К. Осипов - Суворов

• Название: Суворов
• Автор: К. Осипов
• Издательство: Журнально-газетное объединение
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 1938

Книга посвящена жизненному пути исторической личности — Александра Васильевича Суворова. Писатель, дипломат, военный руководитель, непобедимый полководец — таков образ Суворова, одного из замечательнейших представителей русского народа.

---

Подавляя бешенство, Суворов приказал срочно добыть мулов и продовольствие и оповестил, что дальнейшее наступление откладывается на несколько дней. Австрийскому генералу Кленау он предписал двигаться к Генуе вдоль морского берега.

Но Суворов решал без хозяина. Вопреки его приказанию, гофкригсрат повелел Кленау прекратить продвижение и ничего не предпринимать, впредь до новых инструкций из Вены[53]. Одновременно гофкригсрат отдал еще ряд директив по армии. Извещая обо всем этом Суворова, Мелас с откровенным цинизмом писал: «Так как означенное высочайшее повеление должно быть исполнено безотлагательно, то я прямо уже сообщил о нем по принадлежности и сделал надлежащие распоряжения». Так Мелас сообщал главнокомандующему для сведения о важных распоряжениях по армии. Дальше итти было некуда.

Еще на другой день после Нови Суворов, узнав о необходимости прервать преследование, писал Растопчину: «После кровопролитного боя мы одержали победу; но мне все не мило. Повеления, поминутно присылаемые из гофкригстрата, расстраивают мое здоровье. Я здесь не могу продолжать службу».

Последующие действия австрийцев окончательно вывели Суворова из себя. Он отправил в Петербург копию упомянутого сообщения Меласа, желчно жаловался, что «хотят операциями править за тысячу верст, не зная, что всякая минута на месте заставляет оные переменять», и твердо заявлял, что должен будет «вскоре в каком ни есть хуторе или гробе убежища искать».

На этот раз Павел понял нелепость и недопустимость создавшегося положения. Он приказал об’явить в Вене, что если там не изменят своего поведения с Суворовым, то фельдмаршалу будет предоставлено действовать, не считаясь с желаниями австрийцев.

Но политика Вены по отношению к Суворову была частью общей политики австрийского кабинета. Незадолго перед тем Павел воспрепятствовал австрийцам сделать приобретения в Южной Германии. Теперь он неблагосклонно взирал на попытки Вены завладеть некоторыми провинциями в Италии. Обуреваемый своей идеей «спасти Европу от французов», он упорно не хотел видеть, что руками русских солдат осуществляет грабительские намерения Австрии. Когда же он встал в некоторую оппозицию к Вене, оттуда пояснили австрийскому послу в Петербурге, что русский император, «служа общему делу, не служит дому австрийскому»; Россию стали рассматривать как главное препятствие к выполнению австрийских планов в отвоеванной Суворовым Италии.

Недоброжелательство по отношению к фельдмаршалу было одним из звеньев в общей цепи начавшихся интриг против России, больше того: теперь пребывание русской армии в Италии оказывалось для австрийцев явной помехой. Они хотели остаться один на один с итальянским народом. Отсюда возник план переброски Суворова в Швейцарию.

По этому плану, австрийская шестидесятитысячная армия эрцгерцога Карла переводилась на Рейн, где со стороны французов действовали только незначительные отряды. Суворов же должен был примкнуть к находившемуся уже в Швейцарии русскому двадцатисемитысячному корпусу Римского-Корсакова и противостоять восьмидесятитысячной армии Массены, изрядно потрепавшего уже австрийцев.

План делал честь его составителю, Тугуту: Италия предоставлялась в полное распоряжение Австрии; австрийские войска уводились на спокойный театр войны; грозному Массене подставлялись русские войска: кто бы из них ни победил, оба ослабеют, и Австрия так или иначе извлечет из этого пользу.

Австрийцы без особого труда получили согласие Павла на этот план. «Сокрушаюсь сердцем обо всех происшествиях, ниспровергающих меры наши к спасению Европы, — растерянно писал Суворову одураченный император, — но на кого же пенять?» Этот риторический вопрос остался, разумеется, без ответа. Предвидя, что с Суворовым будет не так-то легко сговориться, австрийцы поставили его перед совершившимся фактом: извещая его о новом распределении сил, гофкригсрат присовокупил, что ему надлежит торопиться, потому что эрцгерцог уже начал выводить из Швейцарии свои войска.

Суворов был потрясен. Политическая сторона замысла ускользала от него, но ему ясны были чисто военные трудности. Надо было хоть приготовиться к новой кампании, обзавестись необходимым для горной войны снаряжением: горными орудиями, понтонами, амуницией; русские войска не были привычны к условиям военных действий в горах, никто из них не знал местности.

«Сия сова не с ума ли сошла, или никогда его не имела», — с негодованием писал он о Тугуте. Новому посланнику в Вене, Колычеву, он слал одно за другим возражения против немедленной переброски его армии в Швейцарию и против открытия австрийского фронта.

«Барон Тугут, как не Марсов сын, может ли постигнуть?.. Тугуту не быть, или обнажить его хламидой несмыслия и предательства… Коварные замыслы Тугута все более обнаруживаются».

Но делать было нечего. Правда, эрцгерцог оставил временно в Швейцарии 20 тысяч человек под начальством генерала Готце, но и при этом Массена получал двойное превосходство сил. Зная энергию французов, Суворов не сомневался, что французский главнокомандующий постарается использовать создавшуюся ситуацию. Надо было спешить на помощь Римскому-Корсакову. Скрепя сердце, он отдал распоряжения к походу.

Провокационная тактика австрийцев по отношению к Суворову представляла яркий контраст с тем ореолом, который создался вокруг его имени. После победы при Нови Павел приказал отдавать ему «даже и в присутствии государя все воинские почести, подобно отдаваемым особе его величества». Сардинский король возвел его в титул «королевского кузена» и гранда Сардинии[54]. Город Турин прислал золотую шпагу. В Англии появились суворовские пироги, суворовские прически и шляпы; на торжественном обеде английский король провозгласил первый тост за Суворова. Адмирал Нельсон гордился полученными от полководца письмами.

Отблеск этой небывалой славы распространялся и на родину Суворова. «Приятно быть русским в такое славное для России время», — писал один современник.

В лагерь Суворова началось целое паломничество. Всем хотелось взглянуть на него хоть издали, всюду передавали о его привычках и странностях. Мало какой вопрос возбуждал в тот период в Европе такой жгучий интерес, как вопрос о личности Суворова. Через два десятка лет Байрон отразил этот интерес в своем «Дон Жуане»:

Молясь, остря, весь преданный причудам,
То ловкий шут, то демон, то герой,
Суворов был необ’яснимым чудом…

ЛИЧНОСТЬ СУВОРОВА

Наружность у Суворова была неказистая; по выражению одного автора, чин его был «по делам, но не по персоне». Он был ниже среднего роста, сухощав, немного сутуловат. Лицо его имело овальную, слегка продолговатую форму и отличалось чрезвычайной выразительностью. К старости на нем было очень много морщин. Лоб — высокий, глаза — большие, голубые, искрившиеся умом и энергией. Рот небольшой, приятных очертаний; по обе стороны его шли глубокие вертикальные складки. Редкие, седые волосы заплетались на затылке в маленькую косичку. Вся фигура, взгляд, слова, движения — все отличалось живостью и проворством, не было солидности и важности, которые его современники привыкли считать обязательным атрибутом крупного деятеля.

Разрыв с общепринятым типом выдающегося человека возрастал все больше, по мере ознакомления с манерами и образом жизни Суворова. Везде и всюду он спал на покрытой простынею охапке сена определенной вышины и окружности, укрываясь вместо одеяла плащом. Вставал в четыре часа утра, причем слуге было велено тащить его за ногу, если он проспит. Одевался он очень быстро, неизменно соблюдая величайшую опрятность. Шубы, перчаток, сюртука, шлафрока он никогда не носил; всегда на нем был мундир, иногда плащ, а в жаркие дни частенько просто исподнее белье.

Выпив утром несколько чашек чаю, он упражнялся около получаса в бегании или гимнастике, потом принимался за дела, а в свободное время приказывал что-нибудь читать ему. Обедал в 8–9 часов утра; за столом бывал весел и разговорчив; присутствовало за обедом обычно около двадцати человек. В пище Суворов был очень умерен, строго соблюдал посты, фруктов и сладкого не ел. После обеда он охотно спал. За обедом выпивал рюмку тминной водки и стакан кипрского вина, но напитками никогда не злоупотреблял. Он не курил, но нюхал табак.

Во всех своих привычках Суворов был необыкновенно скромен. «Я солдат, не знаю ни племени, ни роду», — сказал он однажды про себя. Не говоря уже о предметах роскоши — картинах, сервизах, нарядах, он лишал себя даже элементарного комфорта. Ездил он всегда в самой простой таратайке или на первой попавшейся казацкой лошаденке, одевался в добротные, но грубые ткани, пользовался самой простой мебелью и т. д. Все это составляло разительный контраст с царившей в XVIII веке безумной роскошью.