Константин Лагунов - Больно берег крут

• Название: Больно берег крут
• Автор: Константин Лагунов
• Издательство: Современник
• Жанр: Современная проза
• Год: 1979

В загадочном неведомом Турмагане открыты залежи нефти. И сюда высаживается первый десант нефтяников во главе с начальником вновь созданного нефтепромыслового управления Гурием Бакутиным. Для большинства героев Турмаган становится своеобразным горнилом, очищая и закаляя их характеры. Роман остросюжетен. Писатель поднимает проблемы гражданской нравственности и ответственности человека перед собой и обществом.

---

— Товарищ Бакутин, кажется?

Румарчук поравнялся с Бакутиным. Один миг — и в сознании Бакутина четко отпечатался облик начальника главка: невысокий, подобранный, лобастый; седеющий упругий вихор на макушке; внимательные, недоверчивые темные глаза; тронутые синью блеклые плоские губы; легкий элегантный костюм, сверкающие лакировки на ногах. Без всякой паузы Бакутин откликнулся:

— Он самый. — Тиснул протянутую руку. — Здравствуйте, Станислав Романович.

— Приветствую, возмутитель спокойствия, — замедленно выговорил Румарчук, занятый, видно, иными мыслями.

— Хорош покой, пока вверх головой, — черт знает зачем брякнул Бакутин.

В глазах Румарчука сверкнуло удивление, но заговорил спокойно и деловито:

— Собираюсь к вам. Из пяти НПУ главка ваше самое мощное, самое перспективное. Оно скоро будет влиять на судьбу нефтяного баланса всей страны.

— Ждем не дождемся. Давно пора материализовать признание нашей первостатейности.

— Ни живой воды, ни скатерти-самобранки не привезу. Фокусы и чудеса — не моя стихия. Продумайте, что нужно. Без крайностей. Железный минимум. Никаких эмоций. Ясно?

Безапелляционно-командный тон, каким было все это высказано, зацепил Бакутина.

— Человек без эмоций — говорящая машина! — жестко, с неприкрытым вызовом выпалил он. Спохватился, попридержал, смягчил голос, подпустил в него увещевательности: — Север вымораживает эмоции. Их беречь да подпитывать надо благом, теплотой душевной, а мы…

— Ну что ж. У каждого свое хобби. — Румарчук чуть отстранился, словно для того, чтоб лучше вглядеться в собеседника. В голосе зазвучали назидательные нотки. — Только не в ущерб главному — нефтедобыче. На этом и концентрируйте все свои силы. Не распыляйтесь. Эмоции — под пресс расчета. Сразу убудут в объеме и весе… — Резким взмахом руки выпростал из-под обшлага рубашки циферблат часов. — Пора. Через три минуты начало. Идемте.

«Черт дернул с этими эмоциями, — негодовал Бакутин, шагая рядом с Румарчуком. — Такая возможность. Осел вислоухий. Нет бы о главном посоветоваться, заручиться… Эх…»

Он не раз примечал за собой подобное: не гадает, не думает, а сказанет, да порой такое, что потом сто раз кается. И ладно бы в запале, в азарте, — в самом обыденном состоянии. И хоть сразу почует: не туда, не о том заговорил, а все равно шпарит до конца. Вот уж действительно — язык мой — враг мой. Подумал: «Хоть бы на комиссии не накатил этот говорильный зуд…»

Заседание Центральной комиссии по разработке получилось долгим и настолько неприятным и напряженным для Бакутина, что, выйдя наконец из главка, Гурий Константинович вдруг ощутил непривычную, гнетущую усталость.

— Вы топайте, — сказал Паку с Лисицыным. — Я в ресторан не пойду. У приятеля поужинаю. Обещал непременно быть…

Несколько минут постоял на перекрестке, заторможенно соображая, куда же двинуться и бесцельно побрел по главной улице в сторону, противоположную той, куда ушли Пак и Лисицын. Не хотелось, чтоб даже они видели его таким побитым. В единственный ресторан Туровска наверняка сойдутся сейчас многие из тех, кто только что сидел в зале заседания главка. Вино снимет путы с языков, и тут уж не избежать ни назойливых состраданий единомышленников, ни унизительного сочувствия выигравших бой противников. Сегодня он потерпел позорный крах. И поделом: не зарывайся, умей и достигнутым довольствоваться.

Центральная комиссия в полном составе снизошла в безвестный захудалый Туровск, чтобы признать свою неправоту. Это ли не победа? Легко ли заласканным почетом министерским заправилам громогласно уступить каким-то турмаганцам? А ведь уступили. Признали. Вопреки собственным инструкциям и приказам согласились на выделение первоочередного участка разработки недоразведанного и незащищенного месторождения. Так прими же эту уступку с благодарностью, а не диктуй, не требуй, не возносись…

Пока Бакутин, приберегая запал наперед, неторопливо высказывал замечания по технологической схеме разработки первоочередного участка месторождения, требуя резкого увеличения объемов бурения, введения двух сеток разбуривания в зависимости от группы нефтеносных пластов, его слушали с доброжелательным вниманием все: и члены комиссии, и руководители главка. Как бы поддакивая Бакутину, подкрепляя и приободряя его, Румарчук согласно кивал и негромко, но четко, словно молоточек метронома, постукивал острием карандаша по настольному стеклу. И когда Бакутин заговорил о необходимости уже сейчас, с первых шагов думать и делать все для повышения нефтеотдачи пластов, его тоже слушали заинтересованно, доброжелательно, покачивали утвердительно головами, подбадривали многозначащими «так», «разумно», «верно». Приняли разработанную Бакутиным схему нагнетательных скважин, по которым ринется в нефтяной пласт вода, тесня, выжимая оттуда нефть. Согласились с его предложением немедленного поиска индустриального способа строительства ДНС (дожимных насосных станций), качающих нефть с промысла на центральный товарный парк, и КНС (кустовых насосных станций) для закачки воды в пласт. Но все разом незримо отмежевались от Бакутина, едва тот заговорил о главном: о сохранении попутного газа.

Он нутром угадал пустоту, которая вмиг образовалась между ним и сидящими за столом президиума. С каждой новой сказанной им фразой пустота эта все расширялась и углублялась, становясь неодолимой пропастью.

«Неужели они непробиваемы? — с каким-то почти отчаянием подумал Бакутин. — Нефтяные киты, вершители, они не могут, не смеют не понять. Нужны цифры потяжелей, погабаритней, неоспоримые доводы…» А память уже на страже, уже подает нужные шеренги цифр, неразрываемые цепи логических умозаключений и доказательств. Умело повернутые нужной, выгодной стороной, до свечения накаленные волнением, цифры и доводы эти, по мнению Бакутина, становились неотразимыми. Попробуй-ка оспорь, отмахнись от названной цифры уже сожженного в факелах попутного газа. По мере увеличения нефтедобычи эта цифра удвоится, утроится, удесятерится и станет через десятилетие астрономической. Назвал ее Бакутин и тут же превратил кубометры газа в топливо и в рубли, потом перевел в химическое сырье и снова в рубли. В воздухе замелькали оглушительные цифры.

— А если этот газ в пласт? — спросил он закаменевший президиум.

Выдержал короткую паузу, словно ожидая ответа, и, не дождавшись, сам же ответил:

— Мы сбережем сотни миллионов народных рублей, сохраним под землей, как в консервной банке, десятки миллиардов кубометров газа до тех пор, пока не построим заводы по его переработке, а главное — увеличим нефтеотдачу пласта, ну пусть на семь процентов. Всего на семь. Максимум на семь…

Он тут же превратил этот крохотный процент в тонны, и получилась впечатляющая цифра. Закачка газа в пласт продлит самотечный способ нефтеотдачи… Опять внушительная сумма прибыли. Газ в пласте оградит нефть от заводнения, стало быть, на очистке… И снова миллионы рублей дохода…

Сидящим в зале давно уже передалось настроение оратора: они возбужденно переговаривались, что-то записывали в блокноты, посылали записки в президиум, который остался по-прежнему непроницаемо чужим Бакутину. Понимая это, Гурий Константинович только огромным усилием воли удерживал речь на изначальной волне, не сник и не сорвался в другую крайность.

Когда шел от трибуны, еле волоча ватные ноги, услышал сказанное кому-то Румарчуком: «Эту бы увлеченность да в дело…» Бакутин сел, отирая влажный лоб и ощущая мелкую дрожь во всем теле. Поймал ободряющий взгляд Пака, а Лисицына взгляд ускользнул. Захотелось уйти. Все равно никто его не поддержит, разве что Пак, так тому вряд ли дадут высказаться. И что нового скажет Пак? Надо было исподволь, заручась поддержкой, обретя сторонников. Да, надо было не так, но он не умел по-другому и оттого злился и на себя, и на других. «Сейчас они разнесут меня…»

Но его не разнесли. Даже никто не возразил ему. Напротив, все, будто сговорясь, соглашались с ним: да, интересно… да, перспективно… даже великолепно, но — несвоевременно. Каждый по-своему, но непременно подчеркнул несвоевременность и нереальность бакутинской затеи с попутным газом. Капля по капле, довод за доводом падали в одну точку, количество перекипело в качество, и всем сидящим в зале стало очевидным: опровергать доводы бакутинских противников — все равно что с ветряными мельницами сражаться.

В зале никто не шелохнулся, а Бакутину почудился громовой хохот. Вздрогнул Гурий Константинович, воровато-пристыженно глянул по сторонам, сжался. С языка рвались гневные фразы: «Пока наши скважины станут считать сотнями, можно построить еще пять таких заводов. И мощность увеличить. И удешевить. И облегчить!..» Чтоб не выпустить эти слова на волю, Бакутин сжал зубы.