Эдик Штейнберг - Материалы биографии

• Название: Материалы биографии
• Автор: Эдик Штейнберг
• Жанр: Прочая документальная литература
• Год: 2015
• ISBN: 978-5-4448-0373-8

Эта книга посвящена замечательному художнику Эдуарду Штейнбергу (1937—2012). Материалы, собранные в ней (эссе, письма, интервью самого художника, письма к нему родителей, друзей и коллег по цеху, воспоминания и т.д.), не только дают возможность представить яркую, многогранную, своеобразную личность, вовлекшую в свою орбиту многих деятелей культуры во всем мире, но и отражают атмосферу времени, особенности и противоречия эпохи второй половины ХХ века.

---

Целую тебя, твой Эд.

Привет супруге твоей и всем, кому ты захочешь передать от меня поклон. Если сам не появишься, то черкни письмецо.

5

Москва–Мевасерет Цион, Израиль30.10.1971

Целую, старик.

Получил от тебя открытку. Голубое слишком манит. Здесь все по-старому, с твоего отъезда никого не видели, кроме И. Холина, посудачили на кухне. Достали твою работу и смотрели. Вот и все. У нас наступает зима, у меня от этого тонус чуть-чуть повыше. Так что «работай, работай, ты будешь с уродским горбом, за долгой и честной работой, за долгим и честным трудом». Правда, Блок хорошо сказал? У нас сейчас Е. Ар., я узнал твой адрес и пользуюсь моментом.

Дай Бог тебе счастья и любви на новой географии. Пиши. Целую Ирочку и твоих детей. Твой Эдик. Галочка целует всех.

Приписка Г. Маневич: Целую крепко всех вместе и поодиночке каждого. Галя.

Э. ШТЕЙНБЕРГ – И. ХАЛУПЕЦКОМУ4

Москва–Прага и Прага–Москва, 1970–1977

1

[Письмо без даты]

Дорогой Jndrich!

Большое спасибо, что помните меня, за подарки, они ценны, что из Праги и что у Вас. При этих омерзительных ситуациях, что есть и что будет, трудно сказать, но такова жизнь человечья.

Нужно ли ее поправлять? Я то не знаю, но вижу, что хамских позиций АНТИХРИСТА – не поправишь. Мы с самого рождения обмануты, и можно было не существовать – но только вера, что время Антихриста скоро пройдет, и не только очень лично, а пройдет на всех географиях, спасет. Я часто вспоминаю Вас, рассказываю здесь в России о Вас всем. Когда я начал работать, я никогда не думал, что я кому-то нужен, для кого я работаю. Потом стало понятно, что для себя. Приходят люди смотреть работы, что-то говорят, иногда покупают – но это пустота (не в философском плане) – физиология. Вы один из первых людей, встретившихся со мною, я Вам поверил, увидел, что Вам культура нужна, что Вы верующий человек, и я Вас очень часто вспоминаю и люблю Вас. Ходили слухи, что Вы больны, если это так, то выздоравливайте скорее ради Бога, и все будет хорошо.

При всех мерзостях у Вас есть что-то, чтобы сохранить культуру и веру Вашей страны. Посылаю Вам картинку из последних, не знаю, хороша ли для Вас будет. Расставил много работ и выбрал эту. Очень хотелось с Вами встретиться. Вам все передаст Яна – она добра, и я ее знаю давно. Может, Вы станете друзьями с ней. Большой поклон от моей жены. Если Вы знаете авторов книги (Переписка М. Цветаевой с Тесковой), передайте им большое спасибо.

До скорой встречи.

Эдик Штейнберг.

2

Прага. 25.4.1970

Милый Эдик.

J. Chalupecky дал мне для тебя письмо. Я постараюсь его перевести, однако с самого начала извиняюсь, что не сумею точно передать изысканный оригинал.

22 апреля.

Милый Э. Ш.

Только сегодня (в чем я сам виноват) я получил Вашу картину, и сейчас вечером я смотрю на нее. Она меня поразила: Вы проделали великий путь с тех пор, когда я был у Вас – и путь, надо сказать, полезный. Знаете: Вы художник, Вы весь художник – каждый, кто у меня видит Вашу старую картину, долго и с почтением ее осматривает. А я уважаю волю, с которой Вы поднялись над писанием, хотя оно для Вас могло бы стать шуткой, но Вы картину конструируете из цветных пространств, из геометрий, структур. Это опять картина, крепкая и точная – даже не надо было помещать в нее символический крест. Ваша картина говорит только контурами и цветами больше, чем может сказать символический знак, который всегда уже принадлежит к языку понятий, не выражениям искусства. Меня привлекло также, что местами Вы соскабливаете цветной слой до самого голого холста. Как раз сейчас состоится в галерее, которой я руковожу, выставка Владимира Копецкого (его первая выставка); он против всех правил комбинирует и контрастирует перспективный рисунок, фон, которым часто является только банальный узор клеенки.

Но все это чепуха, я могу Вам сказать только: пишите, пишите, пишите все время, даже после обеда и вечером, Вы не ошибетесь, Вами руководит добрый гений искусства и, чем больше Вы будете писать, тем лучше будете писать. (У Воллара однажды спросили, как жили импрессионисты. «Мастерская до обеда, мастерская после обеда», – ответил Воллар.)

Я пришлю Вам каталог выставки Копецкого.

Но все-таки я с чем-то не согласен. Это уже не касается Вашей работы, а чего-то дальше. Эта картина очень, очень печальная, и Ваше письмо так же. Это не правильно, это совсем не правильно. В конце концов, всегда должно найти в себе силу, чтобы смеяться – надо всей нищетой и глупостью вокруг себя, над уничтожением и над смертью. Я не умею все это объяснить Вам, но печаль – это признанный проигрыш. Человек упал от земной тяжести. Но если я прав, знаю ли я, что я прав, знаю ли, что я с правдой, с жизнью, с Вселенной (и потому и из чего другого писать картины?), я имею право смеяться надо всем тем, что идет с неправдой, смертью и ничтожеством. Вы думаете, что Господь смог бы создать мир из скорби? И человек живет только для того, чтобы участвовать в деле созидания.

Я отослал Вам книги; автор последней – голландский художник Henk Peeters, принадлежавший к одной из самых знаменитых групп европейских абстракционистов пятидесятых годов ZERO-NUL, едет теперь в Москву. Он Вас посетит. Это очень хороший человек.

Время от времени я посылаю книги и журналы. Однако книг мало, Москва большая, и Вы все там взаимно не встречаетесь. Чаще всего я посылаю Янкилевскому, Кабакову и Яковлеву – это все прекрасные художники, может быть, вы к ним зайдете и посмотрите книги и журналы, чтобы от них было больше пользы.

Яна привезет Вам номер французского ревю Opus International, где напечатаны наши статьи о русском искусстве и где находятся тоже Ваши репродукции.

Мир мал, и даже Вы узнали, что я болел. Два летних месяца я провел в больнице, но сейчас уже все в порядке, и, хотя мне в этом году исполнилось уже 60 лет, я бегаю по белу свету все так же, как раньше, и часто смеюсь. Очень мне хочется опять повидать Вас, я надеюсь, что это желание сбудется.

Сердечный привет Вам, Вашей жене и друзьям.

J. СН.

Милый Эдик,

будет ли тебе что-нибудь не понятно, покажи письмо Нее, она прекрасно разбирается в моем русском языке. Пан Халупецкий очень милый человек. Мне было приятно с ним познакомиться.

Я надеюсь в мае быть в Москве, потом все тебе расскажу. Я ему звонила, как только получила картину, но он потом уехал из Праги, так что сумел взять ее только на днях. От меня (и от моего сына Павлика) большой привет Гале и вообще всем. Тебе спасибо. Яна.

3

Прага. 10.2.1971

Дорогой Эдуард Штейнберг.

О картинах писать трудно. Когда я был у Вас (как это уже давно!), я много не говорил и не знаю, что из сказанного сумела моя переводчица понять, однако я Вас понимал, и Вы меня тоже понимали. Я пишу это письмо и осознаю, что на самом деле я с художниками никогда не разговариваю об искусстве – о картинах, да, обо всем на свете, но не об искусстве. Много лет тому назад, в 1943 году, умер художник-сюрреалист Франтишек Яноушек. Он был на 20 лет старше меня, но в последние годы его жизни я был его ближайшим другом, мы встречались не меньше раза в неделю, летом вместе ездили в горы, в его мастерскую я ходил все время. Несколько лет тому назад один молодой человек писал о нем свою диссертацию, и пришел он ко мне. Спрашивал, какие были художественные взгляды Яноушека. Я посмотрел на него с удивлением и должен был сознаться, что этого я не знаю. Нет, об искусстве мы с Яноушеком никогда не говорили.

Мы начали разговор о том, что хорошо и что плохо, как раз в монографии об этом Яноушеке, которую я кончил писать осенью прошлого года, я попробовал все это объяснить. Существуют добро и зло, жизнь и смерть, однако все эти противоположности есть только на поверхности, в плоскости. Но искусство открывает третий размер, который не имеет названия: образно выражаясь – это размер глубины. Противоположности жизни и смерти итд, в искусстве не исчезают, никакая диалектика Гегеля тут не имеет места, они существуют дальше, даже с какой-то странной наглядностью. Только за ними находится еще что-то совсем другое – глубина.

Очень мне хотелось бы повидать Вас, очень. Может быть, мы с Вами скоро встретимся. Если приеду, приеду как частное лицо, даже не член Союза. Союзом художников у нас опять руководят люди, которые сидели там в пятидесятые годы, а я не стану к ним поступать – чему они и обрадуются.

Это все не важно. Это все только на поверхности. Работа – это глубина, и я счастлив, что Вы и Ваши московские друзья продолжают писать. Я все время занят, много пишу и много вещей изучаю; мои друзья-художники тоже работают, и их немало.

Госп. Пеетерс из Голландии, посетивший Вас, один из самых знаменитых европейских художников – вообще это прекрасный человек. После его последнего путешествия в СССР я с ним еще не говорил; меня очень интересует, что он скажет, когда мы с ним опять в Праге встретимся (нам ведь уже тоже запрещено выезжать на Запад).