Николай Внуков - Энтомоптер

• Название: Энтомоптер
• Автор: Николай Внуков
• Жанр: Прочая детская литература

---

Мы на цыпочках подошли к стеклянной матовой перегородке и заглянули в приоткрытую дверь.

Вправо и влево уходил длинный, очень высокий коридор. Он упирался в огромные окна, через которые водопадом рушился на паркет белый ослепительный свет. Пронизанная этим светом, справа, прямо на нас, шла белая девушка.

Мы нырнули обратно в вестибюль, но она уже заметила. Распахнула дверь настежь.

- Что вы здесь делаете? Как вы сюда попали?

- Там вход, - показал Борька большим пальцем через плечо.

- Это служебный. Немедленно уходите!

- А мы думали, что приемный покой.

Девушка с презрением посмотрела на нас.

- Думали! Приемный покой с другой стороны.

- Извините, пожалуйста, - сказал Юрка. - Седьмая палата здесь?

- Здесь, - сказала девушка и захлопнула дверь.

Юрка подмигнул нам.

- Порядок. Нужна вежливость. Тебе это ничего не стоит, а людям приятно.

Мы выкатились на площадку перед корпусом.

- А вдруг она на втором этаже?

- Не думаю, - сказал Юрка и прищурился, оглядывая окна. Потом подошел к третьему от служебного входа и сказал Тошке:

- Полезешь ты, ты самый легкий.

Встал спиной к стене, сцепил руки петлей у колена.

- Давай.

Тошка ступил ногой в петлю, поднялся на Юркины плечи, и голова его оказалась на уровне нижнего края рамы.

- Не достать! - сказал он.

- Становись мне на голову! - приказал Юрка. - Поддержите его, ребята.

Мы поддержали.

Тошка заглянул в окно.

- Ну?

- Лежит, - сказал Тошка.

- Кто? Инженер?

- Не знаю. Один только нос видно. Он одеялом закрыт до самого подбородка.

- Давай смотри лучше! - сказал Юрка, скорчив страшную рожу от напряжения.

Тошка приподнялся на цыпочки, вытянулся струной. Тут ноги его соскользнули с Юркиной головы, он уцепился за выступающую ребром нижнюю планку окна и повис на стене. Юрка хотел подхватить его, но не успел. Со страшным треском планка оторвалась от рамы, и Тошка ухнул вниз.

Потом мы сидели в кустах за оградой больницы, и Тошка, слюнями протирая ссадины на коленях, ворчал:

- Зараза! Надо просто пойти в справочное и спросить. Понятно? А мы все время по задним дворам, как бродяги и жулики. Всегда какие-то ненормальные способы. Не полезу я больше. Идите к черту!

- Так тебе в справочном и сказали! - огрызался Юрка. - Всегда лучше, когда глазами посмотришь.

Я не выдержал:

- Ребята, а что, если прямо к главному врачу? Я схожу.

- Пустили тебя! - усмехнулся Юрка. - Раскрой карман шире!

- Пустят!

- Попробуй.

- Попробую!

Я вскочил и пошел в приемный покой. Меня распирала злость. В самом деле, почему у нас все получается наперекос? Почему мы выдумываем не как легче, а как труднее? Может быть, от этого проистекают все наши беды? А как его отыскать, этот легкий путь? Кто подскажет, какой путь легкий, а какой тяжелый, какой правильный, а какой неправильный?

Во всяком случае, взрослые нам этого не подсказывали.

Мы никогда не полезли бы в окно, если бы эта беленькая девица не захлопнула перед нами дверь.

Почему, в конце концов, взрослые всегда считают, что они поступают правильно, а мы - неправильно?

Вот от чего меня распирала злость.

В приемном покое было так же прохладно и пусто, как и в служебном. Эмалированная табличка на стене предупреждала: "Впускные дни четверг и воскресенье". Мне было наплевать на табличку.

Сразу за дверью стоял столик, покрытый толстым стеклом, и за столиком сидела накрахмаленная сестричка. Та самая, которая встретила нас у служебного входа.

Она подняла голову, и глаза у нее стали дикими.

- Опять вы? - спросила она почему-то шепотом.

- Опять, - сказал я. - Где главный врач?

- Главный? - переспросила она. - Нет сейчас главного. Есть дежурный.

- Тогда мне к дежурному.

Она, приоткрыв рот, уставилась на меня, а потом прошептала:

- Почему без халата?

- Потому что нету халата, - сказал я грубо. - Рубашка у меня есть. Штаны вот. Ботинки. А халата нет. Где я его достану?

- В гардеробе у Серафимы Михайловны.

Она не спросила, для чего мне нужен дежурный врач, она вообще ничего не спросила, и это было так хорошо, что я даже не понял сразу, что меня пропускают в больницу в неурочный день.

- Ну, чего же стоишь? - сказала она.

В гардеробной я накинул на плечи халат, такой длинный, что из-под него торчали только носки ботинок, и сестричка провела меня по коридору мимо закрытых высоких дверей с выпуклыми цифрами в кабинет дежурного врача.

- Вот он хочет узнать о больном из седьмой палаты, - сказала она молодой женщине с очень румяным лицом.

Женщина внимательно посмотрела на меня.

- Родственник?

- Родственник, - кивнул я.

- Их там еще трое, Надежда Ивановна. Тоже родственники. В канаве сидят. Ждут.

- Пусть ждут, - сказала румяная. - Так вот насчет Тауриха. Очень тяжелый случай. Необходим абсолютный покой. Понятно?

- Вы про какого Тауриха?

- Про Владимира Августовича, конечно. Вашего родственника.

- Да, да... - пробормотал я.

Вот те раз! Значит, фамилия Инженера - Таурих. Я и не знал.

- Инсульт. Кровоизлияние. Задеты многие важные области мозга. Ты меня понимаешь?

- Понимаю, - сказал я. - А говорить он будет?

- Говорить...

Она провела розовыми пальцами по лбу и положила руку на стол.

- Атаксия. Знаешь, что это такое? Это общее функциональное расстройство. Нарушение двигательных центров. Разлажено все.

- Он без сознания?

- В том-то и дело, что в сознании. Он у вас герой, мальчики. Железный, необыкновенный человек. Гордиться можете.

- Ну, хоть немножечко он поправится?

- Не могу и не хочу предугадывать. Мы врачи, дорогой мой. Мы никогда не строим иллюзий. В нашем деле они опасны и не нужны. Тебе не советую тоже. И тем, которые тебя ждут. Самообольщение - скверная вещь. Из-за нее не видно пути, по которому идешь.

- Значит... он уже никогда не будет... как раньше?

- Не знаю. Ничего не знаю, - покачала она головой. - А теперь я прошу вас вот о чем, мальчики: не ломайте, пожалуйста, казенное здание. Оно нам еще пригодится. Договорились? Лидочка, проводи молодого человека.

- Разве это ответ? - сказал Юрка, выслушав мой рассказ. - Инженер никогда бы так не сказал. Никогда. Вот люди!

9. Verba magistri2

Второе крыло мы закончили самостоятельно.

С утра до сумерек комната Инженера принадлежала нам. Комната превращалась в мастерскую. Вера Августовна показала место, куда прятать ключ от входной двери. Нам никто не мешал. Только однажды заглянул Славка, тот самый, который неправильно подключил батарейку к усилителю, и, узнав, что Владимир Августович в больнице, долго стоял, потрясенно глядя на нас.

- Зачем он тебе? - спросил Борька.

- Он обещал... про супергетеродин на транзисторах, - сказал Славка. - Вы все равно не поймете. Вы в радиотехнике ни шиша не понимаете. А он такой человек...

Махнул рукой и ушел.

Мы быстро сдружились с Верой Августовной. Она оказалась очень веселой, любила слушать наши рассказы и интересовалась всем на свете. Не могли мы привыкнуть только к сигарете в ее руке. Все-таки не особенно приятно, когда красивая женщина курит. А Вера Августовна была очень красивой, это признал даже Тошка, который никогда не доверял женщинам.

Она летала на ИЛ-18.

Как ни старался, я не мог представить себе Веру Августовну в кабине самолета с наушниками на голове перед черной, мерцающей приборами радиостанцией. Она была слишком... земная, что ли, слишком неподходящая для больших высот и рева самолетных двигателей.

Когда у нее выдавался свободный от полетов день, она варила картошку и угощала нас великолепными винегретами.

А один раз, когда Борька Линевский вымазал рукав своей белой рубашки тавотом, она приказала ему снять рубашку и за какой-нибудь час выстирала, высушила и выгладила ее, и рубашка засияла, как новенькая.

Странным было ее отношение к энтомоптеру. Она внимательно наблюдала, как мы работаем, даже помогала резать и выгибать трубки. Но, когда мы начинали мечтать о небе и облаках, улыбалась и покачивала головой, будто не верила, что мы когда-нибудь оторвемся от земли.

- Думаете, не полетит? - кипятился Тошка. - Ну, скажите по правде, думаете, ничего не получится?

- Нет, почему же... - говорила она. - Обязательно полетит. - И переводила разговор на другое.

С легкой руки Инженера, мы начали увлекаться латинскими изречениями. В последнем томе большого энциклопедического словаря я отыскал много ходких в литературе выражений, и мы заучили их наизусть. Теперь, при встрече, мы не говорили друг другу "привет!" или "здорово!", а употребляли красивое латинское слово "salve". Если кто-нибудь из нас ошибался, то поправляющий его обязательно добавлял: "Амикус Плято, сад магис амика эст вэритас", что значило "Платон мой друг, но еще больший друг - истина". Допустивший ошибку оправдывался на классическом латинском языке: "Эррарэ хуманум эст" - "Человеку ошибки свойственны".