Константин Лагунов - Больно берег крут

• Название: Больно берег крут
• Автор: Константин Лагунов
• Издательство: Современник
• Жанр: Современная проза
• Год: 1979

В загадочном неведомом Турмагане открыты залежи нефти. И сюда высаживается первый десант нефтяников во главе с начальником вновь созданного нефтепромыслового управления Гурием Бакутиным. Для большинства героев Турмаган становится своеобразным горнилом, очищая и закаляя их характеры. Роман остросюжетен. Писатель поднимает проблемы гражданской нравственности и ответственности человека перед собой и обществом.

---

Серая, колышущаяся дождевая завеса сразу накрыла Нурию, едва та отошла от больницы, дождевые струи мигом смыли, стерли с земли ее следы и следы ее сына.

Принимавшая роды, многодетная, до срока износившаяся санитарка долго глядела из окна вслед Нурии и шептала:

— Помоги ей, господи. Помоги…

Глава девятая

1

Их было трое — Фома, Матвей и Павел — немолодых, порядком помятых жизнью, но все еще крепких, мастеровых мужиков. Они слетелись в Турмаган по разным причинам, но, встретясь здесь, скоро сдружились, сошлись характерами, сбились в одну ремонтную бригаду и вот уже третий год неразлучны. На Большой земле у них остались жены и дети. Мужики тосковали по ним, аккуратно посылали деньги, менее аккуратно письма и раз в год на полтора месяца наведывались сами. С ревнивой липучей дотошностью пытали жен про безмужнее житье-бытье, ненасытно и люто ласкали их по ночам, приструнивали отбивающихся от рук детей, сорили деньгами перед соседями и, напившись на прощанье «вдрабаду», еле можаху лезли в поезда или в самолеты, которые опять увозили их на Север, в Турмаган, в великовозрастную общагу, в однообразную, до мелочей известную жизнь с непроглядной работой, нескончаемой под ливнем и в буран, в пятидесятиградусную стужу и в парную духоту. Работа спасала от тоски, пожирала так называемое «свободное время», которое некуда было деть, нечем убить. Работа ненасытно поглощала живую, жаркую энергию плоти, изнуряла мышцы, закаляла нервы, глушила чувства. В работе растворялись желания, остывали и гасли мысли. Некогда было тосковать, раздумывать, фантазировать… — жить. Это устраивало троицу, они не отказывались от сверхурочных, напрашивались на работу в выходной…

Поначалу они хотели одного — скопить поскорей нужную сумму и убраться восвояси. Но когда желанные суммы были сколочены и домочадцы готовились к встречи блудных отцов, те вдруг поняли, что не уедут с Севера, потому что не смогут жить в другом месте и по-иному. Тогда они заявились к Бакутину и, кинув рукавицы на стол, потребовали квартиру: «Три года в общаге — за глаза, хотим жить по-людски, с семьями». Предвидя возражение начальника, рабочие загодя распалили себя, готовы были на скандал, но Бакутин сразу остудил их, спокойно и негромко сказав:

— Не кипятитесь, самовзводы. Садитесь. Вот так. Теперь слушайте. В шестом микрорайоне кончают пятиэтажный крупнопанельный. Видели?

— Видели, — хором ответили ремонтники.

— В нем получите по двухкомнатной квартире. Новый год будете встречать с семьями в новом доме. Устраивает?..

Полетели длинные письма-директивы родным: что продавать, что взять, когда быть к отъезду готовым. С того дня предстоящее долгожданное воссоединение семей сделалось главной темой разговора ремонтников. Едва выпадала свободная минутка, как тут же кто-нибудь из троих ронял ненароком: «Уже полы красят». — «Но? Здорово жмут!» — обрадованно подхватывал другой, и пошло-поехало вокруг да около строящегося дома. Они постоянно бывали на стройке, знали там и рабочих, и мастеров, и прорабов, знали, в каком подъезде отделаны квартиры добротней и лучше, а в каком неряшливо, кое-как, лишь бы прикрыть наготу стен от глаз приемной комиссии…

В тот день ремонтники с раннего утра ковырялись в паукообразном хитросплетении труб замерной установки, притирали клапана, меняли сальники задвижек и, только порядком умаявшись, позволили себе затяжной перекур-передых. Еще не развеялся дымок от первой затяжки, как Павел возвестил:

— Сегодня будут распределять. Это точно. Надо узнать номера своих квартир да полегонечку довести их до ума…

— Вылижешь, выскоблишь, а там возьмут да передумают, — поосторожничал Фома.

— Не должно, — возразил Матвей. — Бакутин не любит назад пятками.

— Я и говорю, — снова вытащил свою идею Павел. — Время есть. Руки не наемные…

Неспешно обговорили все, что требует незамедлительной переделки или доводки в новых, еще не сданных квартирах, где раздобыть нужный материал, как уломать прораба, и когда тема была исчерпана до дна и пора было снова приниматься за дело, совершенно неожиданно разговор метнулся в сторону, соскочил с обкатанного пути и, разом отяжелев, неторопкой весомой мужицкой поступью пошел торить крутую тропу в неизведанное.

— Я ведь, честно сказать, зачем сюда ехал… — Павел обнес товарищей куревом.

— Известно: за рублем! — откликнулся Фома, добывая из протянутой пачки сигарету.

— Само собой, — подтвердил Матвей, зажигая спичку.

— А что с того вышло? — спросил Павел и тоже клюнул сигаретой в крохотный костерок горящей спички. Причмокнул сладко, громко затянулся, пустил сизую струю в потолок. — А? — Вздохнул. — В том — вся закавыка, вся премудрость жизни. Целишься сюда, — махнул перед собой, — шагаешь туда, — показал вправо, — а оказываешься тут, — ткнул оттопыренным большим пальцем за спину.

— Это как же? — не понял житейской премудрости друга Фома.

— Ты не камыш на ветру, — возразил и Матвей. — Целишь влево, бьешь вправо, этак знаешь можно куда?

— Знаю, — не смутился Павел. — И то, что не камыш — тоже знаю. Иной раз железа крепче. И что? Все одно — не сам клонюсь, меня клонят. Еще как! Надумал я квартиру… в кооперативе… почти в центре Воронежа… трехкомнатную. Туда-сюда… не хватает, — сложив пальцы правой руки в щепоть, потер большим об указательный. — Тут и подвернулся Турмаган. Где наша не пропадала. Работы — не боюсь, по безделью — не сохну. И силенок — хватит. И руки ко всему привычны…

— Это я сразу приметил, — поддержал Фома. — Не стекольщик тебя делал, а насквозь просвечиваешь.

— В работе человек всегда по самое донышко виден, — не смолчал Матвей.

— Ну вот, — Павел довольно улыбнулся. — Так и вышло: тесал дышло — топорище получилось. Впрягся я, даванул. И по шесть, и по восемь сотен в месяц. Да еще пришабашу. За год наклепал на квартиру. В отпуск поехал — все шмутки заскреб: не ворочусь, считал…

— И просчитался, — Матвей широко улыбнулся, сверкнув белой металлической коронкой.

— Считай не вдалеке, а в кулаке, — поучительно высказал Фома.

— А почему воротился? — спросил не то себя, не то приятелей Павел. — В том-то и фокус… Да… — Повременил чуть, погасил окурок. — Дома чинно, благолепно. Праздник, а не жизнь. У меня теща — маршал по домашности. И жена… Встретили как победителя. Не знают, чем потчевать, как приласкать. Детишки тоже льнут, ластятся. И очередь для взносу за квартиру подошла. А? Три горошка на ложку, только рот разевай. А я зубов не разожму. Пока недели две отъедался, отсыпался… куда как хорошо. Потом — шабаш. Не пьется, не любится. Потому как — тоска. Вот по этому стылому небу. По болотам проклятущим. По суете турмаганской… Стреножил меня Север и наручники надел…

Умолк Павел, и какое-то время в металлической коробке замерной установки было так тихо, что слышались толчки струящейся по трубам нефти и размеренные вздохи газа в отстойнике. Потом Матвей, комкая ветошь, раздумчиво и негромко высказал:

— Север, брат, такая зараза. Прилип — конец! С мясом, с кровью — не оторвешь. Перво-наперво волюшка тут… — зажмурился блаженно, крякнул.

— Глотнешь твоей воли — не захочешь боле, — добродушно сострил Фома. — Крутишься без роздыху. День в день, ночь в ночь, как заводной, а ты — «волюшка»…

— Простор — это верно, — уточнил Павел. — Простор — это да! Возьми хоть Обь. Могучесть какая… Силища. Где ей предел?.. А тайга! Конца-краю нет. Мороз — так до звона. Грязь — так по брюхо. Никакой середки. Только на полный замах, докрасна, до крайности…

— В этом пределе — вся заманка, вся сила Севера, — Матвей опять показал влажную стальную коронку.

— Не залежишься. Не попрохлаждаешься, — подкрепил друга Фома и тоже улыбнулся.

— Проснусь ночью, — воротился к воспоминаниям Павел, — жена под боком… Красивая баба, горячая. Сразу учует, прильнет. А у меня кошки по сердцу. От тишины. От гладкости жизни. Неуж, думаю, так и буду — не спеша да враскачку? Без звону в башке? Без гуду в руках? И таким милым предстанет мне Турмаган. Воздух с дымком…

— Водичка с керосинчиком, — усмешливо вставил Фома.

— Зачем живому покой? — ударился в философию Матвей. — Жизнь что? Короткая перебежка. Рванул — и пал, подсеченный. А остановись-ка, оглядись… Тоска глотку порвет. Мысли всякие. Нет уж. Крутись волчком, пока не подсекла… Был — не был… А-а… К такой и разэдакой со всеми потрохами… Но пока живешь, не мешай головней…

— Верно, — поддержал и приободрил товарища Павел. — Тихоходы ныне не в моде. Опять же больше скорость — меньше ям. Возьми нашего Бакутина…

— Башковитый мужик, — вклинился Матвей, все еще не остывший от недавнего исповедального прилива. — Сколь раз я прежде о квартире с ним — ни-ни, как от стенки горох…