Николай Шундик - Быстроногий олень. Книга 1

• Название: Быстроногий олень. Книга 1
• Автор: Николай Шундик
• Издательство: Государственное издательство художественной литературы
• Жанр: Советская классическая проза
• Год: 1953

В романе рассказывается о людях Чукотки, об огромных переменах в жизни чукотского народа, которые произошли за годы Советской власти. Дружба чукчей с русскими большевиками, их совместная борьба за новую жизнь встречает яростное сопротивление со стороны остатков местного кулачества, шаманов и замаскированных врагов советского народа. Особенно ожесточенной эта борьба становится во время войны. Передовые оленеводы Ятто, Айгинто, Майна-Воопка, Тымнэро и другие под руководством парторга Гэмаля и секретаря райкома Ковалева продолжают строить счастливую жизнь в тундре.

---

Медленно замирает вихрь, уже не так гулко стучит сердце. «Да, она тоже улыбается им. Но не так, нет, конечно же не так, как сейчас, во сне, улыбается мне. А мужчины… те герои, с которыми она бок о бок идет сквозь бурю войны, что ж… они даже могут любить ее, ее нельзя не любить. Но она… прежде всего расскажет им обо мне, расскажет про свою любовь. И они, те, которые настоящие, низко поклонятся ей, а ненастоящие очень скоро поймут, что притязаниям их никогда не сбыться. Да, я знаю, это удивительная сила у женщины, когда она говорит о своей любви к другому! Тогда порой даже самые грубые, самые дикие чувствуют себя укрощенными и отходят в сторону, бросая исподлобья хмурые, покорные взгляды. Но это тогда, когда она действительно любит!»

Ковалев медленно снова оторвал голову от подушки и страшно обрадовался тому, что увидел на лице жены все ту же улыбку.

«Сибиряк» задержался в Кэрвуке еще на одни сутки. Ковалевы решили провести вечер вместе с друзьями, пригласили гостей. Были здесь и супруги Васильевы. За столом слышались шутки, смех. Громче всех шутил Лев Борисович Караулин. Он подталкивал своего соседа-чукчу, инструктора райкома партии, просил его спеть по-чукотски.

Немного охмелевший, Васильев взял за руки свою дородную жену с миловидным, добрым лицом и обратился к Сергею Яковлевичу:

— Не верит она, что мы с вами очень серьезно о любви говорили, когда нас во льдах затерло.

Ковалев засмеялся.

— Истинная правда, Клавдия Матвеевна, — подтвердил он. — Скажу по секрету: любит он вас… очень любит.

— Песню, товарищи, песню!.. Сергей Яковлевич, вашу любимую! — предложил Караулин, подымаясь из-за стола.

— Споем, Сережа! — шепнула Галина, крепко сжав его руку.

И они запели. Песня их сразу всех покорила. Никто не решался проронить ни слова.

Дывлюсь я на нэбо
Тай думку гадаю,
Чому ж я нэ сокил,
Чому ж нэ литаю?..

Мягкий, задушевный басок Ковалева и чистый, богатый какой-то особенной проникновенностью голос его жены были так удивительно слиты воедино, что всем невольно подумалось: знать, и жизнь-то у них вот так же слита, так же прекрасна и полнозвучна. И еще невольно всем думалось, что один из этих голосов может вдруг где-нибудь оборваться, и тогда… умолкнет чудесная песня.

Песня подымалась подобно соколу, о котором говорилось в ней. Жена Васильева, до боли сомкнув сильные свои руки, словно завороженная, смотрела на поющих. Когда песня кончилась, какое-то мгновение все молчали.

— Ах, и песня! — воскликнул Караулов. — Друзья! Понимаете? Сам себе соколом кажешься.

Лев Борисович вышел из-за стола и потребовал:

— А ну!.. Русскую!

Кто-то схватил гитару, кто-то пустился в пляс, задрожали в окнах стекла, заплясали половицы.

— Товарищ секретарь!.. Сергей Яковлевич! — вдруг притопнул Караулин перед Ковалевым.

— Что ты, что ты, Лев Борисович! — замахал тот руками. — Да я… не умею… Никогда не плясал.

— Нет, нет, товарищи, Сергей Яковлевич пляшет! — неожиданно вырвалось у Галины. — Он просто думает, что ему не солидно… — Огромные глаза ее светились горячо, возбужденно.

— Просим!.. Сергей Яковлевич, просим! — закричали гости.

Ковалев заколебался. Вспомнилось, как в юности, прозванный за мастерскую пляску «цыганком», он, бывало, пускался в лихой пляс по первому зову гармоники.

— Э-эээх! — вырвалось у него из груди, и ноги, послушные ритму лихого перепляса, пошли удивительно легко.

— Ай, мать честная! — выкрикнул Караулин и ринулся было в круг, во его удержали. А Ковалев плясал самозабвенно, с молодой, заражающей удалью.

— По-ррруски! — подналег на «эр» Караулин, и его уже никто не мог удержать на месте.

— По-ррруски! — ответил ему Ковалев.

Галина Николаевна, крепко ухватившись за спинку стула, не отрывала взгляда от мужа.

«Как хорошо, что собрались сюда эти замечательные люди, как хорошо жить на свете!» — думала она, стараясь всеми силами заглушить мысль, что завтра уже расстанется с мужем.

17

По вызову района группа янрайцев во главе с Гэмалем и Айгинто прибыла в Кэрвук.

Поездка эта в районный центр для Айгинто и Митенко была особенно знаменательной: они были приняты в кандидаты партии.

— Теперь у вас целая партийная группа, — сказал Ковалев янрайцам. — Сумеете ли вы сделать так, чтобы в сельсовете вашем, в колхозе вашем каждый человек ощутимо почувствовал, что у вас создана партийная группа?

— Надо суметь, обязательно надо суметь, — сдержанно ответил Гэмаль…

— Я думаю, что сумеете. А теперь хочу вас порадовать. — Секретарь помедлил, заглянул в какую-то ведомость на столе, поставил в ней птичку красным карандашом. — В район к нам присланы моторы, моторные вельботы, есть даже катера. Оружия много пришло.

Янрайцы затаили дыхание. Айгинто даже чуть привстал. Черные глаза его, казалось, стали еще жарче.

— Так вот, на заседании райисполкома решили выделить вашему колхозу два руль-мотора, два моторных вельбота и двадцать охотничьих карабинов.

— Два вельбота! Два мотора! Двадцать карабинов! — в один дух выпалил Айгинто, соскакивая со своего места.

Схватив Гэмаля за плечи, председатель потряс его и, не зная, что делать со своей радостью, почти выкрикнул:

— Ты слышишь, Гэмаль, а?

— Да, да. Вот тут так и написано, на машинке напечатано: два руль-мотора, два вельбота моторных и двадцать винтовок, — скороговоркой ответил Гэмаль, заглядывая в ведомость, где стояла птичка, поставленная красным карандашом.

Ковалев смотрел на взволнованных янрайцев и радовался вместе с ними. Свежевыбритый, в новой гимнастерке полувоенного покроя, сегодня он выглядел как-то по-особенному молодым, без тени усталости. В глубине его темных глаз светились веселые искорки.

— Я думаю, что если все это добавить к той технике, которая у вас имеется, то илирнэйцев догнать уже будет на чем.

— Ай, если бы катер еще! — воскликнул Айгинто. В голосе, в лице его, кроме искренней радости, чувствовалось еще что-то такое, что можно было назвать разгорающейся жадностью.

— Большой аппетит у тебя, Айгинто, — от души рассмеялся Сергей Яковлевич. — После катера тебе и парохода захочется?

— Нет, парохода пока не надо, — смущенно улыбнулся Айгинто. — А вот шхуну — да… не мешало бы, совсем не мешало бы.

На этот раз расхохотались Гэмаль и Митенко.

— Вот это масштабы! — воскликнул сквозь хохот Митенко.

— Зачем смеетесь, почему смеетесь? — возмутился Айгинто. — Я знаю, хорошо знаю: и ты, Гэмаль, и ты, Петр Иванович, катер и шхуну хотите.

— И я тоже хочу, — улыбнулся Сергей Яковлевич. Немного помолчав, он добавил уже другим тоном: — Теперь посмотрите сюда, на эти черные ненавистные флажки на карте. Видите, где они? Очень трудно нашей стране, но она, как и прежде, заботится о далеких чукотских колхозах. Так вот, когда вы будете на этих моторах и вельботах работать, — помните об этом!.. А теперь идите знакомиться с вашей новой техникой. Зайдите в райисполком к товарищу Караулину, он вас проводит… А Петра Ивановича попрошу остаться.

…Караулин зашел в районную торговую контору: ему нужен был пропуск янрайцам на склад, где хранилась привезенная из Владивостока техника для чукотских колхозов. В конторе было много людей. Все они как один смотрели на карту, висевшую на стене. Караулин сразу понял, что здесь идет спор.

— Все равно немцы не возьмут Сталинграда! — кричал толстенький, с красным лицом мужчина.

— Послушайте вы, они его уже почти взяли! — возразил ему Шельбицкий, отрывая свой взгляд от карты.

— Вот именно, только почти! Они и Москву в свое время брали только «почти», однако всем известно, что из этого получилось!

Толстяк уставился насмешливыми глазами в Шельбицкого.

— Э, нет, извините! У Москвы была совсем другая ситуация: немцы, насколько мне известно, в Москву не входили, — повысил голос Шельбицкий.

— Ну, а хотя и возьмут немцы Сталинград, что же, по-вашему, это будет конец, катастрофа!

— Ну зачем же такие громкие слова? — поморщился Шельбицкий. — Вот как раз я и хочу сказать, что не вижу конца всему этому. Нас, с нашими людскими резервами, победить, разумеется, невозможно! Но в то же время, как вам известно, немцев в Германии не так уж мало. Каждый год у них прирост в армию их юношества в один миллион во всяком случае будет. Посудите сами… — Шельбицкий взял счеты, привычно встряхнул над ними расслабленной худосочной кистью руки.

И тут случилось непредвиденное. С места встал никем не замеченный до сих пор заведующий складами Савельев, вырвал из рук Шельбицкого счеты и с яростью грохнул их об пол.

— Тряпка, слюнтяй. Забыл ты, товарищ бухгалтер, что косточки на счетах это одно, а советские люди — совсем другое!