Дарья Беляева - Маленькие Смерти

• Название: Маленькие Смерти
• Автор: Дарья Беляева
• Жанр: Ужасы и Мистика

Один маленький медиум, одна большая семья и один небольшой южный городок…

---

— Потому что ты красивый, и она не обращает внимания на то, что ты говоришь?

— Нет, потому что на твоем безрадостном фоне я хорошо смотрюсь. Нам нужно больше времени проводить вместе.

Домой мы едем куда быстрее, превышая все мыслимые ограничения скорости.

— Пока здесь нет твоего занудного отца, почему бы не прокатиться как белые люди?

— Ирландский расист-ветеран с пушкой наперевес, ты представляешь собой самый любимый типаж для женщин Техаса. Может быть съездим туда летом?

Мильтон смеется и сильнее выжимает педаль газа. И именно тогда я замечаю, что он самую чуточку, но — бледнее обычного.

— С тобой все в порядке?

— Что?

— Ты хорошо себя чувствуешь?

— Да, — говорит он. — Разумеется, хорошо.

Машина с ревом проносится мимо автозаправки на въезде, где Мильтон всегда сбавляет скорость, но только на этот раз он скорости не сбавляет.

— Дядя, здесь нас остановят копы.

— Да? Да, конечно.

Он отвечает будто бы невпопад, и я говорю:

— Давай-ка я поведу.

Неожиданно, Мильтон соглашается. Тогда я думаю, что он заболел, ведь ни разу в своей жизни Мильтон не соглашался пустить кого-то за руль, если уж он решил погонять сам.

Глава 8

Успеваем домой мы как раз к обеду, но Мильтона еда интересует неожиданно мало. Он уходит наверх, говорит, что собирается поспать и просит принести ему чай.

Чай, вот в чем проблема. Не виски. Не текилу. Не канадскую водку. Не ром. Не шампанское. Не вино. Не одеколон, в конце концов. Он просит чай, и даже не просит добавить туда спирта для вкуса.

Мэнди и Итэн выглядят обеспокоенными и смотрят на меня, пока я занимаюсь чаем, с плохо скрываемым волнением, но я говорю:

— Он просто устал и его Морриган укусила, наверняка.

— Вот бешеная…

— Не заканчивай предложение, Мэнди, — вздыхает Итэн.

— Что? Вдруг она его чем-нибудь заразила?

— Чем? Католицизмом? — спрашиваю я, размешивая в чашке сахар.

Вручая чай Мильтону, я, впрочем, выгляжу чуть менее уверенным. Мильтон, бледный и какой-то потерянный, сидит, забравшись с ногами на кровать, как шестнадцатилетний.

— Что случилось, Мильтон?

— Голова болит.

— Мне позвонить папе?

— Нет, не звони. Я выпью таблетку и посплю. Как тебе такой план?

— Меня устраивает, но если тебе что-то будет нужно — кричи.

Спустившись вниз, я беру оставшуюся для меня порцию китайской еды и сажусь между Итэном и Мэнди.

— Все в порядке, ребята. Вы можете перестать волноваться. У него болит голова.

— Но он не пьет, — говорит Мэнди. — Ты же знаешь, когда у него болит голова, он пьет.

— Или издевается надо мной, — добавляет Итэн. — Когда он в последний раз просто шел поспать? Я кстати, очень хорошо помню. В его шестнадцатилетие, когда он сказал, что идет поспать и поразмыслить над своей жизнью, а потом сбежал в Нью-Йорк.

— То есть, думаешь он сейчас на пути к аэропорту Кеннеди?

Мы с Мэнди переглядываемся, я подцепляю еще одну порцию острой, жирной, китайской лапши и говорю:

— Не думаю, что у нас есть причины за него волноваться.

Я сам ужасно волнуюсь, но в отсутствии папы, я заменяю его, а значит должен поддерживать всеобщее спокойствие в неясных ситуациях.

— Да? — спрашивает Итэн.

— Да? — спрашивает Мэнди.

Наверное, не очень-то убедительно у меня получается кого-нибудь успокаивать.

— Я сказал ему кричать в случае чего.

В фильмах слишком очевидная композиция вызывает смех, а вот в жизни — непременное удивление. Да, первым моим чувством, когда сразу после конца моей довольно скверной шутки, я услышал крик дяди Мильтона, было именно удивление.

Крик настоящий, громкий, болезненный, какого я никогда не слышал от дяди Мильтона. Если быть честным, я даже не представлял, что взрослый мужчина может так громко орать.

Мы с Мэнди и Итэном бросаемся наверх почти одновременно. Мильтон не прекращает орать, кажется, ни на секунду, и это с одной стороны хорошо, ведь означает, что он вполне еще жив и легкие у него функционируют, а с другой — невероятно страшно.

Мы с Мэнди замираем в дверях, а Итэн — чуть позади нас. Ни один из нас не может заставить себя переступить порог комнаты сразу же. Мильтон сидит на кровати в той же позе, в которой я его оставил, карикатурно-подростковой. Обхватив голову руками он кричит:

— Заткнись! Заткнись! Заткнись!

— Мильтон! — взвизгивает Мэнди, но Мильтон ее будто бы не слышит. Мы с ней одновременно делаем шаг вперед, в комнату.

Мильтон раскачивается, мерно и жутко, его так ощутимо трясет. Оказавшись рядом с ним, я и Мэнди одновременно протягиваем к нему руки, пытаясь коснуться, но Мильтон отползает назад, прижавшись к спинке кровати.

— Нет. Нет, это большое зло. Нет!

Он смертельно бледен и глаза у него воспалены, больше всего мой дядя похож на сумасшедшего. Он смотрит на нас так, будто не узнает.

— О, Господи, — говорит он, а я ведь никогда не слышал, чтобы он звал Господа. — Господи, я согрешил и наказан. Я много грешил, я не знал, что такое плохо. Я все еще грешу. Мне жаль, Господи, мне жаль, пусть только это прекратится. Это из-за меня, папа? Это потому что я был плохим?

Мэнди прижимает руку ко рту, издает какой-то странный, показавшийся бы мне смешным, если бы не ситуация, писк.

— Это зло, — говорит Мильтон. — Это ведь такое огромное зло. Мне никогда с ним не справиться. Только не забирай меня!

— Мильтон, — говорит Мэнди хрипло. — Братик, о чем ты? Папы нет, папа умер.

И тогда Мильтон не то, что орет — он воет:

— Они все говорят одновременно, я не могу думать, мне больно. Как в аду, как в аду!

Мэнди замирает на месте, продолжая смотреть. Мильтон, ее старший брат, бьется и сходит с ума, здесь, рядом с ней, а она ничего сделать не может. И я не могу. С трудом мне удается найти телефон, и с еще большим трудом набрать папин номер.

— Отец! — начинаю частить я, еще толком не поняв, взял папа трубку или нет. — Мильтон, он…

Я оборачиваюсь, смотрю на Мильтона, пытаясь найти верные слова.

— Я не знаю, — говорю. — Извини, я не знаю, что с ним случилось. Я не могу тебе объяснить. Он кричит что-то про голоса и ад. Как будто сошел с ума. Что нам делать? Он умрет? Его заберут у нас? Пап? Папа? Папочка?

— Прекрати паниковать, Франциск. Дождитесь меня, я посмотрю, что с ним случилось.

— Он так кричит, ему, наверное, больно.

— Он говорит про голоса?

— Да.

— Я объясню тебе, где успокоительное, его надо вколоть. Готов?

Я сглатываю комок в горле, киваю.

— Готов.

Мильтон позади меня говорит:

— Он вернулся, теперь он здесь. Я этого не выдержу. Почему я? Почему я? Они все говорят одновременно. Я не могу это слушать, не могу. Так неправильно, так неправильно.

Папа терпеливо объясняет мне, где успокоительное, но найти я его могу далеко не сразу. А когда нахожу, то не сразу могу набрать шприц, так сильно дрожат у меня руки.

Что происходит с моим дядей? Это может быть из-за Морриган? Когда я возвращаюсь, дядя уже не кричит, он лежит на кровати, смотрит в потолок и твердит:

— Этот маленький поросенок отправился в город, этот маленький поросенок остался дома, у этого поросенка были масло и хлеб, этот поросенок тоже остался дома, а этот поросенок визжал всю дорогу домой.

— Папа сказал вколоть ему лекарство, — говорю я. — Подержите его, пожалуйста.

Итэн и Мэнди держат Мильтона, впрочем сейчас это не сложно, он почти неподвижен, только продолжает повторять считалку про свиней.

Я примериваюсь слишком долго, боюсь, что случайно попаду не туда, или что в шприце останется воздух, или что сам дьявол появится и заберет моего дядю, да чего угодно.

В конце концов, Мэнди отбирает у меня шприц и вкалывает Мильтону в руку успокоительное. Именно тогда он вскрикивает:

— Тысяча семьдесят, тысяча семьдесят! Он больше не демон, он бог.

От того, как Мильтон дергается, игла входит глубже под кожу и выступает капля крови, выдернув шприц, Мэнди снова прижимает руку ко рту. Я вижу, как Итэн, вместо того, чтобы продолжать Мильтона держать, поглаживает его по голове. Глаза у Мильтона широко раскрыты, но я почти уверен, что он нас не видит.

А потом его вдруг перестает трясти, он говорит:

— Мэнди, позвони Райану. Ему нужно убираться оттуда. Немедленно. Сейчас. Сейчас! Быстро!

В обычном своем настроении и обычном состоянии Мильтона, Мэнди не слезла бы с брата, пока не узнала, что к чему, но сейчас она только берет Итэна за воротник, утягивает его за собой.

— Собирайся, ты идешь в церковь.

— Зачем?

— За кем. И ты знаешь, за кем. Быстро! Я звоню Райану.

Оставшись рядом с Мильтоном в одиночестве, я сажусь на край кровати, зову его по имени, но он снова меня будто бы не слышит.

— Мильтон, — говорю я. — Мильтон, папа уже едет домой. Мы тебе поможем. Ничего не случится.