Ольга Михайлова - Быть подлецом

• Название: Быть подлецом
• Автор: Ольга Михайлова
• Жанр: Ужасы и Мистика

Сколь мало мы видим и сколь мало способны понять, особенно, когда смотрим на мир чистыми глазами, сколь многое обольщает и ослепляет нас… Чарльз Донован наблюдателен и умён — но почему он, имеющий проницательный взгляд художника, ничего не видит?

---

Кто мог войти в его комнату с мольбертом в его отсутствие? Любой из челяди и любой из господ. Донован не помнил, чтобы дверь в эту комнату вообще запиралась. Чарльз откинулся на стуле и тот предательски заскрипел сломанной спинкой.

Донован поднялся и торопливо направился к Райану Бреннану. Тот жил в главном крыле, в бельэтаже. На сей раз Чарльз не боялся, что его заметят, напротив, он нарочито без стука распахнул двери апартаментов хозяина.

Увы, его там не было. Везде была заметна та же умная роскошь без вычур: дорогостоящая мебель, мягкие ковры, тяжелые классические люстры. На стенах — пейзажи в рамах морёного дуба, тёмно-зелёные портьеры и такие же покрывала. Донован развернулся и устремился к покоям Джозефа Бреннана — теперь у него был повод войти туда без стука.

Однако не получилось. В коридоре у двери стояли сам Джозеф Бреннан, Райан Бреннан и мистер Томас Ревелл. Его шаги все они услышали издали и обернулись. Доновану не показалось, что они спорили или ссорились: лица казались утомлёнными, но спокойными. Чарльз, чуть сбиваясь от волнения, рассказал о пропаже красок. Ревелл выслушал его, явно ничего не понимая, но представители семейства Бреннан всё поняли очень быстро.

— Господи, нет… — зло простонал Райан, — только мышьяка нам не хватало…

— Misfortunes never come alone…[6] — проворчал Джозеф.

— А что пропало-то? — поинтересовался Томас Ревелл.

Бреннаны, оба, махнули рукой.

— А им можно всерьез отравиться? — Райан Бреннан задал этот вопрос не художнику, но дяде.

— Всё зависит от дозы. Смертельная доза мышьяка при приёме внутрь — несколько миллиграммов, смерть может наступить в течение первого часа от паралича дыхания. Симптомы — холерные, но есть проба Марша, не перепутаешь. Но можно и спасти, коль вовремя кинуться. Рвотные, промывание желудка, сифонные клизмы, непрерывная ингаляция кислорода, антидоты, переливание крови…

Чарльз вспомнил, что перед ним — врач.

— Но кто мог взять его? — Брайан скрипнул зубами.

— Да кто угодно…

— Но, может, попытаться поискать? — робко заметил Донован.

— The fat is in the fire.[7]

— А мистера Хэдфилда так и не нашли? — спросил Донован.

Джозеф Бреннан досадливо поморщился.

— Мы послали людей на болота, но после такого ливня, — пробурчал он, — скорей сам потонешь, чем утопленника вытащишь. Вчера Патрик чуть не захлебнулся. Но Фокс углядел на болотах ботинок, валявшийся на кочке. Сейчас пошли за багром, хотят достать его. Если это его — ничего не попишешь… Так ещё и мышьяк! А вы не отнесли его домой? Точно, что он был здесь?

Донован уверенно кивнул. В церковной мастерской были свои пигменты и краски, но эти принадлежали именно ему, он всегда пользовался ими для частных заказов и твёрдо помнил, что никуда их отсюда не забирал.

— Господи, вот вы где, — в холле появилась Элизабет Бреннан. — Чай в гостиной, господа, — она прошла к Райану и остановилась, внимательно глядя на них, — нашли Эдварда?

— Нет, но потеряли мышьяк, — Джо Бреннан коротко поведал племяннице о пропаже Донована.

Мисс Элизабет удивилась.

— Что за глупость… Мышьяк лежит в холщовом мешке у Митчела в сарае. Он травит им каких-то жуков.

— Видимо, не все об этом знали, — философский взгляд на вещи был, очевидно, свойственен дяде Джо.

— Мне кажется, — Донован потупился, вспомнив неожиданный и странный визит в комнату мисс Энн Хэдфилд, — что это… кто-то из девушек.

— Да, на Патрика это не похоже, — зло согласился Райан, — но мне, скажу по чести, это всё начинает надоедать. Говорил же, — в голосе его проступило рычание, — отправить всех этих девиц отсюда, так нет же…

Донован удивился, что Райан позволяет себе подобные слова при Томасе Ревелле, но тот стоял рядом безучастно, точно речь шла не о его сестрах.

— А это… не мисс Энн? — осторожно предположил Чарльз.

— Этой-то чего не хватает? — вопросом оспорил его Райан.

— Хватит, пошли чаю выпьем, — подвел итог разговору Джозеф и обратился к племяннице, — и налей нам по стаканчику чего-нибудь спиртного, Бетти, мы продрогли.

Все проследовали в гостиную. Элизабет ненадолго исчезла, потом вернулась с бутылкой джина.

— А самоубийство… может быть заразительно? — с любопытством осведомился Райан, обращаясь к Джозефу. — У меня ощущение, что мистер Уильям просто перезаразил всех.

Тот, сделав солидный глоток из стакана, кивнул.

— Да, есть такое. Нет, всех не заразишь, понятно. — Джозеф отправил в рот кусок пирога, — люди убивают себя от несчастной любви, от сильной страсти или от злополучной семейной жизни, от потери вкуса к жизни, от бессилия, от позора и потери чести, от потери состояния и нужды, от измены и предательства, от безнадежной болезни и страха страданий. Психология самоубийства странна, бывали случаи, когда люди убивали себя от страха заразиться холерой. В этом случае они хотели прекратить невыносимое чувство страха, которое страшнее смерти. Самоубийство может совершиться даже по мотивам эстетическим, из желания умереть красиво — молодым. Соблазн красоты самоубийства силен и заразителен. Исключение можно было бы сделать для римлян вроде Петрония, прерывавших свою жизнь с полным самообладанием, без всяких аффектов. Впрочем, — отдернул он себя, — тут я не прав. Люди всегда полагают, что самоубийцы кончают с собой по какой-то одной причине. Но ведь можно покончить с собой и по двум причинам. И по трём…

— Мне встречался человек, — обронил Райан, — который оставил потрясающую записку самоубийцы. Мне даже показалось, что умер именно затем, чтобы иметь возможность её оставить.

— А мне кажется, это слабость, — отозвалась с конца стола Элизабет.

— Нет, — не согласился Джозеф, — самоубийство может быть как от бессилия и от избытка сил. К самоубийству ведут сильные страсти — любовь к женщине, ревность, азартная игра, похоть власти, страсть к наживе, месть и гнев. Самым роковым может быть душевный кризис, вызванный неудачной любовью. Особенно тяжки и опасны по своим последствиям кризисы натур эмоциональных, которыми аффект владеет безраздельно.

— Как это может быть? — изумился Райан, — мир полон возможностей компенсации…

— Ну, это для таких, как ты, — возразил, посмеиваясь, Джозеф, — ты и в детстве никогда не лез на дерево за грушей, считал, что «созреет — сама упадет в руки», и говорил ободранному Патрику, что безумства нужно совершать крайне осторожно. Как сказал классик: «Учить бесстрастью ничего не стоит тому, кого ничто не беспокоит», малыш.

— Никогда не видел ничего умного в безрассудстве, — пробормотал Райан. — Но из-за любви покончить с собой? Это же глупость.

— Не одна, так другая, полагаешь ты?

— Нет, — покачал головой Райан, — привязанность избирательна. Любовь, как я понимаю, это именно «эта и никакая другая». Но если ты не любим — самоубийство не даст тебе любви. Это не решение проблемы.

Донован слушал разговор молча, но тут, глядя на Райана, не мог не улыбнуться его практицизму. Бреннан заметил его улыбку.

— А вы понимаете самоубийство из-за любви?

Донован опустил глаза.

— Идея самоубийства безбожна, она есть идея безнадежности, это сужение сознания и дурная бесконечность муки и страдания. Преодолеть волю к самоубийству — значит забыть о себе, преодолеть эгоизм, взглянуть на звездное небо, на страдания других людей и вспомнить о Боге. Самоубийца не знает выхода из себя к другим, для него все теряет ценность. В глубине человека сам он видит только темную пустоту. Вот почему идея самоубийства — бездуховна. — Донован заметил, как странно смотрит на него Элизабет, но продолжал, — человек переживает муку несчастной любви, сгущается тьма, он видит лишь бесконечность, вечность горя, все осмысленное вытесняется, а он не может выйти из себя, уйти от беды, он погружен в себя. Выйти из себя он может только через убийство себя.

— То есть самоубийца — это человек, погибший при попытке бегства от себя самого? А вы… могли бы убить себя? — вопрос Элизабет был задан совсем тихо.

— Нет, — покачал головой Донован, — люди веры, аскеты и творцы, обращенные к иному миру, к вечности, никогда не кончают с собой. Нужно забвение вечности и неба, чтобы возникла мысль о самоубийстве. Для самоубийцы временное становится вечным, подлинно вечное же исчезает, земная жизнь с её утехами для него становится единственной реальностью, и её крах становится крахом всего. Самоубийца совсем не презирает мир, он раб мира.

— Удивительно… — Элизабет подлила чай ему и брату, — а мне казалось, что художник живёт миром, ведь без его красоты ему нечего писать…

Донован улыбнулся. Ему показались вдруг удивительно странными и это чаепитие в доме самоубийц, и сам этот разговор живых о суициде.

— Плох художник, который живёт миром, — ответил он, — для живописи нужны чуткий глаз, твёрдая рука, память о прошлом и связь с истинным Творцом. Уберите одно из этих составляющих — и живописца не будет, будет искаженная, перекошенная, лишенная гармонии живопись. Что до мира… — Донован усмехнулся, — так ведь я могу писать и свои фантазии.