Юрий Брезан - Крабат, или Преображение мира

• Название: Крабат, или Преображение мира
• Автор: Юрий Брезан
• Издательство: Прогресс
• Жанр: Современная проза
• Год: 1979

Юрий Брезан - один из наиболее известных писателей ГДР, трижды лауреат Национальной премии. Его новое произведение - итог многолетних творческих поисков - вобрало в себя богатый фольклорный и исторический материал. Роман, отмеченный антивоенной и антиимпериалистической направленностью, содержит глубокие философские раздумья писателя и является значительным событием в современной литературе ГДР.

---

Крестьянский двор, низкая крыша из коричнево-красной черепицы, пол из белых клинкерных кирпичей, крутая дубовая лестница, в каморке внушительный, ярко раскрашенный платяной шкаф, такой же расписной ларь, служащий ночным столиком, высокая и широкая кровать с богатой резьбой, на окнах, голубые занавески из набивного ситца, и солнце еще высоко в небе.

Айку была бледна, казалась усталой и подавленной. Она присела на ларь; задерни занавески, попросила она, не поднимая головы.

Теперь в комнате был полумрак, он сел к ней и поцеловал, ее губы были сухими и потрескавшимися, словно у нее был жар. Она обвила его руками и заплакала или засмеялась: ее всю трясло. "Я не хотела тебя видеть и искала тебя".

Позже, когда наступил вечер и окно было широко распахнуто, он заметил, что оба глаза у нее зрячие. Вдруг она сказала: "На следующий день я увидела в газете твою фотографию".

Он спросил ее о нищем.

"Разве там был нищий? - удивилась она. - У нас каждый может стать нищим, если захочет. Каждый может стать всем, чем пожелает. Водитель автобуса назовет вам профессии, на которые спрос. Только солдатом здесь никто не может стать. Я ненавижу войну".

"Я тоже, - сказал он. - Но вы поставляете генералу оружие".

"Но за это мы выкупаем у него солдат. - Она покачала головой, удивляясь его непонятливости. - Как же он сможет воевать! А у нас запрещено учить людей убивать".

Крабат сказал: "Если я не узнаю, как убить его, он убьет меня".

"Кто?" - спросила она.

"Райсенберг", - ответил он.

"А зачем ему это?" - спросила она и, приподнявшись, посмотрела на него сверху вниз, грудь ее сама собой легла в его ладони.

"Из нее будет пить твой сын", - произнесла она, и каждое слово прозвучало раздельно.

"Я сделаю для этого все от меня зависящее", - проговорил он.

Она слабо улыбнулась: "Я это знаю",

Время текло темным потоком, и течение это было прервано лишь один раз: во дворе или в доме раздался крик - может, это было ржанье кобылы, призывающей жеребца. Но, может, само время остановилось. Оно стоит на месте, а мы изменяемся в силу определенных химических процессов. Синтез и распад; как справедливо сказано в библии: Ибо прах ты... Она прошептала: "Я люблю тебя, ты любишь меня, по все законы запрещают это. А если мой сын когда-нибудь спросит, кто его отец, что я ему скажу?"

Я свой отец, и я свой сын. Если бы я не был своим отцом, я не был бы я, и если бы я не был своим сыном, для чего мне быть самим собой?

Крабат потянулся за посохом, который лежал на расписном ларе. "Взяв его, - сказал он, - я отправился искать Страну Счастья. Но я хотел отыскать ее как можно скорее, быстрее, чем это было возможно, поэтому я потерял Смялу. Но настанет день, и я воткну свой посох в землю, и из него вырастет дерево, и каждая ветвь станет такой крепкой, что на ней можно будет повесить его, и синий прикушенный язык будет вываливаться у него изо рта. Мне придется затянуть петлю и вздернуть его. И никакой волшебник не совершит этого за меня, и никакая вера не избавит меня от этого".

Девушка пристально вглядывалась в него, но оба ее глаза были незрячи, а в сердце жила наивная надежда, что она, слепая, создаст себе новый мир, потому что не будет видеть старого.

На дворе все еще стояла зима, серая и бесснежная. Якуб Кушк сказал: "Она ржала, как кобыла, призывающая жеребца".

Крабат молчал, и до слез наивной показалась ему вера в то, что Райсенберг повесится сам, если вытянуть из его одежды шерстяную нитку и сделать из нее петлю.

Его глаза вглядывались в темноту, прежде чем он ступил в нее. Это была та самая темнота, воспользовавшись которой генерал - ДОВЕДЕННЫЙ ДО КРАЙНОСТИ - напал на эту страну и захватил ее. Часть проданных солдат перебежала к нему добровольно, другие встали в строй, подчинившись его приказу. Солдаты были одеты в серо-зеленую форму, и на параде Победы военный оркестр - тысяча музыкантов - играл марш Смерти-и-Дьявола.

А в остальном в стране не произошло существенных изменений, и каждый все равно мог стать всем, чем пожелает, от ловца угрей до мастера кнута и пряника.

И Колесо обозрения продолжало крутиться, под ним стояла Айку, не вооруженная ничем, кроме добрых намерений.

Но она не плакала, и ее подруги в шафрановой блузке рядом с ней не было. Одну руку она крепко сжала в кулак - там было то, что она не хотела утратить.

Глава 11

У мельника Кушка в его Книге о Человеке тоже можно отыскать кое-какие истории про Крабата. Вероятно, мельник записал их сразу же после того, как услышал; в этот момент у него не было наготове свежих мыслей, касающихся новой "редакции" человека, и он, возможно, запечатлел в Книге эти истории в качестве иллюстрации важных тезисов, как комментарий, но скорее всего потому, что содержащаяся в них мысль засела так глубоко, что он вырезал застрявший крючок вместе с мясом.

В одной из этих историй говорится о том, как Крабат украл у Райсенберга первую брачную ночь.

Однажды Крабат решил распахать клочок невозделанной земли, чтобы посеять просо. Едва он успел выкорчевать три куста терновника, появился Вольф Райсенберг и сказал: "Ты опоздал, Крабат. Это земля для моих фазанов, они будут здесь вить гнезда".

Крабат взял мотыгу и пошел в другое место, но и туда явился Райсенберг. "Ты опоздал, Крабат. Я посеял здесь семена сосны. Тут будет прекрасный лес", - сказал он. И в третий и в четвертый раз приходил Райсенберг и говорил: "Ты опоздал, Крабат".

В лесу Крабат приметил заболоченный луг и стал рыть канавы, чтобы осушить его. Но и там отыскал его Райсенберг. "Ты опоздал, Крабат, - сказал он. - Этот луг специально оставлен для чибисов. Моя невеста обожает яйца чибисов, да и мужчине перед свадьбой они очень полезны".

"Я хочу посеять просо", - сказал Крабат.

"Я ничего не имею против. - Вольф Райсенберг засмеялся. - Только ты долго копаешься и все время опаздываешь".

Крабат пришел в ярость: "Жри чибисовы яйца, но гляди, как бы и тебе не опоздать!"

Он швырнул обломанный черенок мотыги в Райсенберга, но промахнулся, и Райсенберг захохотал так, что закачались осины.

Крабат побежал на Саткулу к мельнице.

Он сказал мельнику: "Вольф Райсенберг собирается жениться. Так пусть же он опоздает на свою брачную ночь!"

Мельник понял Крабата без долгих объяснений. "Если красота невесты равна твоему гневу, пусть Райсенберга опередят дважды", - сказал он.

Крабат прикинулся хромым стариком, играющим на кларнете, а Якуб Кушк - его женой, которая гадала на картах и предсказывала будущее по руке. Вдвоем они направились прямо в замок, где жила невеста.

Неподалеку от замка росла развесистая ива; устроившись в тени дерева, Крабат стал играть на кларнете самые грустные на свете песни, а Якуб Кушк держал корзинку для подаяний. Из замка украдкой выбежали две служанки: одна вынесла под фартуком кусок хлеба, а другая две морковки. Они глотали слезы, потому что кларнет играл очень жалобно, но сразу же позабыли про свою печаль, когда старуха предсказала им по руке прекрасное будущее: одной хорошего дружка, другой красивого жениха и, конечно, и той и другой, что всю жизнь у них в доме будет вдоволь хлеба и каши.

Вслед за этими служанками прибежали другие и наконец появилась хорошенькая, с бархатной кожей камеристка и повела их к невесте.

Красота невесты была вдвое больше, чем гнев Крабата, а высокомерие вдвое больше красоты. В своих шелковых туфельках на высоких каблучках она едва доставала Якубу Кушку до подбородка, но он смог все же разглядеть, что крылья ее носика были нежными и прозрачными, как уши новорожденного поросенка. Но не все в ней было нежным и воздушным, то, что полагалось, было упругим и крепким, и Крабат, играя не слишком грустную песенку, подумал, что женская красота тем прекраснее, чем больше эпитетов требуется, чтобы выразить все, из чего она складывается.

Якуб Кушк был ближе, чем Крабат, к тому, что соответствовало эпитетам нежный и упругий, а не острый и угловатый; глядя на ладонь ее левой руки, он бормотал всякую абракадабру, уверяя, что для верности гаданья эта рука должна находиться как можно ближе к сердцу.

Он слышал, как бьется ее сердце, оно билось скорее от любопытства, чем от высокомерия, и благоухало, по словам Кушка, как алые розы и белые гвоздики. По тонким линиям тонкой ручки он предсказал невесте большую радость и радость от чего-то большого и твердого, направленного на нее, но не против нее, и обещал ей супруга, который по великим праздникам в полночь будет обладать способностью видеть самого себя в будущем.

Невеста, выслушав все это, наморщила носик, прозрачный, как крылья бабочки, и сказала: "От тебя воняет, старая, поди прочь, пусть с кухни тебе вынесут репу".

Ее рот был красив, даже когда она произносила эти слова, а голос напоминал самые нежные звуки, какие Крабат извлекал из своего кларнета.

Крабат и Якуб Кушк возвратились домой и стали совещаться, потому что знали, что нужно сделать, но еще не придумали, как это сделать.