Питер Абрахамс - Во власти ночи

• Название: Во власти ночи
• Автор: Питер Абрахамс
• Издательство: Журнал «Иностранная литература» №№ 6-7
• Жанр: Проза
• Год: 1968

«Во власти ночи» — роман, посвященный не только зверствам белых расистов ЮАР, о чем написаны уже десятки книг. Книга Абрахамса обращена ко всему подпольному Сопротивлению ЮАР с призывом сплотить организацию Сопротивления, построенные по расовым признакам, преодолеть все предрассудки цвета кожи. В этом основной смысл романа.

Е. Гальперина

Опубликовано в журнале «Иностранная литература» №№ 6–7, 1968

---

Отчужденный и замкнувшийся в себе, появился Дики — впервые с тех пор, как накануне вечером Ди крикнула ему «покойной ночи». Он принес чай и печенье, поставил поднос к ногам Ди и удалился, не сказав ни слова, даже не подняв глаз.

После чая, почти перед самым заходом солнца, они спустились в широкую долину, сели возле пересохшей речки, которая петляла в горах, отыскивая выход к морю, и стали любоваться горами, высившимися по другую сторону широкой долины.

— Сколько раз я смотрела на все это прежде, — сказала она, — но по-настоящему увидела только сейчас. Наверно, благодаря твоим зарисовкам. Я словно прозрела, для меня вдруг открылась красота этих мест, да и всей страны.

— Чему учишься в северных странах, так это умению видеть. Красоту зеленой травы и молодой листвы я ощутил лишь после того, как прожил зиму в Европе. Почти три месяца земля была покрыта снегом, и деревья стояли голые, без листьев. Потом однажды на них набухли почки, и весь мир, казалось, ожил. Под окном моей комнаты росло дерево, и, когда после суровой английской зимы на нем распустились зеленые листики, мне показалось, что они исполнены ни с чем не сравнимой жизненной силы.

— Это потому, что ты художник, — сказала она. — И северные страны тут ни при чем.

— Нет. Дело в том, что надо учиться видеть. А учиться видеть и слушать легче там, где происходит резкая смена времен года. Если деревья стоят зеленые круглый год, ты привыкаешь к этому и постепенно перестаешь их замечать. Но когда не видишь зелени несколько месяцев кряду, а потом вдруг появляются зеленые листочки, это производит потрясающее впечатление. А сравнивая зеленые деревья с голыми, ты, по существу, учишься видеть.

— Значит, любовь тоже остается привычкой до той поры, пока не перестаешь любить… Не верю.

— Однако бывает и так. Но ты мыслишь упрощенно. Ведь разговор шел о том, как научиться видеть.

— Или любить. — Она наклонилась и стала разгребать сухой рыхлый песок. Потом снова заговорила тихим ласковым голосом, тщательно подбирая слова:

— Со вчерашней ночи меня не покидает чувство, которое ты испытал, когда увидел первые зеленые листья после первой зимы, проведенной в Англии. И это чувство до конца дней моих не станет привычкой. И я не желаю верить, будто люблю тебя потому, что в нашем обществе господствуют насилие и жестокость.

— Не продолжай, не надо! — сказал он быстро и ласково привлек ее к себе.

Сначала она противилась, но потом уступила и прильнула к нему, хотя по-прежнему не поднимала головы. Он терпеливо ждал. Наконец, она взглянула на него и попыталась улыбнуться.

— Между «видеть» и «любить» — глубокая разница, — сказал он.

Робкая детская улыбка затрепетала на ее лице.

— Я знаю. Сама не пойму, почему вдруг я испугалась и стала нервничать.

Они молча сидели, прижавшись друг к другу, пока не растаял золотой ореол вокруг горных вершин и долина не наполнилась тьмой и прохладой. Потом они взялись за руки и стали подниматься вверх по склону.

Свет в передней и доносившиеся из кухни запахи свидетельствовали о том, что Дики Наяккар дома. Они прошли прямо в спальню; Ди с тоской думала о предстоящей разлуке, и близость их на этот раз была исполнена болезненно острой чувственности. Он без конца шептал ей нежные слова; наконец она успокоилась, и ими обоими овладела тихая умиротворенность; так они и уснули, не размыкая объятий.

Во сне его вдруг обуяла тревога — ему показалось, будто ее нет рядом, тревога все нарастала, и в конце концов он проснулся. Открыл глаза и с ужасом обнаружил, что она и в самом деле исчезла. Его охватило смятение, которое несколько раньше испытала она. Поспешно натянув брюки, он выбежал из спальни.

Ди была в кухне. Она хлопотала у трех маленьких примусов, а Дики Наяккар стоял рядом и нарезал ломтиками мясо. Оба подняли глаза, когда он вбежал в кухню. И в какую-то долю секунды, прежде чем он успел облегченно вздохнуть, Ди прочла на его лице отчаяние. Он действительно любит меня, подумала она; и спокойствие, с которым она восприняла эту мысль, вызвало у нее едва уловимую удивленную улыбку.

— Все в порядке, дорогой, — быстро сказала она, и его тревога тотчас же улеглась. Мы всегда будем вместе, хотела она сказать, но в этот момент скорее почувствовала, нежели увидела смущение Дики, который изо всех сил старался не смотреть на них. Нкози стоял босиком, обнаженный до пояса, и контраст между естественным цветом тела и загримированными руками и лицом был разителен. Он даже не застегнул как следует брюки. Не удивительно, что юноша пришел в замешательство.

— Пока поспеет еда, ты можешь умыться и одеться, — сказала она, улыбнувшись ему одними глазами.

Когда Нкози скрылся за дверью, она как бы между прочим сказала Дики:

— Я его очень люблю и надеюсь, когда-нибудь мы поженимся. — Потом как ни в чем не бывало снова принялась за дело, что-то напевая вполголоса. Дики Наяккар по-прежнему стоял потупившись и никак не мог собраться с мыслями.

Ему очень хотелось уйти из дому, и, едва покончив с делами, он отправился в горы. Дики отчаянно карабкался вверх по крутому склону, словно кто-то его подгонял. Раз или два оступившись, он скатывался вниз, и тогда ему приходилось ползти на четвереньках. Измучившись, он наконец добрался до вершины и перевел дух.

Не в силах найти выход своим чувствам, он схватил увесистый камень и швырнул его в скалу. Потом стал бросать крупные осколки горных пород, испытывая мучительную боль всякий раз, как камень ударялся о скалу. Он бросал до тех пор, пока руки не заныли. Дьявольская усталость умерила его ярость, и мысли, которые он глушил в себе, стали прорываться наружу; перед его мысленным взором заплясали видения… Любимая сестра доктора, женщина из высшего класса, пусть хромая, вешается на шею черному… Позор всем нам… Примчалась, чтобы переспать с ним… А почему не Сэмми? Почему не Сэмми?.. И вдруг ему в голову пришла дикая мысль… Почему не я?.. Я ведь не черный… Потом он плакал, как ребенок, долго и безутешно.

А наплакавшись, долго лежал на земле не в силах пошевелиться, так сильно было отчаяние, которого он не мог ни выразить, ни сдержать. Он хотел отвлечься, думать о чем-нибудь другом, но его разум, скованный тоской, противился этому. Тоска давила все сильнее, ему стало казаться, будто он опускается в воду и вот уже достиг дна. Он почувствовал под собой землю, почувствовал, как ударяется об нее сердце и стал бессознательно гладить ее руками. Он попытался заключить землю в объятия, но она была слишком велика. И эта попытка, как ни странно, принесла ему успокоение. Он поднялся с земли и стал спускаться вниз. Перед тем как войти в дом, умылся под краном на улице, вытащил из кармана засаленную расческу и причесался. Затем сделал над собой усилие, и, словно преодолев препятствие, вошел в кухню.

Их там не оказалось, судя по доносившимся голосам, они сидели в большой комнате. Дики достаточно было закрыть глаза, чтобы увидеть, как она на него смотрит… Так и целует его глазами, так и целует… И снова на него нахлынула волна беспорядочных мыслей и чувств. Он быстро прошел к кухонному столу. Один из примусов горел, и на нем, на кастрюле с кипящей водой, стояла еда.

— Дики! — позвала Ди.

Дики постоял в нерешительности, потом подошел к двери и заглянул в комнату. Они сидели за маленьким столиком у окна; вместо яркой лампы мерцала свеча, разливая мягкий свет по столу и стоявшим на нем блюдам. Смутно, словно эхо в дальней комнате, в голове Дики Наяккара возникла мысль: ну прямо как в кино.

— Где ты был? — спросила она. — Мы везде тебя искали… — Тут Нкози положил свою руку ей на руку, и она замолчала.

— Я был на сторожевом посту, — ответил Дики.

— Ну, хорошо. Еда на примусе. Через час мы отправляемся.

Он прикрыл за собой дверь. И пока ел, старался заглушить звеневший у него в ушах звук их голосов.

Тихий и поникший, стоял Дики Наяккар рядом с Ди и ждал, пока она попрощается со своим возлюбленным. Потом он вез ее по горным дорогам, затем по долине и через окутанные тьмой плантации.

Когда они подъехали к селению, где был укрыт ее автомобиль, она заговорила впервые за два часа пути. И Дики Наяккар узнал голос прежней мисс Нанкху, решительный, властный, с оттенком отчужденности, который так хорошо знали все члены организации и которого кое-кто побаивался.

— Если тебя что-то мучает, скажи мне откровенно. Все мы товарищи, поэтому говори. Или ты трус, который не смеет высказать свои мысли вслух?

— Вы сестра доктора, мисс Ди, — с трудом выдавил из себя Дики Наяккар.

— Ну и что?

— И Сэмми… и все мы… любим вас, мисс Ди…

— Ну?

— Ничего!

— Ясно… Ты кончил? Так я тоже кое-что тебе скажу. Я не трусиха. Так вот, ты один из самых способных молодых людей, завтрашний вождь, ты ближайший помощник Сэмми и ты места себе не находишь потому, что индийская женщина отдается… нет, скажем более понятно для твоего глупого умишка, потому что индийская женщина спит с черным мужчиной. Мне стыдно за тебя; мне стыдно, что мы с тобой в одной организации. Ты опозорил меня в глазах человека, которого я люблю и уважаю больше всех на свете, потому что он не поражен раковой опухолью расизма. Вместо того чтобы бороться с предрассудками, ты сам в них погряз. Мы все страдаем этой отвратительной болезнью. Она поразила не только белых, но и нас. Ею заражены и черные, и индийцы и ты, и я, и вся наша организация. Боже! Представляю, какие грязные были у тебя мысли, когда ты думал о том, что я лежу со своим возлюбленным.