Василий Сахаров - Вариант Юг

• Название: Вариант Юг
• Автор: Василий Сахаров
• Жанр: Альтернативная история

Продолжаю переделывать и дополнять тему «Казачий край». Сменил название – «Вариант Юг» (первая книга). Альтернативная история по Гражданской войне. Точка бифуркации - выжил Василий Чернецов и возглавил оборону Новочеркасска. Тема писалась четыре года назад и была написана от первого лица. Много ошибок и до конца затею не раскрыл. Взялся за переделку и чистку. Потом забросил. Теперь снова желание появилось по теме поработать. Помимо главного героя Константина Черноморца, офицера 1-го Кавказского полка, появились новые персонажи: матрос Котов (большевик), матрос Ловчин (анархист) и белый офицер Артемьев (Добровольческая армия). Местами книга читается как документальная. Кто плохо знаком с историей не понимает, в чем изменения. Поэтому большинству она просто не интересна. Мало приключений и отклонения от реальной истории не всегда видны.

---

Алексеев, которого штабс-капитан знал уже несколько лет, человеком был непростым. Он всегда находился в гуще событий, но старался быть сам по себе, преследовал одному ему известные цели и любил интригу. В целом, если абстрагироваться и посмотреть на него со стороны, в Белом Движении он являлся фигурой весьма противоречивой. Вспомнить хотя бы тот факт, что именно он был первым генералом императорской армии, кто попросил Николая Второго, «Ради Единства Всей Страны в Грозное Время Войны», отречься от престола, и в конце своей телеграммы к командующим фронтам добавил «Упорство же Государя Способно Вызвать Кровопролитие». Кроме того, именно он в свое время принял руководство Ставкой и арестовал Корнилова, а потом опекал его в Быховской тюрьме, по сути, ведя двойную, если не тройную, игру. В дополнение к этому, в жизни генерал весьма резок и не любит, когда нижестоящие воинские чины ему перечили. Так что прежде чем лезть со своим мнением к Алексееву, штабс-капитану следовало крепко подумать, а стоит ли это делать. Поэтому к моменту, когда Деникин накинул на плечо стоящий у двери кавалерийский карабин и вышел на улицу, офицер уже не торопился донести до вышестоящего начальника свое категорическое мнение.

Михаил Васильевич лежал на кровати, которая находилась рядом с большой печью. От нее по всему дому расходилось тепло, но закутанный в два одеяла генерал все равно мерз. Выглядел он неважно. Усы обвисли, лицо бледное, глаза слезятся, губы еле заметно подрагивают, а вокруг носа сильное покраснение. И сейчас генерал от инфантерии ничем не напоминал Артемьеву того несгибаемого уверенного в себе вождя, который посылал его с письмом в Екатеринодар. Просто старый и уставший человек, который болеет, вот и все. Но видимость обманчива, да и субординацию в Добровольческой армии никто не отменял, а потому штабс-капитан действовал как обычно. Он четко доложил генералу о своем прибытии, сообщил о встречах с лидерами Кубанской Рады, и в конце высказал мысль, что на юге добровольцам делать нечего. Более развернуто свои соображения офицер излагать не стал, и правильно сделал. Так как Алексеев приподнялся на локте, шмыгнул носом и просипел:

- Это не вашего ума дело, штабс-капитан Артемьев.

- Так точно! - офицер вскочил с табуретки, на которой сидел, и вытянулся по стойке «смирно».

- Ладно, - генерал снова упал на подушку, - не тянись. Про то, что нас здесь не любят и не ждут, мы уже знаем. Казаки в добровольцев пальцами тыкают, и идти следом не желают. Но это и понятно. Кто мы для них? Элита старой императорской армии, которая, по их мнению, способствовала революции, отречению царя и развалу страны, а теперь пытается отыграть все назад. С их стороны все выглядит именно таким образом. Но они недооценивают всей опасности от большевиков, а значит, поплатятся за это кровью и в итоге все равно возьмутся за оружие. А тут мы, символ борьбы с красными. Поэтому они все равно придут к нам. А пока необходимо ждать, Артемьев, верить и надеяться, что Бог не оставит нас и народ поднимется на борьбу. Более никаких надежд нет.

Почувствовав, что сегодня генерал настроен достаточно мирно, наверное, сказывалась болезнь, штабс-капитан, который вновь присел на табурет, спросил:

- Господин генерал, а почему мы не стали держаться за Ростов? Ведь в декабре прошлого года все к тому и шло?

- Причин много. Превосходство противника в силах. Сильное большевистское подполье в Ростове. Недовольство казаков. Слабость Калединского правительственного аппарата и нерешительность самого войскового атамана. Но самое главное - наша неготовность идти на крайние меры ради достижения необходимого результата. Не хватило мне и Лавру Георгиевичу моральных сил, чтобы превратить мирный город в поле боя. Поэтому мы ушли. И не для того, чтобы погибнуть, как думают некоторые разочарованные в наших идеях офицеры и интеллигенты, которые, словно крысы, разбежались по углам. А для того чтобы вернуться победителями.

- А Новочеркасск? Почему за него не дрались?

- Был слух, что Чернецов вернулся. И что с того? Вчерашний есаул не сможет сдержать красных. Это ясно. А если бы мы вернулись обратно в город, только загубили бы всю нашу невеликую числом армию. Понимаешь меня, Артемьев?

- Да, Михаил Васильевич.

- А веришь мне?

- Конечно.

- Это хорошо. У меня на тебя большие планы, - генерал помедлил и спросил порученца: - Итак, штабс-капитан, ты с нами или попробуешь в Ростов пробраться?

Артемьев знал, что Алексеев не любит, когда подчиненные долго раздумывают над его вопросами, и ответил автоматически:

- Я с вами, Михаил Васильевич.

Слова вылетели, и они были услышаны. А сердце Артемьева при этом вздрогнуло. И невольно офицер подумал, что своим ответом он только что отрекся от Лизоньки и маленького Ростика. Он предал семью ради Идеи. Но офицер напомнил себе, что давал присягу и клялся исполнять все приказы непосредственных начальников. Это напоминание моментально воздвигло между ним и родными некий невидимый и неосязаемый барьер, и неприятная мысль была тут же откинута прочь. После чего внешне невозмутимый штабс-капитан посмотрел на Алексеева. А генерал отметил, что офицер не колебался, удовлетворенно кивнул, и произнес:

- Можете идти, штабс-капитан. Пока будьте с Офицерским полком, а если понадобитесь, я вас вызову.

- Слушаюсь, господин генерал!

Офицер коротко кивнул, покинул Алексеева и спустя полчаса стал рядовым стрелком 1-й роты, 1-го батальона Офицерского полка Добровольческой армии. Он сделал выбор и уже не сомневался в правильности своего поступка. Артемьев получил приказ, и этого ему хватало. Впереди были грязные степные дороги, холод, голод и бои с красногвардейцами. И все, что ему оставалось, надеяться на Бога и свою умницу жену, которая должна догадаться, что не стоит афишировать свое происхождение и кто ее муж.

Новочеркасск. Февраль. 1918 года.

После боя за Грушевскую, происходил разбор операции, и выяснилось, почему она пошла совсем не так, как планировалась изначально. Как ни странно, но виной тому оказались чернецовцы, которые после отступления из-под Каменской два раза сталкивались с матросами Мокроусова и оба раза им неплохо наваляли. Первый раз на станции Зверево, когда захватили и расстреляли вражеских разведчиков, в том числе одну женщину. А второй раз на станции Каменоломня, когда налетели на нее ночным набегом и, несмотря на бронепоезд, имевшийся у матросов, смогли нанести им существенные потери и, потеряв двух человек, отойти. Как следствие, после всего этого бойцы 1-го Черноморского революционного отряда заинтересовались, кто же такие партизаны Чернецова и объявили им свою войну, отдельную, без правил и законов, до полного истребления противника.

И вот, когда перед рассветом наши войска атаковали Грушевскую и погнали стоявших на окраине матросов, мальчишки, как это часто бывает, из бравады, затянули «Журавля». А кто поет такие песни, мокроусовцы знали уже очень хорошо. И над темной бушлатной массой бегущих людей в тельниках и бескозырках, пронеслось: «Полундра, братва! Все назад!» Паника в рядах врага исчезла. Матросики развернулись, и завязался серьезный бой, который дал время подтянуться латышам. Врагов было больше, а потому, заняв только две крайних улицы, командующий западным участком полковник Биркин принял решение отступить.

Так закончилась боевая операция в Грушевской. Она не прошла, как намечено, но все равно оправдала себя, поскольку при бое была уничтожена почти вся вражеская артиллерия, а два орудия неугомонные чернецовцы при помощи офицеров сводной группы притянули в город. Опять же конный отряд Власова одержал славную победу и захватил неплохие трофеи.

В общем, ночь прошла хорошо и вполне удачно. Отряды Сиверса потеряли большую часть тяжелых огневых средств, понесли серьезные потери, и наступление на город притормозили. Точно так же поступил и Петров, который не мог положиться на стойкость своих солдатиков. Про бригаду, как она теперь называлась у красных, Голубова, и говорить не стоит. Та же ситуация, что в предыдущие дни, и от него к нам перебежало еще пять казаков. Поэтому единственный, кто попытался попробовать нашу оборону на зуб, был товарищ Саблин со своим бронепоездом, который из-за поврежденного железнодорожного полотна не мог подойти к Персиановке вплотную, но имел возможность навесным огнем обстреливать окраины поселка...

Вечером, сидя в опустевшем штабе, я смазывал новенький трофейный «наган», который добыл с тела вражеского командира и вспоминал прошедший день. В этот момент в помещение вошел Чернецов, который ходил на допрос пленных красногвардейцев и вел разговор с перебежчиками из голубовцев.

Полковник скинул на один из столов полушубок, присел в кресло напротив меня, устало откинулся на спинку кресла и выдохнул: