Маргарет Макмиллан - Война, которая покончила с миром. Кто и почему развязал Первую мировую

• Название: Война, которая покончила с миром. Кто и почему развязал Первую мировую
• Автор: Маргарет Макмиллан
• Жанр: Прочая документальная литература
• Год: 2016
• ISBN: 978-5-227-06772-2

Всемирно известный историк, профессор Оксфордского университета Маргарет Макмиллан исследует причины развязывания Первой мировой войны, последовавшей после длительного периода мира в Европе, который, казалось, и впредь сулил ей процветание и прогресс. Автор рассматривает основные политические и технологические преобразования Европы за годы, предшествующие войне, то есть с конца XIX в. до августа 1914 г., когда был убит эрцгерцог Франц-Фердинанд. Анализируя идеи, чувства и решения, которые, выйдя из-под контроля, нарушили равновесие и привели Европу к катастрофе, Макмиллан дает яркое, образное описание участников событий и анализ мотивов их действий. Книга Маргарет Макмиллан – блистательное исследование и наиболее полный отчет о последних годах старой Европы.

---

План заключался в том, что небольшой отряд под началом Жана Батиста Маршана скрытно выступит на восток из Габона, причем французские предводители экспедиции должны были при необходимости выдавать себя за путешественников, изучающих перспективы торговли в тех местах. Этот отряд должен был «застолбить» Фашоду до того, как англичане прознают об их намерениях. Кажется, французы надеялись прямо на месте отыскать потенциальных союзников – возможно, даже наладить отношения с Махди и его войском в Судане. Это, в свою очередь, могло послужить поводом для международной конференции, которая определила бы границы в районе Верхнего Нила и снова открыла бы вопрос о контроле над Египтом. К несчастью для французов, все пошло хуже некуда. Во-первых, начало экспедиции по множеству причин откладывалось, и Маршан отправился в путь только в марте 1897 г. Во-вторых, французское колониальное лобби и близкие к нему газеты открыто обсуждали перспективы похода и даже любезно публиковали карты задолго до того, как экспедиция тронулась с места. У англичан, естественно, была масса времени на подготовку должного ответа. Маршан еще был в Браззавиле, а британское правительство уже выступило с предупреждением, заявив, что продвижение французов в сторону Нила будет воспринято как недружественный акт[370]. В-третьих, император Менелик, правитель независимой Эфиопии, обещавший пропустить французские отряды с востока на помощь Маршану, не сдержал своего слова и вместо этого заставил французов сделать огромный крюк[371].

Маршан с еще семью французскими офицерами и ста двадцатью сенегальскими солдатами пробирался через Африку полтора года. Носильщики, которых порой силой набирали из местных племен по пути, тащили огромные запасы, включая десять тонн риса, пять тонн солонины, тонну кофе и 1300 литров красного вина и шампанского (последним предполагалось отметить успех похода). Экспедиция располагала также некоторым количеством боеприпасов и даже небольшим речным пароходом, который приходилось нести в разобранном виде, – однажды его переправили на расстояние в 120 километров через буш. Кроме того, были припасены и подарки для аборигенов, которые, впрочем, обычно разбегались при виде чужаков, так что шестнадцать тонн разноцветных бус и 70 тыс. метров цветной ткани по большей части остались невостребованными. У путешественников также имелось механическое пианино, французский флаг и семена овощей[372].

В конце лета 1898 г. экспедиция Маршана приблизилась к Нилу и Фашоде. К этому времени англичанам уже были хорошо известны как маршрут французов, так и их намерения. Пока последние укреплялись в селении, Британия уже выслала из Египта экспедиционный корпус под началом генерала Горацио Герберта Китченера, которому было приказано вернуть Судан под английское владычество. Эту армию в качестве военного корреспондента сопровождал молодой Уинстон Черчилль. 2 сентября при Омдурмане (на подступах к Хартуму) англо-египетские войска нанесли сокрушительное поражение махдистам. После этого Китченер вскрыл запечатанные пакеты с приказами из Лондона и обнаружил, что ему нужно было двинуться на юг к Фашоде и там убедить французов уйти. 18 сентября он прибыл в этот пункт с пятью канонерскими лодками и отрядом достаточно сильным, чтобы уверенно подавить французов числом.

Непосредственно в этом районе между сторонами сложились вполне дружеские отношения. На англичан произвело впечатление то, с каким комфортом устроились их коллеги, которые разбили клумбы с цветами и даже посадили овощи, включая зеленую стручковую фасоль. Французы же были счастливы получить свежие газеты с родины, хотя и были потрясены, узнав о «деле Дрейфуса», которое как раз в это время раскололо Францию. Один из членов экспедиции даже сказал: «Всего через час после того, как мы взглянули на страницы французских газет, мы все уже дрожали и плакали». Китченер предложил Маршану виски с содовой, и тот впоследствии заметил: «Одной из величайших жертв, которые я когда-либо приносил ради моей страны, было то, что я вообще решился выпить эту ужасную мутную жидкость». Французы в ответ преподнесли англичанам теплого шампанского, а затем обе стороны вежливо, но твердо заявили свои права на окружающую территорию и отказались отвести войска[373].

Известие об этом противостоянии устремилось на север посредством пароходов и телеграфных линий. При этом реакция в Париже и в Лондоне была далеко не такой трезвой, как непосредственно на месте событий. Конечно, для Англии и Франции конфронтация из-за Фашоды была дополнительно отягощена воспоминаниями об их долгой общей истории. Гастингс, Азенкур, Креси, Трафальгар, Ватерлоо, Вильгельм Завоеватель, Жанна д'Арк, Людовик XIV, Наполеон… Все это создавало в общественном мнении по обе стороны Канала образы «вероломной Англии» и, соответственно, «коварной Франции». Фашода вновь напомнила всем о шедшей еще с XVI в. долгой борьбе этих двух стран за мировое господство. В борьбе за колониальные владения британские и французские войска сражались друг с другом повсюду от реки Св. Лаврентия до полей Бенгалии. Старое соперничество совсем недавно возродилось из-за событий в Египте и всюду на территории распадающейся Османской империи. Две державы сталкивались и в Азии, где Французский Индокитай и Британская Индия разделялись лишь пока еще независимым государством Сиам. Не осталась в стороне и Африка, а в Индийском океане камнем преткновения стал остров Мадагаскар, который, вопреки британским протестам, французы захватили в 1896 г. Когда осенью 1898 г. начался фашодский кризис, французские газеты выходили с заголовками «Не уступать Англии!», а английская пресса предупреждала, что Британия больше не будет терпеть «французские трюки». «Если мы поддадимся сейчас, – писала The Daily Mail, – то назавтра нас ожидают лишь еще более нелепые требования»[374].

Правительства обеих стран развили большую закулисную активность и на всякий случай подготавливались даже планы военных действий. Англичане рассматривали перспективы атаки на французскую военно-морскую базу в Бресте и привели свой Средиземноморский флот в боевую готовность. Томас Баркли, выдающийся английский журналист и предприниматель, услышал в Париже слухи о том, что мэры городов на побережье Канала получили распоряжение предоставить здания церквей под госпитали. Баркли также написал для местной англоязычной газеты статью о том, что могло ожидать англичан, оказавшихся во Франции после начала войны. Британский посол в Париже предупреждал свое руководство о возможном во Франции военном перевороте против и без того шатавшегося правительства – если бы военные взяли власть в свои руки, то они могли бы решиться на войну с Англией, чтобы сплотить нацию.

Королева Виктория сказала Солсбери, что «едва ли смогла бы заставить себя согласиться на войну из-за настолько жалкого и крошечного объекта». Она убеждала премьер-министра найти способ достичь с французами компромисса. Солсбери тогда верно рассчитал, что война Франции была не нужна[375]. В начале ноября Париж согласился отозвать из Фашоды Маршана и его отряд – формальным поводом для такого решения была забота об их здоровье. Маршан отверг предложение англичан перевезти всех на пароходе, и его экспедиция тронулась на восток, чтобы достичь Джибути шесть месяцев спустя. В наши дни Фашода все еще остается бедным городом, но вот ее население значительно увеличилось за счет беженцев, которых изгнали из родных мест суданские гражданские войны и голод.

Когда в следующем году началась Англо-бурская война, общественное мнение Франции оказалось полностью на стороне южноафриканских республик. В военной академии Сен-Сир выпускной класс 1900 г. назвал себя «Трансваальским выпуском»[376]. Английский посол мрачно сообщал Солсбери, что французское общество упивается известиями о британских неудачах. «Я уверен, что ваша светлость поймет мое положение и те чувства, которые должен испытывать полномочный представитель королевы в стране, кажется помешавшейся от зависти, злости и негодования»[377]. Президент Феликс Фор в разговоре с русским дипломатом сказал, что главным врагом Франции является не Германия, а Британия, – и снова по обе стороны Ла-Манша заговорили о войне[378].

Фашодский кризис и его исход не удовлетворили ни одну из сторон, но все же оказали благотворный эффект в будущем. Как и в случае с Карибским кризисом 1962 г., перспектива открытой войны напугала участников конфликта, и более холодные головы начали изыскивать пути, которые позволили бы избежать подобных обострений в будущем. В Англии люди, подобные Чемберлену и Бальфуру, хотели отказаться от принципов изоляции, и для них не имело большого значения, какую именно страну избрать в союзники. Подобно своему великому предшественнику лорду Пальмерстону, они считали, что у Британии нет ни вечных союзников, ни постоянных врагов, но есть лишь постоянные интересы. Как выразился сам Чемберлен: «Если уж идея насчет естественного союза с Германией должна быть отвергнута, то нет ничего невозможного в том, чтобы Англия пришла к взаимопониманию с Россией или Францией»[379]. Барон Экардштайн, германский дипломат, написавший занимательные, но не всегда достоверные мемуары, мог, однако, говорить правду, утверждая, что в начале 1902 г. ему удалось подслушать беседу между Чемберленом и новым французским послом Полем Камбоном. «Когда после обеда мы закурили и приступили к кофе, – вспоминал барон, – я вдруг обратил внимание, как Чемберлен и Камбон перешли в бильярдную. Я наблюдал за ними и отметил, что они оживленно беседовали в течение ровным счетом 28 минут. Конечно, издалека я не смог расслышать всего, но я точно слышал два слова – «Марокко» и «Египет»[380].