Леопольд Захер-Мазох - Шахиня

• Название: Шахиня
• Автор: Леопольд Захер-Мазох
• Издательство: Институт соитологии
• Жанр: Классическая проза
• Год: 2005
• ISBN: 5-9637-0029-9

Роман скандально известного австрийского писателя Леопольда фон Захер-Мазоха посвящен эпохе императрицы Елизаветы Петровны. Перед читателями предстают эпизоды интимной жизни взбалмошной монархини, картины дворцовых интриг, казни, истязания, любовь...

---

– Клянусь вам...

– Не надо клятв, – сказал другой из числа недоверчивых товарищей, – не надо обещаний, мы будем руководствоваться исключительно линией твоего поведения. Ни на минуту не забывай, что за каждым твоим шагом ведется наблюдение, что ты знаешь только немногих из тех, кто принадлежит к нашему сообществу, и что, если ты окажешься предателем, сотни рук готовы будут тебя покарать.

– Моя совесть чиста, – ответил Павлов, которому его положение начинало казаться зловещим. – Мне нет нужды бояться ваших взглядов, но я прошу об одном: не судите обо мне по внешнему виду.

– Ты уж сам побеспокойся о том, чтобы твой внешний вид не стал видом предателя, – возразил один из унтер-офицеров.

На этом разговор был закончен, и на какое-то время Павлов мог облегченно вздохнуть. Остаток ночи он провел в мучительных думах, вихрь противоречивых мыслей и чувств кружился в его голове. Мог ли он решиться на то, чтобы дать отпор своим прежним товарищам? Должен ли он воспользоваться благосклонностью монархини, чтобы погубить их и приложить свою руку к вынесению приговора этим недовольным? Прежде всего, собственное его положение оставалось по-прежнему неопределенным и недостаточно прочным, чтобы легко и решительно разыгрывать собственную партию, и таким образом он пришел к выводу, что сначала следует с достоверностью убедиться в том, насколько далеко простирается его власть над Елизаветой и чего он может ожидать от ее благосклонности. Ведь через несколько дней после того, как Лесток ввел к ней Павлова, она отстранила Шубина от его эротической службы, однако требовалось еще убрать с дороги Разумовского, и до тех пор, пока это не будет достигнуто, новый фаворит не может рассматривать себя победителем в борьбе за сердце прекрасной деспотини.

Во время следующего свидания Павлова с царицей он воспользовался первым удобным случаем, предоставленным ему интимной нежностью последней, чтобы избавиться от своих мучительных сомнений.

Он как раз сидел на низком табурете у ног Елизаветы, которая наряжала его точно милого ребенка. Она посыпала его парик свежей пудрой и теперь повязывала ему вокруг шеи отделанное кружевами жабо, которое сама выбрала из несметного количества принадлежащих ей такого рода вещей. Павлов поймал ее руку и страстно поцеловал.

– Ты меня любишь, Павлов? – спросила императрица, тщеславию которой чрезвычайно льстило пусть даже малозначимое выражение преклонения.

– Кто может не боготворить вас, ваше величество, – со вздохом ответил осчастливленный унтер-офицер, – однако меня беспрестанно терзает страх, что я неспособен вселить в вас чувство к себе.

– Разве ты получил еще недостаточно доказательств моей благосклонности? – промолвила в ответ Елизавета.

– Конечно, ваше величество, однако я охотно променял бы весь блеск, излучаемый милостью могущественнейшей монархини, на любовь прекраснейшей женщины на свете. Если бы мне случилось потерять вас, чего я постоянно вынужден опасаться, если б я больше не имел права целовать ваши маленькие ножки и смотреться в небеса ваших очей, я предпочел бы вообще умереть.

Императрица молчала и теребила воротник его мундира.

– Елизавета, – пробормотал Павлов тоном лихорадочной страсти, – вы меня любите?

– Разумеется, mon ami[80] .

– Почему же тогда вы не решаетесь принадлежать мне, мне одному?

– Как это?

– Я ревную к этому Разумовскому, – прошептал Павлов.

Елизавета громко расхохоталась.

– Ревнуешь? – сказала она. – Мне это нравится. Поскольку мне никак не удается увидеть страдающим Разумовского, то я, по крайней мере, получу удовлетворение от того, что помучаю тебя.

– Стало быть, вам только того и нужно, чтобы мною вызвать ревность у Разумовского? – спросил Павлов, которого внезапно ледяная дрожь пробрала от ужаса.

– Разумеется, цель у меня такая, – промолвила Елизавета, – но этот человек непробиваемый чурбан, камень бесчувственный.

– И, следовательно, меня вы не любите?

– Да нет, люблю!

– Но не так, как того?

– Как Разумовского?

– Да.

– Ты задаешь слишком много вопросов, Павлов.

– У меня должна быть уверенность, – продолжал он, – я сойду с ума, если мне и дальше придется переносить эту муку, я неспособен делить с кем-то другим ваше сердце и обладание вами.

– Какая смелость, – процедила Елизавета, гордо и грозно нахмурив брови.

– Если вы меня любите, удалите прочь этого Разумовского, – взмолился Павлов.

– Что это тебе пришло в голову.

– Значит, вы не любите меня? – запинаясь проговорил Павлов; голос его прозвучал сдавленно, грудь порывисто вздымалась.

Императрицу, похоже, изрядно развлекали его мучения, жестокая улыбка играла на ее пухлых сладострастных губах, а зрачки расширились, как у хищного зверя.

– Дайте мне, пожалуйста, правды, Елизавета, заклинаю вас, лишь один глоток правды изнемогающему от жажды, – вскричал Павлов.

– Правда горька, – проговорила царица с холодной небрежностью, которая совершенно уничтожила Павлова и со всех его небес свергла во прах. – Я люблю Разумовского и только его одного.

– А я, – застонал Павлов, – что же тогда я для вас?

– Ничего, – рассмеялась Елизавета, – или, во всяком случае, очень немного, так, раб моей прихоти, игрушка.

– Игрушка, – эхом отозвался Павлов, побледнев как смерть, и неподвижно уставился взором в пол.

– Ну, что с тобой, – воскликнула Елизавета спустя короткую паузу, – ты становишься скучным, слышишь?

– Что же я должен делать...

– Помогать мне проводить время.

– Для этого я, следовательно, еще достаточно хорош вам, – пробормотал Павлов.

– Сегодня да, а завтра, возможно, уже и нет, – отшутилась Елизавета. – Иди сюда, я дозволяю тебе поцеловать меня.

Павлов вскочил на ноги и стремительно заключил было красивую непостоянную женщину в объятия.

– Не так, – сказала она, – игрушка всегда должна быть очень учтивой и очень послушной, и никогда не делать больше того, чего от нее требуют.

Затем она велела ему опуститься на колени и принялась оглаживать и целовать его, как обычно унимают раскапризничавшегося ребенка.

Когда Павлов покинул царицу, на его губах не играла, как обычно, радостная улыбка, глаза его мерцали зловещим блеском из-под широких полей надвинутой глубоко на лоб шляпы, а спрятанные в складках плотно запахнутой на нем шинели руки были судорожно сжаты в кулаки. На сей раз он и дорогу выбрал совершенно другую, и пошел не к казарме гвардии Семеновского полка, а быстро повернул по направлению к Васильевскому острову. Сначала он двигался торопливо, точно преследуемый правосудием преступник, однако вскоре его шаг замедлился и стал тверже, и когда он наконец остановился перед небольшим серым домом с образующими выступ колоннами и дернул у входа за колокольчик, его лицо снова было абсолютно спокойно и опять приобрело свежий здоровый цвет. Он, очевидно, принял какое-то решение, которое его удовлетворяло. Ему открыл хорошо знакомый пожилой слуга.

– Святой Николай, какая приятная неожиданность, – пробормотал он, завидев гостя, – господин Павлов, сударыня очень обрадуется.

– Другие тоже здесь? – спросил любимец царицы, пока старик освещал ему ведущую наверх лестницу.

– Да-с, они здесь, – ответил слуга. – Пресвятая Богородица, радость-то какая, вот так радость.

В тот момент, когда Павлов положил было руку на дверную щеколду, в коридоре зашелестел кринолин и маленькая миловидная женщина лет около тридцати со свечой в руке удержала его за локоть:

– Какой редкий визит, – язвительно сказала она, – не соизволит ли сударь на минуточку задержаться здесь.

С этими словами она отворила дверь в свои спальные покои.

– Только без сцен, если позволите, мадам, – пробормотал Павлов.

– О, никаких сцен! – ответила хозяйка дома. – Всего лишь несколько слов по секрету.

Она втянула сопротивляющегося гостя в комнату.

– Ты негодяй, Павлов, тебе это известно?

– Чем же, простите, я заслужил подобное определение? – холодно произнес Павлов. – Держите себя в руках, пожалуйста, госпожа Грюштайн.

– Я должна держать себя в руках? – закричала возбужденная до крайности миниатюрная женщина. – Разве я не была тебе верна, разве я не любила тебя всей душой, всем жертвуя ради тебя, жалкий человек, а ты так постыдно бросил меня, чтобы спутаться с этой Елизаветой!

Трепеща всем телом, она так схватила изменника за волосы, что в воздух взметнулись облака пудры, и затем быстро дала ему две увесистые пощечины.

– Мадам! – смущенно пролепетал Павлов.

Бедная ревнивая женщина бросилась на постель и начала громко плакать навзрыд.