Франсуа-Ксавье Нерар - Пять процентов правды. Разоблачение и доносительство в сталинском СССР (1928-1941)

• Название: Пять процентов правды. Разоблачение и доносительство в сталинском СССР (1928-1941)
• Автор: Франсуа-Ксавье Нерар
• Издательство: РОССПЭН
• Жанр: История
• Год: 2011
• ISBN: 978-8243-1547-9

В книге предпринята попытка понять, какое место в советском сталинском обществе занимал феномен доносов и разоблачений — как в кризисные моменты, так и в моменты относительного спокойствия. Какова роль семейных и родственных отношений в подобной практике? Доносы и разоблачения (и добровольные, и по принуждению) считались поддержкой режима, сотрудничеством с ним. Были ли такие поступки корыстными? В какой мере доносительство было необходимо государству и отдельным гражданам? Идет ли здесь речь о доносе в полном смысле этого слова?

В намерения автора не входит реабилитация доносчиков и доносительства в СССР. В книге делается попытка очертить границы этого явления и описать его максимально объективно. Книга представляет интерес как для исследователей-историков, так и для широкого круга читателей, интересующихся историей России.

---

Нужно обладать весьма проницательным взглядом для того, чтобы различить едва заметные изменения в возрасте героя этих снимков. Их главным действующим лицом, впрочем, является не столько Калинин[40], сколько письмо, вокруг которого строится вся композиция. Такая композиция вызывает в памяти картину Репина[41], при виде которой взгляд неизбежно приковывается к белому перу писаря. Приемная Калинина, расположенная в доме № 4/22 на улице Воздвиженка[42], известна всему СССР. «Известия» каждый день публикуют расписание ее работы.

«Зал приемной — метров в сто площади. Посередине стол. Пол из кафельной плитки, сидения по стенам. Полно людей всех возрастов и много детей, поэтому гам и вой постоянный. Самое страшное, что входишь туда просителем, таким же, как и они, но забитость наша такова, что ожидающие помощи ищут ее с любой стороны, в том числе и от тебя. Если ты обладаешь грамотой и соглашаешься помочь, то тут же подсунут какую-нибудь жалобу для исправления и переписки заново. Такая работа не составляет большого труда, но переписывать горе человеческое и наблюдать за отчаяньем этих людей — тоска зеленая. Можно работать целый день, и к тебе будет очередь. Ни один писатель, “изучающий жизнь”, не рискнул этого сделать.

Персонал, сортирующий посетителей, вышколен и на эмоции не реагирует»{143}.

Конечно же, это описание приемной относится к 1959 году, после смерти Калинина прошло уже много лет. Тем не менее оно позволяет представить себе атмосферу, которая, вероятно, царила там в описываемые нами годы.

Подобную практику, как мы видели, изобрела не советская власть. Она тем не менее максимально ее облегчает и способствует ее распространению. И с немалым успехом. Архивные фонды, относящиеся к Калинину или к структурам, за которые он отвечал, переполнены письмами{144}. Секретариат «всероссийского старосты» вел статистику полученных писем, и это позволяет представить размах явления{145}. Если в 1925 году Калинин получает около 50 000 ходатайств, три года спустя его службам приходится обработать более 100 000.

Таким образом, это весьма значительные цифры (от 4000 до более 8000 обращений в месяц). Кроме того, их количество постоянно растет (темп роста составляет от 20 до 40% от года к году) в течение интересующего нас периода — доказательство, что явление пускает все более глубокие корни. Хотя из всего населения к Калинину тянутся больше всего крестьяне, все же его корреспонденты представляют все социальные и профессиональные группы{146} (среди них можно встретить и пострадавших от нового режима, например бывших собственников, служителей культа, купцов…). Эти статистические данные — с точностью, которую не часто встретишь и в сохранившихся документах, — представляют огромный диапазон сюжетов: от просьбы о материальной помощи, поиска социальной защиты у государства, от которого многого ждут, до обличения мерзостей, совершаемых местными властями. Для многих речь идет и о том, чтобы добиться «справедливости», в которой им было отказано. Письма, адресованные Калинину в середине двадцатых годов, не состоят, таким образом, из одних только доносов и разоблачений (такие письма могли бы быть отнесены лишь к некоторым категориям, например к «жалобам на местные власти», но они по общему количеству занимают всего лишь семнадцатое место); тем не менее именно в этих письмах содержатся жалобы и протесты против решений местных и центральных властей.

Описанное явление касается не только одного Калинина, даже если последний является его бесспорным символом. Все руководители страны, как центрального[43], так и местного{147} уровня, получают больше или меньше писем, в которых население предъявляет свои претензии, излагает просьбы, но может также разразиться и хвалебными высказываниями. Однако имеющиеся в нашем распоряжении данные о количестве таких писем не впечатляют так, как приведенные выше. Например, Сталин, в то время генеральный секретарь коммунистической партии, но еще не всемогущий руководитель, получает с мая 1926 по май 1927 года только две 2329 писем, т. е. от 150 до 200 писем в месяц{148}. Рыков, председатель Совета Народных Комиссаров, получает в 1927 году 1481 письмо между 25 сентября и 1 декабря: связано это, как представляется, с десятой годовщиной Революции{149}. Помимо личных обращений к руководству, советские люди пишут также в учреждения нового государства: как Рыкову, так и в Совет Народных Комиссаров[44].

Власть всячески поощряет пишущих, в частности посредством организации движений, подобных движению рабочих и сельских корреспондентов (рабселькоров), которое начинает развиваться с 1923 года{150}. Инициаторы проекта, призывающие рабочих публиковать свои статьи в прессе, говорят о том, что движение рабкоров отражает жизнь рабочих, выражает их чаяния и настроения, организует общественное мнение рабочего класса, выявляет недостатки в управлении производством, халатность и злоупотребления{151}. Ценность этого движения состоит как в примере для подражания, которое оно подает населению, так и в его распространенности. Рабочие корреспонденты (рабкоры), затем, с 1924, их крестьянские аналоги, селькоры, кладут начало потоку разоблачительной литературы, которая широко распространяется через газеты. Эти тексты строго кодифицированы: язык, способ изложения, даже возможные темы тщательно разъясняются и формулируются в многочисленных пособиях и брошюрах, которые публикуют «Правда» и местные газеты. Они имеют говорящие названия («Как и о чем писать в “Правду”?» или «Как писать для рабочей газеты?»), предлагают образцы заметок, указывают, какая там должна содержаться информация. Благодаря этим пособиям и росту движения, постепенно складывается единая форма заметок корреспондентов. Тон, словарный запас, стиль письма, очень часто разоблачительный, приобретают специфический характер{152} и не могут не влиять на читателей советской прессы. Материалы рабкоров, впрочем, широко использует начинающая свою деятельность Рабкрин: она видит в них хорошую основу для своей работы, позволяющую правильно ориентироваться. Неоднократные циркуляры Центральной контрольной комиссии, в частности в 1925 году, подчеркивают необходимость «связи КК и РКИ с рабселькоровскими организациями» и призывают органы контроля «использовать заметки в качестве повода для проверок»{153}.

Советские люди сталкиваются с языком заметки также и в связи с развитием другого института, который рождается в 1924 году{154}: это стенгазета. Речь идет о листках, написанных от руки или напечатанных на машинке, которые пишутся рабочими и вывешиваются в помещении завода. Это настоящие «тетради наказов»[45] пролетариата, выходившие весьма нерегулярно и содержавшие статьи, критикующие поведение администрации, того или иного органа на заводе (кооператива, профсоюза и др.), или отдельных людей. И в данном случае — при довольно ограниченном, по-видимому, числе рабочих, участвовавших в этой деятельности в двадцатые годы, — влияние подобных публикаций на умы и способы выражения недовольства было довольно широким. Стенгазеты выпускались на большинстве предприятий: в 1925 году, их насчитывалось по всей стране «десятки тысяч». Как и в случае с движением рабкоров, с которым стенная печать тесно связана, начиная с 1924–1925 года, можно наблюдать появление многочисленных книг-инструкций, где разъясняется, как и на какие темы писать.

И язык заметки, и ее форма в тридцатые годы оказали влияние на часть исследуемой здесь переписки. Во всяком случае в двадцатые годы писать письма было модно. Население в массе своей пишет прежде всего в газеты. Писать время от времени в газету — это часть повседневной жизни советского человека, хотя и делается это нерегулярно, и автор не называет себя рабкором[46]. Для двадцатых годов мы располагаем бесценным комплектом источников: письма, полученные{155} «Крестьянской газетой», одним из наиболее значимых периодических изданий, так как она печаталась во второй половине двадцатых годов тиражом около полутора миллионов экземпляров{156}. Официальные источники утверждали, что «письма внимательно прочитываются, изучаются, передаются для рассмотрения в соответствующие инстанции и, даже не будучи напечатанными, содействуют передаче воли и настроений широких масс во все органы власти»{157}. Соответственно, газеты получали многочисленные письма; примерно около миллиона писем было адресовано в «Крестьянскую газету» между 1923 и 1926 годом{158}.

Эти письма шли от представителей всех социальных слоев российского населения и касались многочисленных вопросов, в том числе и претензий к действующим властям: об этом свидетельствует статистическое исследование, проведенное на основе анализа 570 крестьянских писем, полученных этой газетой между 1 января и 30 июня 1927 года{159}. В таблице, составленной по двум параметрам, редактор сопоставляет обвиняемых[47] и те факты, которые служат основанием для обвинений[48]. Даже если значительная часть писем была, по выражению Шейлы Фитцпатрик, «просьбой о предоставлении информации и разъяснений по правовым вопросам»{160}, заголовки обращений оставляют мало сомнений относительно содержания писем, которые, к сожалению, не сохранились.