного правительства с целью выведения её из войны. Так называемое принуждение к миру.

В мировой истории эта авантюра фигурирует под названиями: «Октябрьская революция в России» или «Октябрьский переворот».

И уж совсем цинично – «Великая пролетарская революция».

Триллер. Действующие лица – Ленин, Сталин, Троцкий, Свердлов, Пинхас Рутенберг, Граф Мирбах, американские журналисты Джон Рид, Луиза Брайант и т. д.

И ещё Михаил Терещенко. Мальчик, родившейся «с золотой ложечкой во рту». Наследник одного из крупнейших состояний. Землевладелец, фабрикант, юрист, денди 1900-х, издатель. Владелец самого большого в мире голубого бриллианта и самой большой паровой яхты.

В тридцать лет он волей судьбы сначала министр финансов, а затем министр иностранных дел Временного правительства России. Потом будет арест. Тюрьма. Чудом он будет спасён от расстрела. А ведь должен был быть убит. Потому, что перешёл дорогу германскому кандидату на власть в России Ульянову-Ленину.

---

Хельсинки (Гельсингфорс).

Вокзал.

Из вагона поезда, прибывшего из Петрограда, спускается Сталин. Оглядывается по сторонам.

– Это совершеннейшее безобразие! Никакого воспитания! – в дверях вагона возникает Крупская[49] с большим чемоданом. – В конце концов, достопочтимый сударь, эти ваши дикарские замашки… Возьмите у меня чемодан! И помогите спуститься. Вам когда-нибудь объясняли как надо вести себя с женщиной?! Тем более, я старше вас.

Сталин нехотя помогает Крупской спуститься на перрон. Берет чемодан и с трудом тащит его. Тяжело ведь управляться с только одной здоровой правой рукой. Его изрытое оспой лицо багровеет. Он кроет Крупскую самыми крепкими осетинскими ругательствами. Но про себя. Даже губы у него не шевелятся.

Зато Крупская не утихает:

– Вы, видно, только спустились с гор. Эти патриархальные устои… Я вынуждена буду рассказать Владимиру Ильичу! Неотесанный мужлан!

И всё время, пока они идут к дверям вокзала, стоят в очереди на контрольно-пропускном пункте, выходят на площадь и садятся в подъехавшую пролетку, из которой выскакивает, встречающий их телохранитель Ленина Эйно Рахья,[50] Крупская ворчит.

Потом они едут в пролетке. Эйно сидит на облучке рядом с кучером, а Крупская со Сталиным внутри. Эйно прислушивается к ругани Крупской. На его губах гуляет довольная улыбка.

Хельсинки (Гельсингфорс).

Дом начальника полиции. День.

Крупская, Сталин и Эйно входят в дом. Ленин бросается навстречу Крупской, сжимает ее в объятиях, целует:

– Надюша, дорогая! Как же истосковалась душа моя! – жмет руку Сталину. – Спасибо, дорогой товарищ Джугашвили. Мы поговорим, поговорим… Потом. Потом!

Выпроваживает Сталина и Эйно за дверь.

Хельсинки (Гельсингфорс).

Дом начальника полиции. Двор. День.

Сталин и Эйно сидят на скамеечке под деревом. Эйно достает кисет с самосадом. Хвастается. Дает понюхать Сталину. Потом набивает трубку и закуривает. Сталину не предлагает.

Сталин достает свой маленький кисет и тоже набивает трубку.

Сидят, курят, глядя в разные стороны. Поглядывают на окно, за которым проходит свидание Ленина с женой.

Хельсинки (Гельсингфорс).

Улица у дома начальника полиции.

Вечер.

У калитки Ленин прощается с Крупской. Обнимает. Подсаживает в пролетку:

– Наденька, родная. Как я без тебя?! Ты еще только уезжаешь, а я по тебе уже ску-у-у-чаю. Жду!

Возле пролетки Сталин и Эйно Рахья. Ленин в хорошем настроении. Передает Сталину несколько конвертов:

– Дорогой мой Джугашвили! Вот это Иоффе. Это Свердлову. А это Троцкому. Не перепутайте ни в коем случае!

Пролетка с Крупской и Сталиным трогается. Ленин машет вслед. И Рахья тоже машет вслед.

Стокгольм. Особняк Эдуарда Ротшильда. Гостиная.

Вечер.

Уютно. Огонь в камине. Эдуард Ротшильд[51] и Терещенко. Терещенко знакомится с документами. Разговор идет на французском языке:

– Бесценный подарок, Мэтр! Вы же рисковали? Эти бумаги! А потом, вы же не знаете, как я ими распоряжусь.

– Ну, во-первых, Мишель, я твой должник. А во-вторых, обрати внимание на уровень моего обслуживания. Кожаная папка «от Тиффани»! А какой бонус прилагаю! Два свинцовых клише. Факсимиле контракта с подписью фигуранта. – Ротшильд весело показывает папку и свинцовые пластины. – Клише такого качества тебе в России не сделать. Можно сразу ставить в набор газетного листа! Ну и, в-третьих, про то, как распорядишься… Чем хуже, тем лучше для основных игроков в этом безумном всемирном казино.

– Чему смеётесь, Эдуард?! – вчитывается в текст Терещенко. – Ведь это страшно своей очевидностью.

– Дело в том, что ты держишь в руках ни много ни мало, а оригинал договора. Да-да! Наш агент испугался, заторопился и не стал делать копию. Просто подхватил сам документ.

– И вы думаете, никто не заметит пропажи?

– Ну, это моя любимая тема. Где особенно педантичны, там самый большой беспорядок! Агент сообщает, что пока никто… Они по-прежнему уверены, что им есть чем держать Ленина на коротком поводке. Ну, а вот эти банковские проводки – это копии. Но если потребуется подтверждение, то банальная аудиторская проверка… Такие огромные суммы спрятать невозможно.

Эдуард говорит и в это время заряжает кинопроектор. Маленькая коробочка с лампой и ручкой, чтобы крутить пленку.

– А я освоил новую специальность! – хвастается Эдуард. – И если меня выгонят из миллиардеров, пойду в киномеханики. Дамы их любят до одури. Профессия будущего. Ну что ты уткнулся в бумаги?! Лучше смотри хронику с полей сражений.

Эдуард крутит ручку кинопроектора. На экране башни линкора. Стреляют сразу десяток орудий. Летят самолётики, падают и взрываются бомбы. Движутся огромные танки. Солдаты бегут в атаку, кричат, широко раскрывая рты. Но звука-то нет. Немой кинематограф.

– Но неужели вам не отвратно?! – Терещенко трясет бумагами. – Это предательство России!

Эдуард смотрит на него. Достает из портмоне сто франков, и фунт стерлингов. Просит у Мишеля российскую ассигнацию:

– Вот эти бумажки имеют национальность. А вот это тяжеленькое нет, – он вынимает из ящика стола брусок золота. – Господи, ну, кому это я рассказываю! Блестящему финансисту! Банкиру! Нет, видно, славянская сущность перевешивает в тебе. Как и во мне – любовь к Франции…

– Может все дело в Парвусе, который Гельфанд?

– Ну, что ты, Мишель. Этот Парвус-Гельфанд клоп, пытавшийся заработать на посредничестве. Подносчик дров в костер. Первыми гибнут именно они. Смотри, – смотри, это испытания нового танка!

На экране британский танк Mark IV пересекает траншею. А вот один из первых кинооператорских изысков: ракурс снизу – огромная гусеница закрывает экран. Танк как бы наваливается на зрителя.

Эдуард выключает проектор, наливает коньяк, присаживается рядом с Терещенко:

– А что если ты, мой друг, забросишь всё это к чертовой матери! Ну, поиграл мальчик в министра. Целых три правительства продержался. Слава Богу, ты выходишь, хоть и с долгами, но не раздетый догола, как бывало, из казино. Неужели тебе не хватило общения с твоими как бы «соотечественниками». Ты человек мира. Ведь это очевидно, что где-то в две недели там, увы, с твоим участием или без, но взорвется. Оставайся. Чтобы не задело осколками. Марго уже здесь. А маму и сестру я выдерну оттуда за три дня.

– Это дело чести, Мэтр. Моей чести.

– Принимаю. Но зачем тащить туда любимую женщину?!

По лестнице сбегает Ги, восьмилетний сын Ротшильда, а за ним хохочущая Марго:

– У вас чудный мальчишка. Он так по-взрослому рассуждает!

– А что если вам, Марго, остаться здесь слушать философствования моего сына, – предлагает Эдуард, – а Мишель съездит на недельку в Петроград и вернется? Уже насовсем.

– Я?! Здесь!? – смеется Марго. – Вы даже не представляете, Эдуард, сколько женщин сразу же запрыгнет к нему в постель. В Петрограде будет стоять очередь на километр.

Хельсинки (Гельсингфорс).

Дом начальника полиции. Вечер.

Свечи. Шампанское в бокалах. За роялем Инесса Арманд[52] играет «Патетическую сонату» Бетховена. Первую часть Grave она исполняет весьма эротично и, переводя итальянскую пометку в нотах allegro dimolto е con brio на свой французский, – быстро и с нарастанием…

За ее спиной мягко, как кот, прохаживается Ленин. И когда в музыке звучит подъем, Ленин подходит сзади и запускает руки в декольте. Одновременно дует на свечу. Темнота.

Хельсинки (Гельсингфорс).

Дом начальника полиции. Двор. Вечер.

Поглядывая на темные окна, сидят и курят трубки Сталин и Эйно.

Хельсинки (Гельсингфорс).

Кафе. Вечер.

За столиком граф Мирбах и Радек.

– Я вызвал вас, герр Радек… – говорит Мирбах. – Что-то надо предпринимать. Мы сделали ставку на Ульянова. Деньги поступают регулярно. Вы не представляете, сколько наших оперативных групп в поте лица зачищают Петроград. И Москву. На всех уровнях. От правительства до рабочих комитетов на заводах. А он гуляет по парку, бомбардирует свой ЦК и Совет кучей директив! Учит их, как надо. Но отсюда! И ведь устроился-то как! Жена и Инесса Арманд. По очереди. Фрау Арманд, та вообще… Играет ему по вечерам Бетховена. Особенно эту…«Патетическую сонату». Понимаете, герр Радек… Мы ориентированы на конец октября. То есть, меньше месяца осталось. Что примечательно… Герр Ульянов гуляет в парке вдоль ветки железной дороги в сторону Петрограда. Смешно?

– Ну, что я могу? – пожимает плечами Радек.

– Простите, но через вас, герр Радек, идут все денежные потоки. Ваша шея еще больше под топором, чем моя.

Объясните ему, наконец, на своем партийном языке. Он всё-таки ваш учитель, наставник. Скажите ему. Ну, хотя бы на идиш, – оба смеются, – Сегодня не надо. Там как раз играется «Патетическая». Бетховен и Ульянов… Ульянов и Бетховен… Завтра! А пока познакомьтесь…