Альберт Норден - Некоронованные Властители

• Название: Некоронованные Властители
• Автор: Альберт Норден
• Издательство: Прогресс
• Жанр: История
• Год: 1978

---

Нам неизвестно, какое участие принимал Теодор Фуггер в борьбе за имперскую конституцию. Неизвестно также, когда и где он попал в руки реакционных войск. Скорее всего, это произошло при взятии крепости Раштатт 23 июля 1849 г. С момента захвата в плен и до расстрела он находился в тюремном заключении и должен был долгие месяцы ждать решения своей судьбы. Очевидно, что власти не могли решиться на казнь представителя высшего дворянства, которого лично знал баварский король. Это, однако, ничего не меняет в том, что господствующие эксплуататоры беспощадно преследовали всякого, кто изменил их классу и встал на сторону народа. В случае с графом Теодором Фуггером решающую роль сыграла его семья. Многие газеты напечатали следующее сообщение:

«„Österreichische Reichs—Zeitung" публикует корреспонденцию о расстреле лейтенанта графа Фуггера, подтверждающую отцовскую суровость… Слово мольбы, ходатайство какого–либо авторитетного лица, несомненно, спасли бы жизнь несчастному молодому человеку. Его отец, наследственный имперский советник и полновластный граф Фуггер—Глётт, действительно подал прошение королю. Но он требовал не помилования своего сына, нет, — а приведения в исполнение смертного приговора!»[160]

9 марта 1850 г. граф фон Фуггер был расстрелян у вала крепости Ландау. К месту казни — для устрашения — был выведен весь гарнизон, включая офицеров[161]. Это был один из последних смертных приговоров, свершенных над участниками военной борьбы за имперскую конституцию. Двум другим перешедшим вместе с ним на сторону народа офицерам удалось бежать, что спасло их от расстрела.

Кровавый акт мести реакции, осуществленный полгода спустя после поражения военной кампании в защиту имперской конституции, вызвал широкие отклики. Сообщения о нем были опубликованы всеми демократическими и многими другими газетами. Орган английских чартистов «Northern Star» 23 марта 1850 г. писал: «В письме из Ландау от 9–го числа этого месяца, опубликованном газетой «Deutsche Zeitung», сообщается о приговоре военного суда и о казни графа Фуггера, офицера баварской артиллерии, который, как утверждают, играл видную роль в недавнем мятеже в баварском Пфальце»[162].

Проницательный обозреватель и либеральный критик реакции Варнхаген фон Энзе в своей записи в связи с сообщением о расстреле графа Фуггера сравнивал подвергавшихся гонениям демократов с их угнетателями: «Великодушие, благородство, чистота побуждений, духовная одаренность на одной стороне; жестокость, подлость, эгоизм и глупость — на другой»[163].

Также и население Ландау демонстрировало свои симпатии к жертве реакции. Имеются сведения, что его могилу постоянно посещали представители всех слоев населения; это послужило командованию кре- пости поводом для запрещения жителям собираться группами более шести человек и даже для отмены церковного богослужения в память о нем[164]. Один из Фуггеров стоял «под знаменем народа» — говорится в посвященном гибели молодого офицера стихотворении участника военной кампании в защиту конституции Карла Генриха Шнауффера[165].

Виктор Гюго в своем знаменитом романе о французской революции «93–й год» изобразил сцену из ожесточенной гражданской войны в Вандее: унтер- офицер — монархист в бою захватывает в плен своего сына–республиканца и пускает ему пулю в лоб. Это происходит в неистовом пылу сражения. Здесь же, в случае с Фуггером, мы имеем дело с преднамеренным сыноубийством.

Объявлен вне закона, отвергнут и вытолкнут собственной семьей под дула ружей карателей — такова судьба представителя крупной земельной и высшей придворной аристократии, чья вина состояла в том, что он встал под знамя народа.

Как и в XVI в., когда Фуггеры бросили свои деньги на чашу весов реакционных сил для борьбы против ранней буржуазной революции в Германии и революции в Нидерландах, представляемый ими общественный слой занял ту же позицию спустя три столетия — в период, когда неизмеримо окрепшая как численно, так и в экономическом отношении буржуазия предает тем не менее дело революции 1848— 1849 гг., направленной против ставшего шатким господства феодалов, вступает в ними в союз против народа и чинит над ним кровавую расправу. Побудительный мотив все тот же: страх перед тем, что народные массы не удовольствуются ликвидацией права собственности дворянства и духовенства на землю и освобождением крестьян от экономического и внеэкономического принуждения, но и положат конец «монополиям», эксплуатации рабочих и ростовщичеству. Между господствующей верхушкой в городах и землевладельцами были разногласия. Но всех их и народ разделяла непреодолимая пропасть. В этом — ключ к пониманию той вековой преемственности, которая связывает крупную буржуазию Германии раннего капитализма с нынешней буржуазией, с одной стороны, и с феодальным дворянством — с другой.

Многие устои раннего капитализма рухнули в XVI в., к чему причастны также и сами его представители, накрепко связавшие свою судьбу с силами феодализма. Разорились и исчезли с лица земли именитые семьи, деловые связи которых некогда охватывали континенты. Закатилась и звезда Фуггеров — воротил торговли, финансистов и промышленников, увлеченных в пучину банкротства Габсбургов. Но они были не только купцами и предпринимателями. Прокладывая путь раннему капитализму, они всегда оставались убежденными приверженцами феодализма. Над стоячим болотом, в топях которого деградировали экономика городов, торговля и промышленность, высились лишь замки магнатов; они выдержали натиск времени. В них отсиживались Фуггеры, окруженные приобретенными еще в начале XVI в. земельными владениями, которыми они пользовались как типичные феодалы. Они выжили. Выжили, приспособившись к феодальным отношениям и став сами феодалами.

Фуггеры не приумножали более богатства епископов — они сами стали епископами.

Они уже не были поставщиками дворов, снабжавшими их золотом и редкими драгоценностями, — теперь они служили Габсбургам и баварским Виттельсбахерам в качестве высокопоставленных, увенчанных многими наградами придворных чиновников.

Утратив роль кредиторов монархов, которых они столько раз выручали из финансовых бед, Фуггеры стали политическими рыцарями монархии, ее опорой в парламентах.

Вышедшее из недр раннего капитализма дворянство укрепилось на благоприобретенной феодальной основе, слившись со старым княжеским феодализмом. Лишь революция рабочих, солдат и матросов в ноябре 1918 г. смогла упразднить важные привилегии феодалов. Но потомки помещичьей аристократии и ныне играют непомерно важную роль в сельском хозяйстве, в сфере финансового капитала, в армии и дипломатической службе ФРГ.

VI. В ЭПОХУ ИМПЕРИАЛИЗМА

Фуггеры всегда предпочитали, чтобы о них говорили другие. Сами же они держатся поближе к рычагам власти, которые они по–прежнему стремятся не упустить из рук, стараясь при этом по возможности оставаться в тени. И даже тогда, когда Фуггеры сидели в парламенте, они действовали прежде всего за кулисами. Они мало говорят о политике — они ее делают и используют в своих корыстных целях.

Но прежде чем поведать об этом, познакомимся с тем небольшим литературным наследием, которое представители семейства Фуггеров, несмотря на всю свою сдержанность, все же оставили.

В час рождения империализма, в конце прошлого века, граф Раймунд фон Фуггер написал труд, который по праву может считаться литературным памятником самых темных сил реакции[166]. Сокрушая всех, кто не стоял на ультраправых позициях, граф заявляет: «…Наука без веры в существование живого бога — рассадник зла»[167]. Граф предает анафеме Джона Стюарта Милля и Альфреда Брэма, этого «апостола… варварства»[168]. Эрнста Геккеля он считает «не столько знаменитым профессором, сколько скандально известным простофилей», чьи «писания полны мерзких и подлых мест»[169].

Негодование графа достигает предела, когда он обращается к художественной литературе. Здесь он никому не дает пощады — ни писателю Конраду Фердинанду Майеру, «одному из самых дерзких… чьи пошлости могли бы составить целую брошюру»[170], ни Хенрику Ибсену, ни Герхарду Гауптману, который выводит на сцену «лишь гадость и мерзость» и держит с нее «поджигательские речи против государственных и социальных порядков»[171]. Чтение Льва Толстого вызывает у Фуггера отвращение. И он поистине входит в раж, обрушиваясь на Эмиля Золя, «автора пошлых бульварных романов», который «в изображении грязи и разврата» намного превзошел Ибсена и Толстого[172].

Излив желчь на корифеев мировой литературы, он призывает к погрому не только против этих писателей, но и против тех, кто разделяет их идеалы: «Каждый, кто… стремится к сохранению существующего общественного строя, должен принять посильное участие в борьбе против коррупции в литературе и против коррупции, которая вершится с ее помощью… Моральный долг обязывает таких людей… не терпеть также в своих домах бесцветных и нейтральных газет… не допускать, чтобы его домочадцы и подчиненные читали… такие газеты»[173]. И куда бы ни бросал свой взгляд этот непревзойденный в своей строгости литературный критик, Раймунд Фуггер, ему повсюду мерещилась затаившаяся угроза «зловещего роста социализма»[174].