Джеймс Кейбелл - Сказание о Мануэле. том 2

• Название: Сказание о Мануэле. том 2
• Автор: Джеймс Кейбелл
• Издательство: Северо-Запад
• Жанр: Фэнтези
• Год: 1994
• ISBN: 5-8352-0321-7, 5-8352-0244-X

Настоящее издание — вторая часть знаменитой эпопеи Джеймса Брэнча Кейбелла «Сказание о Мануэле». Во второй том «Сказаний» вошли книги «Серебряный жеребец» (1926), «Domnei» (1913), «Музыка с Той Стороны Луны» (1926), и «Белые одежды» (1928). Читателя вновь ждет встреча с необыкновенными героями Кейбелла — кентаврами, норнами, великанами и драконами, вновь ожидают странствия по загадочной стране Пуактесм.

---

И Гуврич показал сдержанным, но красноречивым жестом, что он имел в виду.

Паренек бесстрашно все ему объяснил.

Глава XXXVII Слишком много ртов

И Гуврич покинул предписанного ему врага. А у следующей двери сидел в подавленном настроении человек с неважным, судя по цвету лица, пищеварением, в венце и старом саване, согнувшийся, словно от боли, над надгробием с очень тонко выгравированным гербом, именем, родословной и титулами Гуврича Пердигонского. Лишь дата и причина кончины Гуврича пока отсутствовали. Венценосный труженик отложил в сторону резец и подобострастно улыбнулся Гувричу.

— В действительности, я должен быть более осторожен, — заметил этот страж, охая, ерзая и тряся лишенной плоти головой, но по необходимости все время улыбаясь, поскольку у него не было губ. — Понимаете, мне предписано не знать меры в своей диете. Я должен есть как овец, так и ягнят. А потом я обнаруживаю, что от смерти нет лекарств.

Не выразив сочувствия, Гуврич вынул из кармана горсть монет и выбрал среди талеров и пистолей недавно отчеканенную марку. Эту монету он подал стражу, и мастер надгробий с любовью принял сверкающую марку. Затем Гуврич обошел против движения солнца и этого стража. А когда царь ужасов был таким образом обманут, Гуврич вошел в следующую комнату. Сладкий, острый и тяжелый запах проник вместе с Гувричем и пристал к нему, напоминая благоухания бальзамирующих снадобий.

Обои в этой комнате были белые с золотом. И в этой комнате толстый обнаженный мужчина с одной лишь митрой на голове молился девяти богам. Он поднялся и, отряхнув пыль с покрасневших коленей, сказал Гувричу:

— Необходимо, чтобы ты уверовал.

— Я хочу уверовать, — ответил Гуврич. — Однако когда я спрашиваю… В общем, вы знаете, что всегда происходит.

— Таково, мой дорогой заблудший сын, праведное наказание за грешное любопытство. К нему нужно, в равной мере, прибегать и его бежать. Главное же — верить.

Гуврич весьма уныло улыбнулся под своим головным убором из совиных перьев. Он сказал, будто бы следуя знакомому ритуалу:

— Почему я должен верить?

На руках, груди, животе — повсюду на теле обнаженного мужчины в митре раскрылись красные, точь-в-точь как настоящие рты, и каждый рот отвечал на вопрос Гуврича по-разному, и пока все они говорили одновременно, ни один из ответов невозможно было’ разобрать. Гуврич смог различить в этой сумятице голосов лишь некий пискливый лепет о Спасителе Мануэле. Затем рты закончили говорить, закрылись и стали невидимыми. Мужчина в митре теперь казался похожим на любого другого благожелательного, изрядно упитанного господина средних лет и с виду уже не был ужасен.

— Вот видите, — сказал Гуврич, пожав плечами. — Видите, что всегда происходит. Я спрашиваю, и мне отвечают. Затем под впечатлением этих необычайных явлений меня обычно подташнивает. Но я, тем не менее, не знаю, в какой из ваших бесчисленных ртов я должен иметь веру и какой подкупить, чтоб он мне улыбался и предрекал только хорошее.

— Это вообще не имеет значения, сын мой. Тебе лишь нужно верить по твоему выбору в любое божественное откровение относительно того, что несравненный Спаситель придет завтра, и тогда ты станешь жить счастливо и безбедно и больше не будешь фантомом в Доме Силана.

— Ого! — сказал Гуврич. — Но это же вы фантом, а не я!

Призрак с минуту молчал. Затем он тоже пожал плечами.

— Ни одна вера не интересуется мирскими мнениями относительно таких несущественных и чисто личных вопросов.

— Я, — указал Гуврич, — не думаю, что этот вопрос существен. В любом случае, все ваши рты отвечали мне с одинаковой убежденностью и громкостью. В результате я не понял ничего, сказанного ими.

— Да ну?! — удивленно воскликнул толстый мужчина в митре. — Это порой случается, как мне рассказывали, когда Силан с кем-то не в ладах. Но лично я держусь подальше от Силана — теперь, когда Силан вот-вот станет человеком, поскольку подозреваю, что в сердцевине Дома Силана пребывает нечто слишком жалкое и слишком ужасное, справиться с чем ни один мой рот не поможет.

— Я ничего не знаю о вашей помощи в подобных или каких-то иных делах, — ответил Гуврич. — Но я знаю, что даже если вы не пожелаете меня сопровождать, я намерен противопоставить магии Силана свое чародейство; и мы очень скоро увидим, что из этого выйдет.

Глава XXXVIII Предписанная возлюбленная

У следующей двери сидел свирепый и ревнивый разрушитель с ущербным нимбом вокруг почтенной, семитской формы головы. Верхняя часть его тела напоминала янтарь, а нижняя — светилась, словно от тусклого огня. Он казался одиноким и несказанно изнуренным. Он без всякой любви взглянул на Гуврича и сказал:

— Ахих ашр ахих.

— Ни одно божество не смогло бы выразить свои чувства прекраснее, сударь, — ответил Гуврич. — Я чту это обстоятельство. Тем не менее, я заметил ваше число: 543.

Затем Гуврич опять-таки против движения солнца обошел этого стража, совершив полный круг.

— Иссахар — осел с крепкими членами, — рассудительно сказал Гуврич. — Он преклонил плечи для ношения бремени. Однако ему присуще хождение по кругу.

С этими словами Гуврич двинулся дальше. А вокруг Гуврича теперь мерцали бледные ореолы, ибо в этот миг он находился очень близко к Богу и к ступням пристало сияние Божьей славы.

По комнате с розово-зелеными обоями разгуливали белые голуби, клевавшие ячмень. Посреди комнаты какая-то женщина сжигала на новеньком земляном блюде фиалки и лепестки белых роз. Она с улыбкой поднялась, оставив это занятие. И ее прелесть не являлась следствием лишь цвета и формы, как бывает сплошь и рядом в материальном мире. Скорее, эта прелесть была светом — живым и добрым.

Удивительная женщина начала, как и все:

— Необходимо…

— Мне кажется, сударыня, нет никакой необходимости объяснять, какие человеческие способности вы призовете меня применить.

Гуврич сказал это с галантной фривольностью, но, однако, не без душевного трепета.

Некоторое время женщина почему-то печально разглядывала его, а потом спросила:

— Значит, ты меня не помнишь?

— Странно, сударыня, — ответил он, — очень странно, что я должен мучительно вспоминать ту, которую до сего дня никогда не видел. Ибо я потрясен старыми ужасными воспоминаниями, я встревожен величием прежних потерь, которые никогда не возместить, в тот самый миг, когда я не могу — хоть убей! — сказать, что это за воспоминания и что за потери.

 — Ты любил меня… не один, а много-много раз, предписанный мне возлюбленный.

— Я любил множество женщин, сударыня… хотя я, конечно же, всячески избегал скандалов. И было весьма отрадно любить женщин, не раздразнивая предрассудки их признанных и законных владельцев. Это позволяет сочетать физические упражнения с духовными. Но происходящее сейчас далеко не восхитительно. Наоборот, я напуган. Я стал соломинкой, несомой широкой рекой. Мне не доставляет никакого удовольствия подобное времяпрепровождение. То, что оказалось сильнее, чем я мог себе вообразить, мчит меня к тому, о чем я не ведаю.

— Знаю, — ответила она. — Время от времени так с нами и бывает. Но что-то стало не так…

— А произошло то, сударыня, что Силан оказался не в ладах со мной и жаждет, как сообщила мне моя дактиломантия, пары вещей, которыми я владею.

— Силан вот-вот станет человеком. Поэтому-то твое сказание извращено, и это причина того, что ты пойман как фантом в ловушку Дома Силана…

— Эх, значит вы, сударыня, тоже прогоняете меня как фантома!

— Как же, конечно, ведь ни одно тело не может войти в это злосчастное место! Тело, которое есть у меня сегодня, предписанный мне возлюбленный, принадлежит очень старой женщине в Катае, клюющей носом среди множества детей и внуков и грезящей о любви, в которой эта жизнь мне отказала. Это прыщавое и сморщенное тело цвета гниющего яблока. А тела, которыми мы сейчас обладаем, никуда не смогут встретиться. Поэтому наша жизнь истощается, и жизни, которыми мы сейчас обладаем, должны остынуть, как разлитый кипяток. И этому сейчас не поможешь — сейчас, когда Силан с тобой не в ладах.

— Я иду противопоставить его магии свое чародейство, — решительно сказал Гуврич.

— Ты идешь, мой дорогой, встретиться лицом к лицу с самым жалким и ужасным из всего, что только есть на свете! Ты идешь навстречу своей собственной погибели!

— Тем не менее, — сказал Гуврич, — я иду.

Однако он по-прежнему смотрел на эту женщину.

И тонкие, четко очерченные губы Гуврича непрестанно двигались. Он вздохнул. Он повернулся и молча пошел дальше. Его лица не было видно под головным убором из совиных перьев, но его широкие плечи слегка опустились.