Неизв. - Дочери Лалады. Книга 2. В ожидании зимы

• Название: Дочери Лалады. Книга 2. В ожидании зимы
• Автор: Неизв.
• Жанр: Прочая старинная литература
• Год: 0101

---

Янтарный свет Любви должен был помочь, Цветанка верила в это всем своим зависшим над бездной смертельного холода сердцем. В каждом толчке её ног билась эта вера, в каждом стремительном вдохе, в горечи на губах, в свисте ветра в ушах…

– Прости, Нежане оно сейчас нужнее, – выдохнула она, склоняясь над Серебрицей и беря ожерелье, лежавшее на ранах от зубов.

Та только приоткрыла затуманенные зелёной лесной болью глаза и скользнула по Цветанке нездешним взглядом.

– Ты тоже будешь жить! – сказала воровка, погладив волчицу и почесав ей за ухом. – Не вздумай тут скопытиться. Если вы обе… не знаю, как я буду…

Вспомнила Цветанка и про отвар яснень-травы. Обратный путь к Нежане был бегом на выживание: Цветанка бросала вызов небу, земле, снегу, деревьям, солнцу… Даже светлоокой весне, смотревшей на всё это издалека, из недосягаемых краёв с тёплыми реками и вечнозелёными лесами. Когда воровка, стискивая в руке янтарное ожерелье, соскользнула в ложбинку, Нежана смотрела уже осмысленно, бледными пальцами поглаживая головку кричащего младенца. Согретая радостной надеждой, Цветанка вложила ей в свободную руку ожерелье и мысленно обратилась к матушке:

«Помоги ей…»

После этого она поднесла Нежане баклажку с отваром и дала выпить несколько глотков. Та лишь улыбалась грустно и ласково. Её обескровленные губы шевельнулись:

– Пуповину… отрежь…

– Да, да… сейчас, – засуетилась воровка. – А перевязывать чем-то надо?

Нежана не знала. Выдернув из вышивки на рубашке нить, Цветанка на всякий случай перевязала пуповину и отрезала её ножом. Пока она занималась этим, свет улыбки на лице Нежаны померк, и Цветанка до дрожи глубоко утонула в её потемневших глазах.

– Ничего, Зайчик… – прошелестел еле слышный, неузнаваемый шёпот. – Ничего, что я ухожу… Зато весна пришла. Я её разбудила. Это мой подарок тебе и нашему дитятку…

– Нет, нет, Нежана, не смей! – затормошила её Цветанка.

Ожерелье выскользнуло на снег из безжизненно повисшей руки Нежаны, а весна в плаще из солнечного света ласково склонилась над ними. Раскинула один рукав – полетел в воздухе птичий гомон, взмахнула вторым – подул тёплый ветер, принося запахи цветов. Дохнула – и ожили сонные деревья…

Ребёнок поместился в корзинке, которую Цветанка поставила около тёплой печки, завернув кроху в свою старую рубашку, а Нежану она перенесла из ложбинки и опустила на лавку, сложив ей руки на груди. Долго всматривалась: не всколыхнётся ли грудь? Нет, она оставалась тихой и неподвижной, и спокойно белели руки на ней…

Солнечный свет заливал всё вокруг, и блеск снега выжигал Цветанке глаза. Серебрица отползла в тень домика, и воровка видела, как тонкие струйки хмари втекают ей в раны, заполняя собой сосуды и заменяя потерянную кровь – точно так же, как когда-то пузырь «соплерадуги» заменил Цветанке под водой воздух.

Когда стемнело, в небе заплясали ядовито-зелёные сполохи.

– Надо же, и сюда зорники добрались, – послышался настоящий, а не мысленный голос Серебрицы.

В полузверином облике – всё ещё покрытая серебристой шерстью, но уже с руками и ногами вместо лап и лицом вместо морды, она смотрела в полыхающее зелёным огнём небо, и её глаза сливались цветом с танцующими вихрями света.

– Если уж они к югу спустились, значит, родился тут кто-то великий, – проговорила она. – Ну что ж… Оклемалась я маленько, пора мне. Гнать меня взашей тебе не придётся, я сама не хочу оставаться.

– Ты прости меня, – пробормотала Цветанка. – Я думала, что ты хотела её убить…

Серебрица помолчала, скользя взглядом по переплетению тёмных веток.

– С дитём-то что делать будешь? – спросила она. – Без молока материнского как станешь его кормить?

– Это уж моя забота, – проронила воровка.

– Ну… как знаешь.

Зачем она спросила о ребёнке? Зачем лишний раз напомнила Цветанке, что без кормилицы младенцу не выжить? Сердце воровки и без того лежало в груди горсткой осколков – раскололось по той старой трещинке, не выдержав такого прихода весны…

Устав кричать, ребёнок уснул. Цветанка, осторожно отвернув рубашку, разглядела: девочка. Вглядываясь в черты крошечного личика, она хмурилась, высматривая сходство с Баженом, но пока непонятно было, на кого малышка похожа.

Ночной ветер засвистел в её ушах: горькой тенью она неслась между деревьев, прижимая к себе под заячьим плащом тёплый свёрток. Когда восточный край неба тронула рассветная желтизна, воровка кралась по улочкам просыпавшейся деревни. Никем не замечаемая, она заглядывала в окна. В одном из них она увидела молодую, статную и темнобровую женщину, кормившую грудью ребёнка. Волосы её были скрыты под повойником и платком, а из прорези на вышитой красными нитками рубашке весомо круглилась большая, сливочно-белая грудь, полная молока. Женщина чуть устало и сонно улыбалась (наверно, ночные вставания к ребёнку утомили), и на её щеке, обращённой к Цветанке, виднелась добрая ямочка. За плечом у матери стояли две девочки лет пяти-шести, наблюдая за кормлением, а по полу ползал годовалый карапуз со светло-русой кудрявой головкой.

Хорошая семья, подумалось Цветанке. Мать, несмотря на кучу детей и домашних забот, красивая, сильная и неунывающая; ухоженные, сытые детки, чисто убранный дом, все стены – в вышитых рушниках… Здесь кроху не обидят.

Положив свёрток на крыльцо, Цветанка громко постучала в дверь, а сама юркнула за угол.

– Кого это в такую рань принесло? – послышался мужской голос. Видимо, вышел муж женщины.

Малышка закричала: наверно, замёрзла сразу без заячьего плаща-то… А может, голодна была.

– Охти, а это кто тут? – удивился хозяин. – Эй, Медвяна! Подь-ка сюды! Тут подкидышек… Подкидышка нам оставили!

Возвращалась Цветанка уже с пустотой и под плащом на груди, и внутри. Лес встречал её печальной синевой утра, и в молчании каждого дерева угадывался укор, но губы воровки оставались сжатыми в бледную нить. Нечем стало плакать: осколки своего сердца Цветанка хоронила вместе с Нежаной.

Она решила положить её рядом с дедушкой. Когда она пришла в рассветной тишине на то место, её ждало светлое чудо: дедушкин могильный холмик весь ощетинился пронзившими снежный покров острыми зелёными листиками, среди которых поднимали свои белые головки подснежники. Вбитый в землю посох, раньше казавшийся сухой, мёртвой палкой, выпустил почки, готовые раскрыть навстречу солнцу маленькие клейкие листочки. Цветанка опустилась, вдавив коленями мокрый снег, и молча слушала душой это чудо.

Рядом с дедушкиной могилой тоже проклёвывались подснежники, и воровка, жалея красоту, осторожно их выкапывала с корнями и откладывала в сторонку. Верхний тонкий слой земли уже оттаял, напитался влагой, а глубже она ещё льдисто звенела от ударов лопатой. Выкопав яму глубиной с вытянутую руку, она воткнула лопату в землю и направилась к домику.

…Густо-янтарный свет утра уже заглядывал в окошко, а Цветанка всё сидела у стола, не в силах проститься. Перед ней лежал свежий кусок берёсты, а в руке до онемения кожи был зажат нож. Отложив его, она встала.

Солнце снова причиняло боль, и она шла почти вслепую, с хрустом проваливаясь в снег. Прослойка из хмари была сейчас лишней, Цветанка хотела чувствовать ногами землю, пусть и трудно было по ней идти. Каждый вязкий шаг отдавался содроганием в опустевшей груди, а та, что прежде была легче пташки, стала тяжким и горьким грузом на её руках. Но деревья шептали: «Это твой долг. Ты должна донести». И она не могла не донести Нежану до места её последнего упокоения.

Выкопанные цветы не завяли, как будто всё понимали и ждали своего часа. Чтобы опустить тело в яму, Цветанке пришлось встать в неё. Места хватило бы им обеим, но… Кто тогда посадит обратно подснежники?

Воровка запоминала пальцами все знакомые и любимые чёрточки, в последний раз касаясь лица Нежаны. И сама собой из неё вместо слёз полилась песня:

Ой, соловушка,

Не буди ты на заре,

Сладкой песенкой в сад не зови…

Вот и вся тризна, которую она могла справить, но большего и не требовалось. Цветанка прикрыла лицо Нежаны берёстой с надписью: «Нежана, моя ладушка». И подпись: «Заяц». Уроков грамоты, которые она успела получить, хватило, чтобы написать это.

На холмике она посадила подснежники. Здесь они росли, здесь им и место.

*

Три ночи подряд в небе не могли успокоиться зелёные огни, и столько же времени Цветанка ничего не брала в рот – ни мяса, ни рыбы, ни хлеба, испечённого Нежаной за день до смерти. Выходя из избушки, она набирала в руку плотные комки снега и откусывала, как лакомство.

Погода изменилась: потеплело ещё ощутимее, солнце засияло невыносимо ярко на расчистившемся, высоком небе, с крыши зачастила капель, затараторила, словно что-то сбивчиво рассказывая, и края крыши обросли бахромой из сосулек. «Это мой подарок вам…» – отзывалось в этой весенней дроби тающее эхо. Можно было подумать, будто это и правда Нежана, напоив своей кровью землю и разбудив её, достучалась до весны… А ночами в небе над лесом извивались зелёные змеи, возвещая: «Великий… великий… великий…»