Леопольд Захер-Мазох - Шахиня

• Название: Шахиня
• Автор: Леопольд Захер-Мазох
• Издательство: Институт соитологии
• Жанр: Классическая проза
• Год: 2005
• ISBN: 5-9637-0029-9

Роман скандально известного австрийского писателя Леопольда фон Захер-Мазоха посвящен эпохе императрицы Елизаветы Петровны. Перед читателями предстают эпизоды интимной жизни взбалмошной монархини, картины дворцовых интриг, казни, истязания, любовь...

---

Завершив туалет, она велела позвать Разумовского и спросила его, хорошо ли она выглядит.

– Обворожительно, – промолвил в ответ супруг.

– Уже пора, – сказала она теперь, взглянув на часы, – идем.

– Прости, но я прошу тебя избавить меня от участия в этой печальном действе, – ответил Разумовский.

Елизавета закусила губу, пожала плечами и отправилась без него к месту казни. Напротив здания Сената был возведен помост, вокруг которого строй гренадеров образовал каре. Огромные толпы народу и любопытных со всех сторон заполняли площадь. Сама императрица наблюдала за происходящим из окна сенатского здания. Приговоренные, – госпожа Лапухина, ее супруг, генерал-лейтенант Лапухин, ее сын Иван, графиня Бестужева, гвардии подпоручик Машков, князь Путятин[84] и статский советник Зыбин, – прибыли на открытых повозках под конвоем кирасиров и были препровождены внутрь каре.

У основания помоста им зачитали приговор. Они все до единого приговаривались к смертной казни, замененной на наказание кнутом и последующую ссылку; четверым первым кроме того еще должны были вырвать язык. Все с какой-то апатией выслушали весть о жестокой судьбе, уготованной им, и только госпожа Лапухина один раз глубоко вздохнула. Ее первой подручные палача и схватили, раздели до пояса и отвели на эшафот, где привязали к страшному пыточному столбу.

– Господи, сжалься надо мной, – пробормотала она, за тем начал работать кнут.

Вначале несчастная женщина держалась на редкость стойко, когда же беспощадные удары палача обрушились на ее нежную грудь, шею и лицо, она сперва начала дрожать, затем плакать и, наконец, громко душераздирающе кричать.

В этот момент на холодном мраморном лице царицы промелькнула улыбка, и пока стоны безумной боли ее жертвы приятно ласкали ей слух, она самодовольно считала удары. И всякий раз, когда удар палача опять попадал по лицу несчастной Лапухиной, она оживленно обращалась к свите и громко восклицала:

– Вот этот был хорош.

В завершение палач вырвал Лапухиной язык, затем прежде такая прелестная женщина, вся в крови, изуродованная, была снесена с эшафота. За ней на помост вывели графиню Бестужеву. Когда палач привязывал ее к столбу, она чуть слышно сказала ему:

– Если ты отрежешь мне только кончик языка, то будешь по-царски вознагражден.

После наказания кнутом палач и в самом деле отрезал ей лишь кончик языка, и очнувшись в повозке на обратном пути от обморока, она сунула ему в руку драгоценный, усыпанный бриллиантами золотой крестик, до той поры хранившийся у нее на груди.

Теперь настал черед и остальным отведать кнута. Царица отошла от окна – экзекуция, очевидно, больше не развлекала ее. Однако, когда молодой Лапухин, едва зажившие раны которого были снова разорваны кнутом, громко взмолился о пощаде и закричал точно дикий зверь, она вновь выглянула из окна и не отводила глаз от несчастного до тех пор, пока он не свалился без чувств.

Только теперь жестокость ее была утолена полностью, тщеславное, мстительное сердце оскорбленной женщины удовлетворилось, и она вместе с придворными вернулась во дворец, чтобы весело и с необычайным аппетитом отобедать.

Злополучные жертвы ее тирании и ревности после экзекуции были доставлены в деревню, расположенную в десяти верстах от Петербурга, где им позволили попрощаться со своими детьми. Потом их по двое усадили в крытые сани и отправили в изгнание.

Весь процесс был затеян, собственно говоря, только ради того, чтобы удовлетворить ненависть Елизаветы к обеим соперницам, подлинные же инициаторы всего дела, Лесток и генерал-прокурор, совершенно не достигли своей цели. Ведь они заварили всю эту кашу, чтобы, во-первых, бросить тень подозрения на братьев Бестужевых и таким образом найти предлог свергнуть их, и, во-вторых, для того, чтобы расстроить дружественный союз, объединявший петербургский двор с двором венским. Когда же они увидели, что обманулись в своих ожиданиях по обеим позициям, им не оставалось делать ничего другого, как гипертрофировать вину обвиняемых строгим приговором, вопреки представлению о ней в глазах света, насколько только возможно. Фридрих Великий тоже, само собой разумеется, поспешил заработать себе капитал на так называемом заговоре Ботта. Его посланник при русском дворе, фрайгерр фон Мардефельд[85] , доверительно признался царице, что его король, не дожидаясь сведений актов громкого процесса, «из уважения к Их величеству императрице» запретил маркизу фон Ботта находиться при своем дворе.

Кроме того, Ботта дали понять, что ему следует, дабы избавить от этих хлопот Фридриха, самому походатайствовать об отзыве с поста. Но и этого показалось недостаточно, ибо вскоре после этого русский посланник при прусском дворе, Чернышев, доносил в Петербург, что в строго конфиденциальной беседе Фридрих Великий дал ему поручение сообщить царице, что в намерении свергнуть нынешнее правительство в России марких фон Ботта несомненно руководствовался недвусмысленными предписаниями своего двора. Поэтому король хотел бы, при его искреннем и преданном расположении к царице, дать ей только один совет: дабы загасить и последние искры все еще тлеющей под пеплом опасности, следует переправить заехавшего в Динабург принца Ивана, равно как и его родителей, подальше во внутренние районы империи, и притом в такую уединенную местность, чтобы память о них исчезла навсегда.

Таким маневром Фридрих Великий, который был таким же выдающимся дипломатом как и полководцем, надеялся навсегда отдалить императрицу от австрийской политики и самому войти к ней в доверие.

Между тем результатом его шахматного хода оказалось лишь то, что мать принца Ивана, бывшая соправительница, и ее супруг были сначала вывезены из Динабурга в Ораниенбург в Воронежской губернии, и позднее переправлены в Холмогоры под Архангельском, в то время как сам маленький претендент на корону был заключен в Шлиссельбургскую крепость. Чтобы стереть всякую память о нем, императрица, очевидно, распорядилась сжечь по всей территории государства хранившиеся в органах власти письменные свидетельства дававшейся в свое время присяги на верность Ивану.

Мария-Терезия, получившая сведения о хитроумных интригах в Петербурге сочинителя «Анти-Макиавелли», проявила себя не менее толковой, чем ее великий противник. Как бы ни старалась она обычно держаться подальше от всякой несправедливости, на сей раз она вполне пожертвовала своими личными чувствами в интересах страны. И хотя она была совершенно убеждена в невиновности своего посланника, она все-таки велела посадить его под арест в замок и написала царице, что всецело предоставляет последнего ее судебному решению и что только от нее теперь он вправе ожидать помилования или немилости.

Год спустя королева Богемии и Венгрии опять заявила в Санкт-Петербурге устами своего нового посла, графа Розенберга, что считает поведение генерала Ботта в российской столице гнусным преступлением и дальнейшую его участь целиком и полностью оставляет на усмотрение императрицы Елизаветы. Царица же к тому времени уже абсолютно успокоилась и ответила королеве, что предала все это дело полному забвению и по своей императорской милости никакого зла упомянутому Ботта не помнит, а освобождение его соизволяет предоставить только на благоусмотрение самой государыни, королевы Богемии, после чего генерал маркиз фон Ботта был тотчас же из-под стражи отпущен.

Елизавета и Фридрих Великий

1 Интриги

В связи с так называемым заговором Ботта и процессом Лапухиной императрица на данный момент, казалось, настроилась против венского двора и склонилась в пользу прусских интересов.

Ибо за последнее время Лесток одержал над Бестужевым две победы, значение которых невозможно было переоценить. Сначала ему удалось подвигнуть царицу на то, чтобы она высказала пожелание снова увидеть при своем дворе маркиза де ля Шетарди в качестве представителя Франции. Поскольку этот ловкий дипломат как никто другой умел расположить ее к себе, оказывая на нее очень большое влияние, то его возвращение в Петербург дало русской партии серьезное основание для беспокойства, тогда как Лесток даже не старался скрывать своего торжества.

Еще более значительного успеха Лесток добился в отношении выбора будущей супруги для престолонаследника.

Фридрих Великий имел ясное представление о том, какое влияние в то время родственные отношения дворов еще оказывали на внешнюю политику. И он стал первым монархом, который полностью освободился от этой зависимости, но тем не менее он сам колебался, чтобы извлекать из этих отношений выгоду для себя при других дворах. Как только он узнал, что Елизавета озаботилась устройством брачного союза великого князя Петра, он привел в действие все рычаги в Петербурге. Австрия поддерживала сватовство саксонского двора, который предложил в жены российскому престолонаследнику принцессу Марианну, вторую дочь Августа Третьего[86] .