Дмитрий Барчук - Сибирская трагедия

• Название: Сибирская трагедия
• Автор: Дмитрий Барчук
• Жанр: Историческая проза
• Год: 2010
• ISBN: 978-5-94476-225-2

Действие нового романа Дмитрия Барчука «Сибирская трагедия» развивается в двух временных пластах: историческом и современном. Сибирь. Начало XX и XXI веков.

Журналист Сергей Коршунов неожиданно получает наследство. Так к нему в руки попадает прадедова рукопись…

Революция и Гражданская война в Сибири предстают в новом ракурсе. Без идеологических штампов: красных и белых. Это местный, сибирский взгляд на катастрофу.

Роман основан на подлинных исторических фактах, но в деталях как художественное произведение не лишен вымысла.

---

Паренек в гимназической форме отчитывал плачущую девчушку лет двенадцати.

– Ну куда ты за мной увязалась, дуреха? Сказано же было, что на митинг пойдут только ученики старших классов.

– Я тоже за республику! – всхлипывая, ответила девочка.

– А сестры где?

– Их сторож отвел домой.

– А ты почему с ними не пошла?

– Я убежала.

– Вот теперь иди сама домой. А со мной нельзя.

– Ну почему, Гриша?

– А вдруг по нам стрелять начнут? Что я родителям скажу, если с тобой что-нибудь случится?

Юная особа отвела взгляд и ненароком посмотрела в мою сторону. И я буквально оцепенел, пораженный красотой ее зеленых глаз. От нее не укрылось мое смущение, она тоже залилась румянцем и, быстро отвернувшись, безапелляционно заявила Григорию:

– Гимназисты бастуют. В коммерческом и реальном училищах – тоже. Приказчики и рабочие мастерских вышли на улицы. И я дома сидеть не буду!

Я невольно улыбнулся и уже собрался вмешаться в их разговор, чтобы помочь гимназисту урезонить юную бунтарку, но тут меня окликнул кто-то из товарищей, и я присоединился к толпе, несущейся вниз по улице.

Народу в Бесплатной библиотеке набилось около двух тысяч человек. Яблоку негде было упасть. Даже в проходах между рядами стояли люди. Гимназиста Григория придавили к стенке. Я поискал взором его зеленоглазую спутницу и обнаружил ее сидящей рядом со сценой в третьем ряду.

В 11 часов дня начали выступать ораторы. Говорили о Государственной думе, о революции, о главном ее двигателе – пролетариате, о классах, о республике, о положении женщин в современной России.

Но вот народ вроде бы выговорился, время обеда давно минуло, многие проголодались. Митинг затихал.

Но встал из президиума председатель и сказал:

– Господа! Здание библиотеки окружено войсками. Полицмейстер[28] требует, чтобы все учащиеся покинули помещение, остальные же, как организаторы несанкционированного митинга, будут арестованы и отправлены в тюрьму. Так приказал губернатор.

Толпа загудела в негодовании. На сцену выбежал прыщавый гимназист и звонким мальчишеским голосом громко заявил:

– Мы никуда не уйдем. Мы не оставим старших товарищей на произвол полиции. Мы – такие же граждане, как и вы, и готовы идти на любые лишения ради свободы. В тюрьму, на муку, даже на смерть! Нас никто не разъединит!

Потом снова взял слово председатель и предложил оставаться всем здесь и требовать удаления войск. А если будут вытаскивать насильно, то всем сцепиться руками и не выпускать друг друга. Но если у кого есть оружие, то ни в коем случае не стрелять. Чтобы не дать войскам и полиции повода для истребления собрания.

Отправили депутацию к полицмейстеру. Она вернулась ни с чем. Передали, что будто бы начальник полиции поехал советоваться с губернатором.

В проходе перед сценой стали собираться в кружок умеющие петь. Своды театра вздрогнули от тысячи голосов:

Вихри враждебные веют над нами,
Черные силы нас злобно гнетут;
В бой роковой мы вступили с врагами,
Нас еще судьбы безвестные ждут…

От педагогического совета гимназии принесли письмо, и председатель зачитал его:

– «Просим всех мужчин, которые держат в заложниках детей, отпустить их домой…»

Толпа взревела. Неожиданно на сцену выскочила зеленоглазая гимназистка:

– Здесь никто никого силой не удерживает. Здесь все находятся сознательно, по собственному выбору. А если сатрапов беспокоит судьба детей, пусть лучше привезут нам хлеба. Мы с утра ничего не ели.

Кто-то из гласных городской думы выкрикнул из зала:

– Городской голова еще пополудни послал целый воз хлеба сюда – полиция его не пустила. Губернатор запретил. Но городская дума уже постановила: требовать у губернатора нашего освобождения.

Библиотечные узники эти слова встретили бурными аплодисментами и криками «Браво!». Потом опять весь зал стал петь революционные песни.

И только ближе к полуночи по рядам пронеслась радостная новость: солдаты ушли и можно расходиться без боязни быть арестованным.

На выходе толпа встречала нас как героев. Радостные люди обнимали и целовали нас, словно мы совершили какой-то подвиг. Тогда я впервые увидел Потанина. Невысокий, заросший волосами, как гном, он стоял, окруженный ликующей публикой, и буквально весь светился от счастья. Как мне потом рассказали, именно Григорию Николаевичу мы были обязаны своим освобождением. Он возглавил делегацию к губернатору, добившуюся увода войск.

Назавтра проходил митинг в Общественном собрании. Там было уже больше пяти тысяч человек. В колонном зале висел портрет императора в полный рост. И кто-то из ораторов, указывая на изображение Николая II, напрямик заявил:

– Мы не можем больше терпеть, чтобы этот недоумок нами правил!

Толпа взорвалась овацией.

По рядам пустили шапку для пожертвований на вооружение. Каждый давал, что мог. Деньги, кольца, серьги, часы, револьверы, брошки… Я не любил афишировать свое богатство, потому свернул в кармане сторублевку и незаметно сунул ее в шапку. Один студент оборвал со своего сюртука погоны, стоившие больше рубля.

Опьяненные свободой, мы словно испытывали терпение властей. И скоро оно иссякло. Поджигателями столкновения с полицией стали гимназисты. Им, видите ли, вздумалось с «Марсельезой» пройтись по губернскому городу. В коммерческом училище уже шли занятия, но, увидев в окно своих товарищей, шествующих с песнями по Соляной площади, ученики повыскакивали из своих классов и валом хлынули к выходу.

Нашей группой руководил студент Нордвик родом из Благовещенска, живший в общежитии. Он контактировал и с социал-демократами, и с эсерами, и с городской управой. Командир получил задание свернуть молодежный митинг, дабы уберечь детей от столкновения с полицией.

Под его началом я и еще трое студентов поспешили на Воскресенскую гору, где рассчитывали перехватить демонстрацию. Но опоздали. Казаки уже окружили манифестантов и беспощадно лупцевали их нагайками. Испуганные дети бросились за спасением к коммерческому училищу, но директор так и не открыл перед ними двери.

Не знаю, чем бы закончилось это избиение, если бы на помощь не пришли председатель и адвокаты окружного суда. Они распахнули двери своего здания и стали запускать туда гимназистов, а потом выбежали на Соляную площадь и сцепились с казаками. Блюстители порядка поначалу стушевались при появлении служителей Фемиды[29], но полицмейстер, лично руководивший разгоном демонстрантов, взмахом руки велел продолжать. И избиение вспыхнуло с новой силой. Казачьей ногайкой досталось даже председателю суда.

Я заметил, как есаул скомандовал двум казакам следовать за ним.

Я протиснулся вслед. Их целью был адвокат Муромский, вытаскивающий из толпы перепачканную кровью и грязью девчонку.

Адвокат закрывал собой потерявшую сознание гимназистку от казачьих ногаек. Внезапно казаки отступились и переключились на других демонстрантов. Краем глаза я уловил, как сверкнула на солнце вороненая сталь. Это обнажил шашку есаул и направил лошадь прямиком к Муромскому. Мне удалось растолкать мечущихся в панике подростков и встать на пути всадника. Тот бросил на меня удивленный взгляд, ухмыльнулся, мол, одним больше, одним меньше, и замахнулся. Но я выхватил из кармана револьвер раньше и выстрелил в небо. Громовое эхо прогремело над побоищем. Неожиданно наше противостояние оказалось в центре внимания толпы. Есаул стушевался, еще немного погарцевал передо мной на своем вороном жеребце, а потом с гиканьем поскакал прочь. Казаки последовали за ним.

Я помог Муромскому подняться с мостовой, и мы вместе с ним занесли в здание суда все еще находившуюся без чувств гимназистку.

Адвокат смерил меня благодарным взглядом и протянул руку.

– Муромский, Пётр Васильевич, – представился он, а потом поинтересовался: – Кому я обязан своим спасением?

– Коршунов, Пётр… Пётр Афанасьевич, студент юридического факультета.

Новый знакомый продолжал разглядывать меня, силясь вспомнить, встречались мы ранее или нет.

– Коршунов… Коршунов… Фамилия вроде бы знакомая… Я наверняка встречался с вашим батюшкой. Ваши глаза… Я определенно их где-то видел…

– Нет, Пётр Васильевич. Ни со мной, ни с моими родителями вам прежде не доводилось видеться.

Муромский всплеснул руками:

– Ну конечно! Ваши глаза напомнили мне икону Спасителя. Тот же взгляд. Христос с револьвером! В моем спасении проглядывает божий промысел. И все равно перед вами я в большем долгу.

А потом спохватился и ринулся в кабинет, куда унесли девочку.

– Как она?

Пострадавшая уже пришла в себя и сидела за столом с забинтованной головой. На фоне белых бинтов, прикрывших ее темные волосы, зеленые глаза казались огромными и бездонными.