Берды Кербабаев - Небит-Даг

• Название: Небит-Даг
• Автор: Берды Кербабаев
• Издательство: Известия
• Жанр: Советская классическая проза
• Год: 1967

«Небит-Даг» — книга о нефтяниках нового социалистического города, возникшего в бескрайней туркменской степи, — создана человеком, отлично знающим и своих героев, и их нелегкий труд.

---

Завели и собаку. Ее выпросили для нового поселка трактористы где-то в кочевье, раскинувшем свои кибитки у крана водопровода. Стройная тонконогая борзая с могучей грудью и втянутым животом была ласкова, как щенок. К ней все привязались: играли, разговаривали, а Джапар сшил ей попонку, чтобы не зябла по ночам.

С бригадой Атабая приезжие жили дружно. Старожилы тяготились своим малолюдством и обрадовались появлению небит-дагских знакомых, усатый бурильщик даже попытался составить волейбольную команду, но игроков все-таки не хватало.

Приезд трактористов и шоферов — тоже всегда радость. У местных шоферов особое отношение к пескам. Бездорожье полное, и каждый, как штурман в море, сам себе выбирает курс. Шоферы валились с ног от усталости, им давали отоспаться, а потом сажали за стол. Они привозили городские новости, знали и все, что происходит на безлюдном унылом пути. Рассказывали, что в доме насосной станции на полдороге от Небит-Дага в Сазаклы в полном одиночестве живет механик, прежде бывший большим начальником в Красноводске. Его сняли за пьянство и отправили в пустыню… на водопровод. Бурильщики и шоферы держали пари, что будет с механиком: исправится или вовсе сопьется? Шутник Атабай однажды пришел на буровую Тагана и сказал, что в поселке появился мальчишка, который продает чал в стаканах. Ему поверили, мальчишку искали, беспокоились, не засыпало ли его во время песчаной бури.

Аккуратно вели счет выходным дням — у каждого свой запас, свои выкладки. Счастьем бывало, когда отгул совпадал с прибытием самолета. Тогда в два счета, за полчаса можно оказаться дома, в кругу семьи, и помыться и отоспаться на чистом белье.

Так, поглощенные работой, ежедневными заботами да маленькими радостями и горестями, люди жили, не замечая за собой ничего героического. Скажи им, что Атабай и его товарищи, проработав год в барханах, уже совершили подвиг, — не поверят. Скажут: где же нефть, какой это подвиг без нефти?

Легче всех и труднее всех в Сазаклы жилось Пилмахмуду. Прозвище прочно пристало к нему, и теперь только по ведомости на зарплату можно было узнать его настоящее имя — Чекер Туваков. Пилмахмуду удалось еще на Вышке перейти к Тагану. Вместе со всей бригадой он полетел в Сазаклы. Перелет из города в пустыню ошеломил его. Самолет тянул ровно, набирал высоту, и его ничто не подпирало снизу. Забыть об этом, пока летели, Пилмахмуд не мог ни на минуту. Он вставал во весь рост, оглядывался, кругом был воздух — снизу, сверху, с боков, а ноги твердо упирались в пол, даже в поезде больше качало. Внизу городские дома, как аптечные коробочки, а деревья похожи на щетки, которыми чистят лампы. И, как ни странно, воздух на небе такой же, как на земле. Временами Пилмахмуд терял ощущение собственной громоздкости — ощущение, которое никогда не покидало его. Он ликовал, казалось, что он и сам превратился в птицу, освободился от тяжкого груза. Но когда снова очутился на земле, то все свои смутные и радостные переживания смог выразить лишь одной глубокомысленной фразой:

— Только с ишака слез, и оказался на самолете…

В Сазаклы Пилмахмуду было легко, потому что он всю жизнь провел в песках и еще не успел привыкнуть к городу. Не скучал, потому что у него была своя особая задача: стать настоящим нефтяником. А это-то и было непостижимо трудно. Не хватало сообразительности, трудно было приучить грубые руки к инструменту. Пилмахмуд двигался как во сне, то защемлял себе пальцы, то ронял на ноги тяжелые предметы.

Таган понимал состояние новичка и обращался с ним мягко, но Тойджан, вспыльчивый и нетерпеливый, часто укорял за неповоротливость. Чекер задумывался: «И эта работа, видно, не по мне. Попал сюда по ошибке». Он не догадывался, что уже и теперь был очень полезен для бригады. Хотя буровые работы в Сазаклы были по-современному механизированы, но и для них иногда требовалась физическая сила. Чекер еще не годился в бурильщики или палатчики, но для тяжелой работы был незаменим. Трубу, которую Халапаев и Джапар вдвоем не могли сдвинуть с места, он спокойно нес на плече. Когда приходилось разгружать машины, Пилмахмуд оправдывал свое прозвище и впрямь напоминал большого слона, с легкостью перетаскивающего бревна. Могучей рукой, точно хоботом, хватался за трубы и поднимал, как тонкие прутья.

Сегодня Чекер начал рабочий день с того, что принялся измерять вязкость глины прибором, похожим, как ему казалось, на моток шерстяных ниток. По тому, как он то набирал глину, то сливал, разглядывая на свет, и снова набирал, почесывая затылок, было видно, что, сколько ни учили, все равно он не может определить, густой получился раствор или жидкий.

Таган заметил, что Пилмахмуд не справляется с делом, взял у него вязкометр, взглянул на показания прибора и, махнув рукой в сторону огромного чана, сказал:

— Открой, пожалуйста!

Он поглядел, как неуверенно передвигается Чекер, переставляя свои широкие, подобные крышкам котла, ступни, и заметил Тойджану:

— Погляди на его походку! Человек словно дом потерял…

— А раскачивается-то как пьяный! — поддержал бурильщик.

Чекер оглянулся, помолчал и пошел дальше, не улыбаясь и не сердясь. Молчаливость мешала ему близко сходиться с людьми, он дичился, смотрел на всех, как больная овца. Вначале шутки казались обидными, но откровенное восхищение товарищей его силой, их незлобивость постепенно примирили его с постоянным подтруниванием. Теперь он не представлял себе, как смог бы жить без бригады.

Выполнив приказание мастера, он в глубокой задумчивости вперил взгляд в глубь чана. Мастеру показалось, что наконец-то парень начал кое-что соображать. На самом же деле Чекер предавался в эти минуты довольно отвлеченным размышлениям. «Удивительные люди здесь работают, — думал он, — как только они догадываются, что лежит под семью слоями земли? Если бы раньше сказали, что нефть добывают с такой глубины, я бы подумал, что это делает божья сила. Оказывается, бог и руки не приложил к этому делу. Хоть бы еще один уважаемый Таган-ага тут колдовал! Куда ни шло! Но Тойджан, он по годам только в подпаски и годится, а как быстро соображает, будто насквозь просверливает взглядом все семь слоев. И я, я тоже помогаю! Что может быть интереснее бурения? Работа, конечно, беспокойная, у всех будто хвосты подвязаны, как у скакунов перед бегом. Это тебе не овец водить на водопой. А почему бы и мне не стать мастером? Ну, не дурак ли я, о чем задумался… Равняться с Таганом-ага! Кто не понимает техники, годится только таскать трубы. Но ведь и Таган-ага прилетел сюда не на крыльях учености, а оседлав свою пастушью палку. Неутомимому охотнику и не очень щедрый бог дает добычу. Может, и меня выведет в люди упорный труд?»

Ухватившись за эту надежду, Чекер Туваков просиял, как солнышко, а мастер сказал Тойджану:

— Если хочешь знать, какая на дворе погода, смотри не в окно, а в лицо Пилмахмуду.

Тойджан, видя, что старик в веселом настроении, подзадорил простодушным вопросом:

— Мастер-ага, разве лицо Пилмахмуда зеркало?

— Что там зеркало! От сырости сходит фольга, упадет — разобьется. А лицо Пилмахмуда — прочный прибор. Нахмурился — налетела буря, просиял — вышло солнце. Три дня, пока дул ветер, мы не видели на его лице улыбки. В такие дни не знаешь, с какой стороны к нему подойти. Глядит, как ленивый бык, который обиделся, что ему хвост прикрутили. А сейчас смотри-ка — рот до ушей!

Чекер долго не подавал голоса. Однако мастер заметил, как шевелятся его толстые губы, и терпеливо ждал ответа. И верно, не прошло и трех минут, как Чекер проговорил:

— Эта непогода наделала много хлопот.

Кратко высказавшись, он опустил глаза, словно произнес что-то непристойное.

Чекер сказал правду. Свирепый ветер, не утихавший три дня, измучил бурильщиков. Густая пыль не давала открыть глаза. Привинчивая трубы, Халапаев и Чекер, несмотря на прохладную погоду, обливались потом. Известный своей выносливостью Губайдуллин кричал: «Мастер-ага, сил больше нету! Ноги дрожат, сейчас упаду!» В такую погоду трудно было держать тяжелые трубы, раскачиваемые ветром. Сквозь свист ветра слышался голос мастера: «Ха-ла-паев! Смени наверху палатчика!» У Пилмахмуда замирало сердце. А вдруг и ему мастер прикажет лезть наверх? «Нет, — решал он, — если и велит, все равно не полезу. Прикажет сдвинуть вышку — попытаюсь. А наверх — ни за что!» Вспомнив все это, Пилмахмуд снова разжал уста и сказал:

— Мастер-ага, и ты был тогда невесел.

На этот раз Таган ответил серьезно:

— Верно говоришь, Пилмахмуд! Как я мог быть спокойным в такую опасную минуту? Ведь я отвечаю и за Джапара и за тебя. За всех отвечаю, а прекращать бурение недостойно нашей бригады…

— Правильно, — вмешался в разговор Халапаев. — Чтобы владеть собой в такие минуты, нужна крепкая жила!

Таган, недовольный, что его прервали, сухо сказал: