Г Метельский - По кромке двух океанов

• Название: По кромке двух океанов
• Автор: Г Метельский
• Издательство: Мысль
• Жанр: Путешествия и география
• Год: 1978

Путешествие по Северу и Востоку России 1978 г.

Автору, писателю и путешественнику, довелось проехать вдоль северного и восточного побережья нашей страны. Обо всем увиденном - о природе, о новых городах, о людях, осваивающих эти суровые края, - он рассказывает в своей книге.

---

Чокурдах, что в переводе означает «кремневая деревня», на деревню совсем не похож. Это довольно большой, раскинувшийся на берегу Индигирки поселок, центр огромного (пять Бельгии) и еще недостаточно изученного Аллаиховского района, где каждая экспедиция до сих пор открывает что-нибудь новое. Широкие улицы, много каменных домов, котлованов с торчащими сваями.

Поселок перенесли на это место в тридцатые годы, разобрали старую Аллаиху, да так тщательно, что от нее не сохранилось даже самого малого кружка на карте. Осталась только память: в годы гражданской войны отряд, возглавляемый венгерским коммунистом Э. Светецом, разгромил в Аллаихе белогвардейский отряд поручика Деревянова и установил в селе Советскую власть.

Из Аллаихи в Чокурдах люди переселились, как говорится, капитально, многие живут здесь и по сей день, не помышляя об отлете в теплые края, да и те, кто обосновался в поселке три — пять лет назад, называют себя не иначе как коренными жителями.

В Чокурдахе мне, возможно, не придется искать гостиницу и, потрясая командировочным удостоверением, просить, требовать, умолять, чтобы меня устроили хотя бы в коридоре на раскладушке. В кармане лежит записка, правда написанная три года назад: «Если когда-либо будете в Чокурдахе, то заходите обязательно — ул. Жиркова, 4, тел. 3–17. (Меня все же вежливо попросили. Да, если уж не повезет, так не повезет.) Гаевой Владимир».

Записку эту я нашел в номере владивостокской гостиницы, где жил вместе с ее автором, молодым человеком, приехавшим на экзаменационную сессию. Ему действительно не повезло: перед каким-то очередным совещанием его выселили из номера, и он на прощание оставил мне эти несколько слов.

Прямо с вокзала звоню по телефону, слышу знакомый голос и, не называя себя, читаю записку. И тут снова вступает в силу закон северного гостеприимства,

— Где вы сейчас находитесь? — доносится из трубки. — У диспетчера? Понятно. Побудьте там, я скоро приеду.

Через полчаса я жму руку молодому, по-модному одетому человеку, с лица которого не сходит приветливая улыбка.

— Простите, что задержался. Искал Галю… жену, сказать, чтоб приготовилась встречать гостя.

— Ну зачем это?

— Как зачем? — удивляется Володя. — Гость в Чокурдахе — это не то, что гость в Москве или Владивостоке.

Мы идем поселком, где новое все еще мирно уживается со старым. Старинная русская изба, засыпной барак и большой благоустроенный дом со всеми удобствами. Уложенная бетонными плитами мостовая и «мостовая», единственным покрытием которой служат утонувшие в болоте пучки хвороста. Многоместный скоростной самолет, опускающийся на аэродром, и собачья упряжка.

— Приезжайте к нам зимой, прокачу вас на собачках, — улыбается Володя. — Тут они незаменимы.

Сейчас собаки отдыхают и нагуливают жир. Они сидят почти у каждого деревянного домика на привязи и провожают нас внимательными, незлыми глазами. Другие, те, что на свободе, долго идут за нами.

— «Пенсионеры», — поясняет Володя и рассказывает, что местный житель, якут или русский, никогда не убьет состарившуюся собаку, но и кормить ее зря тоже не станет, а просто выпустит на все четыре стороны — живи, пес, как знаешь. Это не акт жестокости. Хозяин уверен, что его старая собака не пропадет, ибо, как известно, мир не без добрых людей.

— Так и живут «пенсионеры» до своей естественной смерти, — говорит Володя и бросает какому-то псу завалявшуюся в кармане «Взлетную».

Владимир Васильевич Гаевой, техник аэропорта, — один из тех молодых людей, которые обживают Арктику. Он приехал сюда не в силу необходимости, а по доброй воле, привез миловидную свою Галю.

…Впервые за время своего путешествия я попадаю в семейную обстановку. В комнате у Гали очень простенько, скромно, но все сияет чистотой — белоснежная скатерть на столе, такие же свежие накидки на подушках, на швейной машине, крашеный пол блестит, стекла окон так чисто протерты, что как бы отсутствуют вовсе.

— Садитесь, пожалуйста. Вот уж хорошо, что вы нашли нас! — говорит она, смущаясь. — Сейчас соседи подойдут. Перекусим.

Перекусить есть чем: какая-то, великолепная на вид, рыба в разных видах — копченая, жареная, малосольная, свежие огурцы, дымящаяся картошка, моченая морошка и клюква.

— Сами собирали, — добродушно хвалится Галя, показывая на ягоды.

Через несколько минут приходят соседи, он и она, тоже работающие в аэропорту.

— Ну что ж, за встречу, по русскому обычаю, — говорит хозяин.

На столе в вазочке стоит ветка только что распустившейся лиственницы. Так у нас весной ставят в воду вербу. В окрестностях Чокурдаха лиственница не растет. Самое хладостойкое дерево, за это свое качество почитаемое у ненцев священным, даже оно не выдерживает индигирских морозов, и ту ветку, что красуется на столе, привезли знакомые пилоты из Черского.

— А знаете, что у нас есть? — вдруг обращается ко мне Володя. — Розовая чайка.

Он выходит за дверь и возвращается, держа на руке красивую ручную птицу величиной с голубя. Если бы это не было банально, я бы сравнил цвет ее грудки с очень нежной утренней зарей. Темные глаза, черное ожерелье, красные лапки. Словно понимая, что она красива, что ее рассматривают, чайка кокетливо наклоняет голову, смотрит то одним глазом, то другим.

О розовой чайке, как о диковине, писали Нансен, Де-Лонг, Урванцев. Нансен многие годы мечтал увидеть эту редкостную птицу. Наконец ему повезло. Пробираясь через торосы, он добыл розовую чайку и от радости пустился в такой пляс, что его спутник даже заподозрил неладное: уж не свихнулся ли великий путешественник?…

Это действительно редкость. Живую розовую чайку я рассматриваю впервые. А чучело ее видел в магаданском краеведческом музее. Обычно мертвая чайка сразу же утрачивает свою зоревую окраску, но у той цвет еще не успел погаснуть. Пространная надпись под экспонатом извещала о том, что эта чудесная птица впервые найдена в 1823 году у полярных берегов Северной Америки, долгое время оставалась загадкой для натуралистов. Только русскому путешественнику зоологу С. А. Бутурлину удалось в 1905 году отыскать гнездовье розовой чайки в низовьях Колымы, где она встречается наиболее часто, и описать ее образ жизни. Ни в каком другом месте гнездовья этой редкой птицы так и не найдены.

К этому описанию можно добавить, что розовая чайка, пожалуй, единственная птица, которая на зиму улетает не на юг, как все порядочные пернатые, не в теплые края, а еще дальше на север и зимует на незамерзающих полыньях Ледовитого океана.

— Где вы поймали такое сокровище? — спрашиваю у Володи.

— Это сосед поймал. В начале июня их много в Чокурдах прилетало.

Чайку уносят к ее хозяину, а мы всей компанией, прихватив с собой увязавшегося «пенсионера» с литовским именем Лайма, отправляемся на берег Индигирки ловить рыбу.

По-прежнему стоит редкая для этих широт теплынь, и за поселком на нас сразу же с остервенением набрасываются комары; все, как по команде, достают флакончики с диметил-фталатом. Я раскрываю блокнот, чтобы сделать какую-то запись, и в тот же миг белый лист бумаги покрывается чуть шевелящимися живыми пятнышками.

На борьбу с комаром и гнусом сейчас брошены большие силы. Придумали разные мази и растворы, был предложен приборчик, который издает звук, имитирующий комариный сигнал тревоги. Раздавались голоса: пора вообще уничтожить комаров. Ведь истребили же малярийных комаров. Однако это предложение не встретило поддержки ученых, и не только из-за огромных, пока непреодолимых трудностей, связанных с проведением такого рода операций в глобальных масштабах, но также и по самой своей сути. Ученые спросили: а чем будут питаться прилетевшие в тундру птицы? В некоторых областях вот так же поспешно уничтожили всех волков, а потом завозили их. Биологическое равновесие в природе — штука весьма деликатная, и его нарушение нередко приводит к весьма неприятным последствиям…

Индигирка у Чокурдаха обжита. Взад и вперед мчатся, тарахтя моторами, лодки всевозможных расцветок — кто едет порыбачить, кто за сеном на тот берег, кто на охоту. Плывет в низовья, к океану, почтовый катер, везет почту в фактории, на рыбачьи станы, в Полярный — бывшее Русское Устье.

Это поселение очень древнее. Там живут потомки переселившихся туда в семнадцатом веке русских крестьян, двести семьдесят три человека по последней переписи. Долгое время они во многом сохраняли быт своих далеких предков, и в их лексиконе до сих пор встречается немало слов, которые употребляли первые переселенцы. Вместо «тундры» они говорят «сендуха», вместо «гора» и «возвышенность» — «едома-едомочка», вместо «испугался» — «бедрил»… («Пошто бедрил-то?»).

В этом селе со времен русско-шведской экспедиции Норденшельда жил кочегар с «Лены» норвежец Иоганн Торгенсен. Он женился на местной русской казачке, и его сыновья, оба, как и отец, Иваны Ивановичи, помогали устанавливать в низовьях Индигирки Советскую власть, а Иван Иванович младший погиб от бандитской пули.