Сергей Переслегин - Новая история Второй мировой

• Название: Новая история Второй мировой
• Автор: Сергей Переслегин
• Жанр: Военная история

От издателя

Такой истории Второй мировой войны вы еще не читали! Новый поворот темы, прежде не публиковавшиеся материалы, развитие идей одного из самых оригинальных мыслителей современности, перевернувшего наши представления о прошлом. Новое, радикально переработанное, расширенное и дополненное издание культового бестселлера. Продолжение дискуссии о вариантах развития и альтернативных реальностях Второй мировой.

---

Я склонен считать, что та история, которая «не терпит сослагательного наклонения», не содержит и не может содержать в себе ничего полезного для сегодняшнего дня.

В первую очередь это относится к военной истории.

Среди многочисленных разделов военной науки выделяются два. Это прежде всего история партий, анализирующая в конечном итоге жизнь людей — ярких, интересных, занимающих четкую позицию в отношении характерных для их эпохи исторических процессов. Затем это военная история, анализирующая наиболее острые конфликты между «центрами силы» и самые последовательные и бескомпромиссные способы разрешения этих конфликтов. В известной пословице: «Война — такая же жизнь, только протекающая много быстрее», — заключено много правды. События многих десятилетий — со всеми социальными, политическими и экономическими проблемами, противоречиями, трендами, личностными позициями — война сжимает до нескольких лет, если не месяцев. «Война любит победу и не любит продолжительности».

Правомочно рассматривать войну как «сублимированную историю», из которой удалена «вода». Война предельно обостряет все противоречия, чтобы разрешить их самым жестким из всех возможных способов, игнорируя социальные условности: «Война — это путь обмана, дело, противное добродетели. Полководец — агент смерти».

Прагматическая полезность изучения войны определяется четырьмя основными факторами:

Во–первых, уже упомянутым «ТРИЗовским» характером войны, ее способностью обострять и быстро разрешать исторические противоречия, концентрируя исторические события в связанные обозримые последовательности.

Во–вторых, война, понимаемая как конфликт, при котором физическое выживание противника не рассматривается в качестве необходимо граничного условия, представляет собой критический социосистемный процесс — правда, не базовый, а иллюзорный. Это означает, что каждому человеку приходится в течение своей жизни соприкасаться с пространством войны, иногда — в качестве ее актора. «Хочешь мира — готовься к войне. Хочешь войны — готовься к войне. Короче, хочешь — не хочешь…» Поэтому личные войны, которые мы ведем с другими людьми, с бюрократическими системами, с жизненными обстоятельствами, структурно не отличаются от больших межгосударственных войн и в первом приближении подчиняются тем же законам. А эти законы давно, уже в V столетии до нашей эры, проанализированы вдоль и поперек.

В-третьих, война всегда представляет собой управленческую задачу с заведомой нехваткой ресурсов. «Когда наши войска дерутся с германскими танковыми частями, противотанковых средств хватать не может». Знание апробированных техник решения таких, формально некорректных, задач может очень помочь в критические моменты жизни.

В-четвертых, война сюжетна — что, кстати, вытекает из ее быстроты, насыщенности противоречиями, ее карнавального характера. Тем самым она поддерживает существование самых разных информационных объектов, в том числе высокоорганизованных. Из этого следует, конечно, что война содержит магическую составляющую — то есть непосредственное также четыре иллюзорных процесса. Для человеческой социосистемы в индустриальной фазе ее развития это — война, трансцендентальное познание, контроль, упаковка и торговля. Каждый базовый процесс связан с соответствующим иллюзорным (управление с войной, познание с трансцендентальным познанием и т. д.), причем связь эта осуществляется через социальные институты. Управление и войну связывает государство. С точки зрения социосистемы война носит прежде всего карнавальный характер: она переворачивает все с ног на голову, делая приемлемыми и даже предписываемыми нормы поведения, которые при нормальном, мирном, состоянии общества абсолютно неприемлемы. Такой кратковременный карнавал снимает накопившиеся противоречия между личной агрессивностью и социальной безопасностью, поддерживая социосистему в устойчивом состоянии. Понятно, что периоды войны должны быть много меньше периодов мира. влияние информации на материальный мир. Понимание такого влияния, не говоря уже о практическом владении соответствующими технологиями, весьма полезно.

Надо сказать, что военная история предельно конкретна и больше, чем какой–либо другой раздел истории, опирается на формальные знания. Вторая Мировая война, например, задокументирована вдоль и поперек, и эти документы в общем и целом надо знать. Кроме того, необходимо очень хорошо знать географию, в том числе — экономическую. Желательно также иметь представление об общей истории — о теориях цивилизаций, о моделях исторического развития, об историческом контексте, в который вписана данная война. При этом нужно соблюдать баланс между дедуктивным и индуктивным методом. Нельзя идти только от общего к частному в заранее избранном направлении, игнорируя «неудобные» документы. Но точно также недопустимо двигаться только от частного к общему, абсолютизируя документ и игнорируя контекст. Нахождение такого баланса представляет собой главную проблему, возникающую при изучении военной истории.

Некритическое отношение военных историков (официальных и «анти–официальных») к документам и первоисточникам приводит к появлению мифов, кочующих из книги в книгу.

Слава богу, сейчас почти прекратили писать об эпидемии чумы в Афинах во время Пелопонесской войны, но еще в 1990‑е годы редкая публикация, касающаяся античной военной истории, обходилась без упоминания этого исторического события. Откуда взялась эта «чума», в общем, понятно. В аутентичном тексте было просто «мор» — слово, которое обозначает любое инфекционное заболевание, поветрие. В Средние Века этот термин использовался для обозначения «черной смерти» (кстати, не только чумы, но и оспы), а уже в Новое Время его прикрепили к конкретной болезни. Но этот исторически сложившийся контекст зачастую неведом военному историку, он же — узкий специалист! И откуда ему знать, что реальная эпидемия чумы за несколько месяцев выкосила бы под корень население Афин, равно как и спартанскую осадную армию, и на этом бы не остановилась?

Или давно осмеянные данные о численности конного корпуса Батыя на территории Руси — до миллиона человек. То есть предполагается, что миллионная конная лавина может совершать зимние походы в условиях лесостепи? Интересно, авторы этой легенды предполагали, что лошади найдут себе пропитание — или они думали, что в Орде научились организовывать снабжение крупных подвижных войсковых группировок?

Более близкий пример: Наполеон в своих реляциях об Аустерлицкой битве писал о «тысячах русских, утонувших в Праценских озерах». У императора было живое, романтическое воображение, да и пропаганду он рассматривал в качестве отдельного рода войск. Его совершенно не интересовало, как могут люди тысячами тонуть в водоеме глубиной около метра.

До сих пор военные историки, анализируя Восточно — Прусскую операцию Первой Мировой войны, пеняют Ренненкампфу, командующему 1‑й русской армии, за неоказание своевременной помощи Самсонову. Дело доходит до обвинений в предательстве. Между тем попробуйте как–нибудь на досуге проиграть сражение в Восточной Пруссии на картах. Вы сразу же обнаружите, что, пока немцы владеют Летценскими укреплениями и в целом районом Мазурских озер, организовать взаимодействие 1‑й и 2‑й армии не удается даже в игре за столом — а немцы выигрывают необходимое количество темпов, используя внутренние операционные линии и развертываясь против внутреннего фланга любой из русских армий на выбор. А потом можно поискать подтверждение и в документах. Узнать, например, что фон Шлиффен рассматривал такой маневр как «контрольное решение» для Восточной Пруссии.

Конечно, хуже всего дело обстоит со Второй Мировой войной. Совсем плохо — с цифровыми данными. Очень упрощенно можно сказать, что каждая сторона оценивала численность своих войск по реальному положению дел, а численность противника — по штатному составу; что во всех донесениях всех сторон существовала тенденция выдавать предполагаемые общие потери противника за потери убитыми или даже пленными; что уничтоженная техника противника определилась «методом научного тыка», но документировалась при этом скрупулезно. Иногда дело доходило до анекдотов — когда, например, самоходок «Фердинанд» по документам одними только советскими войсками было уничтожено на порядок больше, чем их произвела вся промышленность Германии.[121]

Все это довольно очевидно, но возникающая проблема носит далеко не казуистический и даже не теоретический характер. Она социально значима.

Общие потери Советского Союза во Второй Мировой войне до сих пор обсуждаются не только в исторической, но и в публицистической литературе. Хорошо хоть не в Государственной Думе, где уже всерьез завели речь о необходимости уголовного наказания за определенные оценки некоторых исторических событий.