Ганс Эверс - Сочинения в двух томах. Том второй

• Название: Сочинения в двух томах. Том второй
• Автор: Ганс Эверс
• Издательство: ТЕРРА
• Жанр: Ужасы и Мистика
• Год: 1997
• ISBN: 5-300-01-202-5, 5-300-01200-9

Ганс Гейнц Эверс (1871–1943) — немецкий писатель, драматург, сатирик. Его произведениям, которые еще в начале XX века причислялись к выдающимся достижениям художественной литературы, присущи гротеск, таинственность и фантастика.

Во второй том включены рассказы и роман «Превращенная в мужчину».

---

В это время она получила открытку от своего кузена. В ней он на французском языке поздравлял Эндри с днем рождения. Открытка была адресована первоначально в Стокгольм одной шведской знакомой и уже оттуда переслана ей. А отправлена — из Парижа.

Долгие часы Эндри размышляла над этой открыткой, точно от нее исходила какая-то манящая сила. Он был в Париже? Как это возможно в такое время?

Она дождалась полного выздоровления, пока не исчезли последние следы болезни. Затем отправилась в военное министерство за справками. Ее направляли из одной двери в другую. По ее неясным намекам трудно было понять, чего она, собственно, хочет. В конце концов она очутилась в небольшой комнате перед майором и изложила ему, чего желает. Офицер не дал ей сказать и трех фраз и объявил, что таким предложениям не дается никакого хода. Он позвонил и приказал появившемуся солдату тотчас же выпроводить даму. Все это произошло так быстро, что она не успела даже всмотреться в лицо человека, выгнавшего ее. Она последовала за солдатом. Тот вел ее коридорами и лестницами, открыл наконец дверь и выпустил ее. Она стояла на улице, но не на той, с которой вошла. Медленно пошла дальше, но почувствовала, что кто-то бежит за ней. Остановилась, обернулась. К ней быстрыми шагами подошла молодая девушка и, всунув ей в руку, не говоря ни слова, записку, побежала дальше.

Эндри быстро прочла нацарапанные карандашом слова:

«Сюда не возвращайтесь. Будьте сегодня в восемь часов вечера в приемной зале отеля «Эден».»

Она сидела в кожаном кресле в «Эдене» и ждала. Через некоторое время мимо нее прошел человек, мимоходом попросивший ее следовать за ним незаметно. Она вышла за ним на улицу. Он указала глазами на автомобиль с открывшейся дверцей. Она вошла туда, и в ту же секунду автомобиль двинулся.

Рядом с ней сидел один господин, напротив — другой. Оба подвергли ее суровому допросу. Спрашивали о каждой мелочи ее жизни, давая понять, что имеет смысл говорить только чистейшую правду, так как все будет точно проверяться. С нею говорили по-английски, по-французски, по-итальянски; спрашивали, умеет ли она говорить на том или ином диалекте? Особенно обрадовались, казалось, эти господа тому, что она в совершенстве владеет голландским языком.

Более двух часов они ездили в автомобиле по улицам Берлина. Наконец остановились перед одной виллой в Грюнвальде. Эндри ввели в дом, в комнату, где оставили одну. Минут через двадцать мужчины вернулись. С ними был третий, которому они, по-видимому, представили отчет: высокий с лысой головой человек с добродушным, детски-наивным, круглым, как луна, лицом. Он поклонился ей, извинившись, что так долго заставили ее ждать.

— Думаю, мы сможем, сударыня, воспользоваться вами, — сказал он. — Но вы, конечно, голодны. Могу я пригласить вас на небольшой ужин?

Он подал ей руку, повел в другую комнату, где был накрыт стол на четверых. Не было ни лакея, ни горничной. Мужчины обслуживали себя сами. Только теперь она могла ближе рассмотреть своих спутников. Один — изящный молодой человек с темными волосами и глазами, говоривший с легким венским акцентом. Другой — широкоплечий, с бычьей шеей, с маленькими светлыми, остро глядевшими глазками.

Был конец третьей военной зимы, и ужин подали весьма скудный. Все же на каждого пришлось по яйцу и по стакану хорошего мозельского вина. Лысый господин чокнулся с ней, передал миску с рубленой вареной свеклой и сказал:

— Не объедайтесь только, сударыня, — вы скоро будете иметь случай поесть лучше, чем мы.

В ближайшие недели ее очень тщательно обучали. Она училась писать письма, в которых под видом якобы незначительных сообщений передавались тайные известия. Она должна была выучить наизусть множество имен, изучать карты и планы. Ее обучали всему, что казалось необходимым, тем возможным путям, которыми эти знания можно было получить.

Вечером, накануне отъезда, ей дали голландский паспорт в Англию, снабдили большими деньгами, вручили аккредитив на один амстердамский банк, откуда она при надобности могла получать средства.

Господин с лысиной и детской улыбкой жал ей при прощании руку.

— Несравненно важнее того, что вы у нас учили, — сказал он ей серьезно, — уметь самой найти нужное в решительный момент. Предпринимаемая вами поездка гораздо опаснее поездки на фронт. Вы будете совсем одна, без единого человека рядом, который бы вам помог. Вы не получите при этом ни славы, ни чести. Ни друзья, ни враги не любят хвастаться шпионами. И все же вы преследуете высокую цель: вы можете дать нам сведения, которые окажутся ценнее армейского корпуса. Для достижения этой цели, сударыня, хорошо всякое средство, заметьте это — всякое…

Этих слов она не забыла. Как сестра милосердия она никуда не годилась. Здесь же могла многое сделать для своей страны, для своего народа. Разве Ян не делает того же?

Она выехала в ту же ночь. На другой день сошла с поезда в Дуйсбурге и отправилась в гостиницу. После полудня в назначенную минуту на улице стоял автомобиль, в который она села. Уже давно стемнело, когда они остановились на шоссе. Там ждал другой автомобиль, и она пересела в него.

— Где мы? — спросила она своего нового спутника.

— В четверти часа от Клеве, — ответил тот.

Ее сердце забилось. Она внимательно вглядывалась в окрестности. Не поедут ли они по Войландскому шоссе? Но в темноте ничего не увидела.

Они ехали лесной дорогой, едва пропускавшей автомобиль. Затем пересекли луга, замерзшие поля и наконец снова выехали на шоссе.

— Мы уже переехали границу? — спросила она.

Человек, сидевший у руля, кивнул головой, посмотрел на свои часы на руке и вдруг поехал медленнее.

— Мы приедем слишком рано, — сказал он. — Лучше поспеть прямо к отходу поезда.

— Где? — спросила она.

— В Арнгейме, — ответил он. — Там вы сядете в ночной поезд на Амстердам. Вот билет.

Они подъехали к вокзалу одновременно с поездом. У крыльца не было ни одного носильщика. Шофер спрыгнул со своего места, схватил ее ручные чемоданчики, побежал с нею на платформу, помог войти в вагон. Она открыла сумочку, чтобы дать ему на чай. Он, улыбаясь, отказался.

— Благодарю вас, — сказал он, — я лейтенант. — Он схватил ее руку и поцеловал. — Желаю вам вернуться оттуда, куда вы едете!

Уже ночью она была в Амстердаме, а два дня спустя в Лондоне.

Начало показалось ей нетрудным. Очень скоро она возобновила старые знакомства и завела новые. О скандале в Риме слыхали. Было понятно, что она больше не хотела называть себя Делла Торре и носила девичье имя: Эндри Вермейлен. У своей старой приятельницы по прачечной позаимствовала она эту фамилию. «Она принесет мне счастье», — подумала Эндри.

Она приняла участие в фехтовальном состязании в пользу Красного Креста, затем в скачках, устроенных дамами из общества в пользу слепых воинов. Повсюду ее принимали за голландку. На одном большом базаре она заведовала лавочкой, украшенной флагами Нидерландов, в одежде крестьянки продавала красные эдамские сыры и желтые голландские, выписанные из Амстердама. Ее положение сделалось совсем прочным, когда она устроила выставку газеты своего «соотечественника» Луи Рэмакерса, который изо дня в день в «Роттердамском Куранте» печатал ядовитые нападки на Германию. Она продавала по дорогой цене эти газеты в пользу бедных бельгийских детей, которым германские варвары обрубали руки. Она постоянно рассказывала посетителям выставки эти грязные выдумки. Выдумывала от себя новые, передавала со слезами на глазах, как будто сама видела этих страшно искалеченных детишек, ухаживала за ними.

Каждое средство хорошо для ее работы — говорил человек с лицом, круглым, как луна, каждое!..

Ее выбирали в одну комиссию за другой. Было приятно видеть, как нейтральная иностранка столь усердно работает на союзников. Все ближе и ближе она подходила к тесному кругу, знакомилась с учреждениями и лицами, ради которых ее сюда послали. Только стоило это больших денег и требовало много времени.

Благодаря случаю она познакомилась на одном вечере с контр-адмиралом Эллиотом, который почти никогда не показывался в обществе. Ее сердце забилось, когда она услыхала его фамилию. Это был человек, нужный ей более всякого иного, — сэр Джон Эллиот, правая рука лорда адмиралтейства. Она вела себя очень сдержанно в этот вечер. Обменялась с ним только одной-двумя фразами. Зато много беседовала с его женой, тихой и некрасивой старой канадкой, очень суеверной и невежественной, чувствовавшей себя несчастной и всегда затираемой в лондонском обществе. Эндри была приглашена к чаю, подружилась с леди, стала запросто бывать у нее в доме. Таким образом она быстро сблизилась и с адмиралом. Он привык к ней, засыпал ее любезностями. Его подходы были неловки и наивны. Она поняла, что этот человек ничего другого, кроме своей судьбы, не знает, что ему впервые в жизни попадается на дороге женщина. Она старалась, как могла, разжечь эту страсть, в то же время скрывая это от его жены. Стала все чаще и чаще встречаться с ним наедине. До тошноты выслушивала его детские любовные истории. Но он всегда замолкал, как только она, хотя бы издали, касалась военных событий и политики адмиралтейства.