Пётр Столповский - Дорога стального цвета

• Название: Дорога стального цвета
• Автор: Пётр Столповский
• Издательство: Коми книжное издательство
• Жанр: Детская проза
• Год: 1984

Книга о детдомовском пареньке, на долю которого выпало суровое испытание - долгая и трудная дорога, полная встреч с самыми разными представителями человеческого племени. Книга о дружбе и предательстве, честности и подлости, бескорыстии и жадности, великодушии и чёрствости людской; о том, что в любых ситуациях, при любых жизненных испытаниях надо оставаться человеком; о том, что хороших людей на свете очень много, они вокруг нас - просто нужно их замечать. Книга написана очень лёгким, но выразительным слогом, читается на одном дыхании; местами вызывает улыбку и даже смех, местами - слёзы от жалости к главному герою, местами - зубовный скрежет от злости на некоторых представителей рода человеческого и на несправедливость жизни. Книга основана, как говорил автор в своём интервью, на абсолютно реальной истории, услышанной из уст человека, пережившего все те события и ставшего прообразом главного героя. На основе книги, как мне думается, можно было бы снять замечательный фильм для молодёжи (и не только) в жанре дорожного приключения, но с одной оговоркой - для молодёжи 70-х - 80-х годов прошлого века; современным молодым людям, как мне кажется, это было бы неинтересно, а многое - и непонятно. К примеру, кто нынче вспомнит, что аббревиатура ФЗО означает "школа Фабрично-Заводского Обучения"... Надеюсь, мой труд по продлению жизни этой книги не пропадёт даром. Приятного чтения.

---

Детям моим

в добрый путь—

нелегкую дорогу.

1

Зуб, яблок хошь?

— Давай.

— Ишь ты, давай! Слазим в сад, будут яблоки.

— Я не полезу. У меня последнее предупреждение.

Мокрогубый Санька Крутько криворото ухмыльнулся:

— Ну, Зуб, не думал, что ты слабак!

— Говорю тебе, еще одно замечание, и меня выпрут из училища.

— Не выпрут— в саду сторожа нет.

— Кто сказал?

Санька воровато огляделся и понизил голос:

— Штукатуры лазили, антоновки полные наволочки приволокли. Весь сад, говорят, обошли, сторожа нигде нет. А ты — предупреждение, предупреждение... Полезли!

Зуб думал. Ему никогда не везло в таком деле, и он об этом помнил.

— Там и сторожить-то уже нечего,— напирал Санька,— Антоновка кое-где осталась, и все.

Зуб — крутоплечий хмурый парнишка — вообще был человеком невезучим. По крайней мере он сам так считал. В двухгодичном Луковском строительном училище он висел, что называется, на волоске. После того, как две недели назад — в первые же после летних каникул дни — он прямо в столовке расквасил нос старосте группы штукатуров, волосок стал совсем тоненьким.

Подскочивший к месту происшествия мастер Ноль Нолич схватил Зуба за руку и облегченно сказал:

— Ну вот и все, голубь сизый, отмучились мы. Не дав Зубу пообедать, маленький шустрый

мастер поволок его к директору. С каждым шагом настроение Ноль Нолича словно бы улучшалось. Подходя к административному зданию, он даже замурлыкал себе под нос. С него хватит этого угрюмого и совершенно неуправляемого Зубарева. Давно ведь всем говорил, что его место не в училище, а в исправительной колонии, и он — Ноль Нолич — не виноват, что его не слушали. Развелось, понимаешь, либералов...

Велев Зубу ждать, мастер юркнул в кабинет директора. Выйдя оттуда через минуту, он смерил драчуна совсем уж повеселевшим взглядом.

— Память о тебе, голубь сизый, навсегда сохранится в наших сердцах,— сказал он притворно-скорбным голосом, потому что обожал красивые выражения.— Покорнейше прошу.

И он широким жестом указал на директорскую дверь.

Директор училища страдал ожирением и одышкой. От этого он всегда был какой-то влажный, словно его постоянно держали над паром. В тот раз он даже воспитывать не стал Зуба, хотя любил это делать до страсти. Он подошел к остановившемуся у двери парнишке, зачем-то взял его за шиворот гимнастерки и не разжимал руки, пока не кончил говорить.

— Зубарев,— тяжело дыша, сказал он немного дрожащим голосом.— Пойми наконец своей глупой головой, Зубарев: ты на волоске. Можешь ты это понять или нет?— И он слегка встряхнул его.— Понял ты меня?

По всему видно, что терпение директора тоже висело на волоске. Зуб ясно чувствовал это, но все равно заоправдывался;

— Он хлеб с наших столов...

— Молчать!— взвизгнул директор и заколыхался, задышал со свистом. От его виска потянулась струйка пота.— Ты понял, я тебя спрашиваю? Отвечай!— И он сильнее тряхнул драчуна.

Казалось, директор не выдержит — задохнется. Чтобы этой беды не случилось, Зуб поспешно, хоть и с упрямой ноткой, отвечал:

— Ну, понял.

— Без «ну»!

— Понял.

Директор разжал пухлую пятерню и неожиданно тихим, страдальческим голосом произнес:

— Вон отсюда, Зубарев. Вон, пожалуйста.

Зуб вышел на огромный двор, окруженный одноэтажными общежитиями и учебными зданиями щитовой постройки. Его окликнул Ноль Нолич:

— Ну-ка, ну-ка, голубь сизый!

Подойдя вплотную, мастер посверлил его своими ехидными колючками.

— Так, так,— протянул он, по привычке то и дело поднимаясь на носки.— Судя по тому, как ты быстро выпорхнул, голубь, я действительно отмучился. Пожалей своего мастера, Зубарев, скажи, что тебя того...

С самого начала пребывания в училище Зуб сделал вывод, что между ехидством мастера и его малым ростом существует прямая связь, Можно было подумать, что он мстит своим малолетним ученикам за то, что все они вымахали выше его. Один Мишка Ковалев был чуточку ниже, Но мастер и его не особо жаловал. Должно быть, потому что Мишка один такой в группе. Как бы там ни было, а ехидство Ноль Нолича все как-то терпели. И не из боязни перед мастером, а скорее по причине сочувствия к его мелкоте.

Сухонький Ноль Нолич, то есть Николай Нилыч, никогда ничего не говорил просто и, как могло показаться, гордился своим талантом лепить завитушки из слов. Даже на занятиях, то и дело вставая с пяток на носки, он объяснял приемы кирпичной кладки примерно так:

— Если вы будете выкладывать угол как попало, то сразу прошу насушить мне сухарей.

Группа каменщиков переглядывается в недоумении, а Ноль Нолич, потешив себя паузой, объясняет:

— Потому что такой угол развалится и прибьет какого-нибудь хорошего человека. Пожалейте своего мастера...

2

— Чего молчишь, Зубарев?— допытывался Ноль Нолич.— Выгнали?

— За что это?— усмехнулся Зуб.— Наоборот, просили остаться.

— О господи!— застонал Ноль Нолич и закатил глаза.— Когда только либералы переведутся,.. Ну, голубь сизый!— Мастер умел мгновенно менять ехидство на злость.— В новом году мы с тобой чикаться не будем, хватит! Марш в группу!

Зуб шел тогда в общежитие и думал, что жизнь у него—сплошное недоразумение. Как с пеленок не повезло, так, видно, до конца будет. В детдоме о нем говорили: «Мучитель наш». Правда, лет до десяти он был всего только «горем нашим». Говорили так часто, что маленький Юра Зубарев и не думал брать под сомнение, действительно ли он горе и мучитель.

В училище Зуб с первых дней попал на особую заметку, потому что подрался с мокрогубым Крутько. Тот хотел с налета установить свое верховодство в группе, зарвался и попал на тугой Зубов кулак. С тех же пор у Ноль Нолича появилась поговорка: «В группе у меня тридцать два человека плюс один Зубарев. Возьмите Зубарева, дайте еще тридцать два». Это стало вроде училищного афоризма. Его подхватили, приняв на веру. Даже директор, непроницаемый для юмора человек, как-то обронил: «В нашем училище двести восемьдесят учащихся и еще один Зубарев».

Однажды вечером дежурный воспитатель видел жуткую, по его убеждению, картину. Зуб взял у кого-то из ребят увесистый перочинный нож и трижды подряд очень спокойно вонзил его в дерево с десяти или больше метров. После этого ни у кого не оставалось сомнения, что в училище попал бандит и что не сегодня, так завтра он покажет себя во всей красе. Ноль Нолич твердо решил, что такого голубя сизого он у себя ни за что не потерпит.

Когда Зуба воспитывали или просто ругали за его, а часто и не его грехи, он только сильнее насупливал брови и угрюмо молчал. И что он находил в этом своем молчании?.. Он был похож на крепкий замочек, к которому нет ключа. Добро, если б этот угрюмый мальчик Зубарев учился как положено, а то ведь не блещет, двоечки случаются.

Воспитателям не стоило никаких трудов докопаться, кто опорожнил огнетушитель, разбил стекло, насыпал на раскаленную плиту молотого перца, подключил к дверной ручке электропровод и прочее, и прочее.

— Зубарев, сознайся: опять ты? Молчишь? Ну-ка, пойдем со мной!

— Это не он,— встрянет иной раз Мишка Ковалев.

— А кто же? Ну, кто? Молчишь? Ну и не выгораживай, а то и тебя к директору поведу. Защитник нашелся...

Однажды, проверяя порядок в комнатах, Ноль Нолич неосторожно взялся за спинку Зубаревой кровати и был отброшен к противоположной стене. Оправившись от электрошока, он с искаженным злостью лицом обвел взглядом ребят, остановился на Зубе и прошипел:

— Кто подключил?

— Не знаю,— ответил тот, потому что действительно не знал, кто из ребят готовил ему такую «свинью».

Пауза была такой невыносимой, что вот-вот, казалось, разразится гром. То ли нервы у тщедушного Мишки Ковалева сдали, то ли еще какая причина, но он решил вызвать этот гром на себя:

— Я подключил,— пискнул Мишка.

Это было такое очевидное вранье, что ребята хмыкнули, а Ноль Нолич даже ухом не повел.

— Не старайся, Мишка, ничего не выйдет,— сказал Зуб. Сказал на свою голову.

В следующую секунду мастер схватил его за шиворот и, не обращая внимания на визготню Мишки Ковалева «это не он», поволок хулигана Зубарева прямо к директору.

Вечером того же дня Зуб без единого слова дал мокрогубому Крутько в ухо.

— Ладно, ладно,— заныл тот,— ты за это ответишь. Все свидетели.

А Зуб по привычке лег обутым на свою кровать, отвернув в ногах матрац, и больше не обращал внимания на Крутько. Когда тот вышел, Мишка таинственным шепотом сообщил Зубу:

— Слышь, Юра, когда Ноль Нолич спрашивал, кто подключил, Крутько на тебя смотрел. Он всегда так.