Бенедикт Сарнов - По следам знакомых героев

• Название: По следам знакомых героев
• Автор: Бенедикт Сарнов
• Издательство: Искусство
• Жанр: Прочая научная литература
• Год: 1989
• ISBN: 5-210-00154-7

В книге собраны сценарии, сочиненные одним из авторов радиопередачи «В Стране Литературных Героев». Каждое путешествие в эту удивительную страну, в сущности, представляет собой маленькое литературное расследование. Вот почему в роли гидов оказываются здесь герои Артура Конан Дойла — Шерлок Холмс и доктор Уотсон. Издание адресовано самым широким кругам читателей.

---

— Ничего не понимаю! — возмутился Уотсон. — Какая разница? Второй, первый… Не все ли равно?

— Не горячитесь, Уотсон. Потерпите минуточку… Где-то тут у меня, помнится, был старый дуэльный кодекс…

Подойдя к книжному шкафу, Холмс отпер дверцу и бережно достал с полки старинный фолиант. На потемневшей коже переплета тускло светились буквы золотого тиснения: «Дурасов. Дуэльный кодекс. Град святого Петра, год одна тысяча девятьсот восьмой».

— Я и не подозревал, что в вашей библиотеке имеются такие редкие книги, — удивился Уотсон.

— В моей библиотеке много чего имеется, — самолюбиво пробурчал Холмс. — Однако погодите, я ведь хотел вам показать… A-а, вот оно, это место!

Уотсон взял из рук Холмса книгу и медленно прочел:

— «Стрелять в воздух имеет только право противник, стреляющий вторым. Противник, выстреливший первым в воздух, если его противник не ответил на выстрел или также выстрелил в воздух, считается уклонившимся от дуэли…»

— Ну что? Теперь поняли? — спросил Холмс.

— Ничего я не понял! — раздраженно ответил Уотсон. — Какой смысл в этом дурацком правиле? Не все ли равно, кто выстрелил в воздух: первый или второй?

— То-то и дело, что совсем не все равно. Если стрелявший первым выстрелил в воздух, он тем самым как бы морально обязывал своего противника к такому же великодушию. Поэтому дуэль в таком случае начиналась сначала.

— Вот оно что! — наконец-то понял Уотсон. — Значит, Онегин просто не имел права стрелять в воздух?

— Именно об этом я вам и толкую.

— Но почему в таком случае он согласился на мое предложение?

— Вы забываете, Уотсон, — мягко напомнил Холмс, — что согласился выстрелить в воздух не настоящий, не пушкинский, а ваш Онегин. Тот Онегин, каким его представляли себе вы. Пушкинскому Онегину эта мысль даже не пришла в голову. Не пришла именно потому, что, в отличие от вас, мой бедный друг, он знал дуэльный Кодекс.

— Позвольте, — удивился Уотсон, — я был уверен, что это настоящий Онегин.

— А почему, интересно знать, вы так решили, дорогой Уотсон?

— Да хотя бы потому, что отвечал он нам стихами. И стихи эти, как мне показалось, ничуть не отличались от пушкинских.

— Стыдитесь, Уотсон, — поморщился Холмс. — Неужто вы не можете отличить стихи, рожденные в душе гения, от строк, ловко подобранных нашей машиной!

— В самом деле? — сконфузился Уотсон. — А мне показалось, что они так похожи на пушкинские.

— Естественно! У нашей машины хватило нехитрого уменья довольно грамотно стилизовать свои стихи под Пушкина. А чтобы это выглядело как можно убедительнее, она то и дело вставляет в свой текст характерные пушкинские словечки, обороты, а иногда и целые пушкинские строки. И тем не менее, если бы вы развили свой поэтический слух, для вас не составило бы труда сразу угадать подделку.

— Ну что ж, я буду стараться, — сказал Уотсон. — Однако вернемся к Онегину. Если я вас правильно понял, вы утверждаете, что для того, чтобы по-настоящему понять этого пушкинского героя, надо чуть ли не назубок выучить дуэльный кодекс, не так ли?

Холмс улыбнулся.

— Вам охота выставить меня унылым педантом. Что ж, я не против. Уверяю вас: знание дуэльного кодекса тоже не помешает. Само собой, учить его назубок необязательно. А вот ясно представлять себе нравы, обычаи, правила поведения, даже предрассудки, которыми жили люди той, нынче уже довольно далекой от нас эпохи… Без этого и в самом деле понять пушкинского Онегина невозможно. Человеку сегодняшнего дня поведение Онегина легко может показаться безнравственным, даже подлым. Вот даже вы, Уотсон, только что в запальчивости назвали его подлецом. А послушайте-ка, что говорил про Онегина Александр Иванович Герцен.

Холмс встал, подошел к книжному шкафу и достал с полки увесистый том. Ему не пришлось искать нужную цитату.

— «Онегин, — начал он читать, назидательно подняв кверху указательный палец, — любил Ленского и, целясь в него, вовсе не хотел его ранить».

— Вы, верно, задались целью доказать мне, что Герцен был не в пример умнее меня? — обидчиво отозвался Уотсон. — Что ж, я это и сам знаю.

— Бог с вами, Уотсон! — удивился Холмс. — Я совсем другое хотел вам доказать. Герцен и в самом деле был очень умен. Он был одним из умнейших людей своего времени. Но лучше понять Онегина ему в данном случае помог вовсе не его выдающийся ум.

— А что же?

— То, что он жил в эпоху, когда еще жива была дуэльная традиция. Для него дуэль была не каким-то там нелепым и отчасти даже дикарским обычаем, как для нас с вами, а наиреальнейшим фактом обыденной, повседневной жизни. В этом все дело.

— Полноте, Холмс! — раздраженно воскликнул Уотсон. — Так ли уж важно для понимания романа, имел право Онегин выстрелить в воздух или не имел. В конце концов это ведь пустяк, мелочь…

— Как сказать, не такой уж пустяк. Тут ведь что особенно интересно: на протяжении всего романа Онегин демонстративно противопоставляет свое поведение всем привычным правилам, всем общепринятым нормам, за что и удостаивается репутации чудака, человека странного. А тут, в этой дуэльной истории, он впервые изменяет себе. Против собственного желания он признает диктат норм поведения, навязанных ему тем самым «общественным мнением», которое он якобы так презирает. И превращается чуть ли не в автомат, действующий строго по ритуалу, предписанному дуэльным кодексом. Теряя собственную волю, становится куклой в руках такого ничтожества, как Зарецкий.

— Ага! — снова обрадовался Уотсон. — А я что вам говорил?

— Вы говорили, что Онегин подлец.

— Ну, это я, пожалуй, слегка того… перегнул палку, — признался Уотсон. — Однако, если спорить не о словах, а о сути…

Он вдруг замолчал.

— Впрочем, — задумчиво сказал он, — не будем пререкаться. В споре я всегда увлекаюсь и говорю лишнее. Давайте сделаем так: я попытаюсь сам разобраться в своих чувствах. А уж потом…

— Прекрасная мысль! — обрадовался Холмс. — А в следующем нашем путешествии мы вновь вернемся к этому вопросу.

Путешествие двенадцатое, В котором выясняется, почему Онегин поссорился с Ленским

Уотсон сидел в своем любимом кресле и, водрузив на нос очки, уже в который раз читал «Евгения Онегина». При этом он то и дело морщился, осуждающе качал головой и недовольно хмыкал. Холмс исподтишка внимательно за ним наблюдал.

— Ну что, Уотсон? Я вижу, вы все еще злитесь на Онегина? — наконец не выдержал он.

— Я не злюсь! — не скрывая раздражения, ответил Уотсон. — Я не злюсь, а возмущаюсь! Тут есть разница, и немалая. В прошлый раз вы довольно ловко доказали мне, что Онегин не мог отказаться от дуэли с Ленским. И не мог позволить себе роскошь выстрелить мимо. У вас вышло, что он был чуть ли не обязан пристрелить своего ближайшего друга, потому что у него, дескать, не было другого выхода. Так вот, изучив досконально этот вопрос, я вам скажу: будь этот ваш Онегин порядочным человеком, он вообще не поссорился бы с Ленским!

— Так ведь не он затеял ссору, а Ленский.

— А зачем он довел бедного малого до того, что тот совсем потерял рассудок? Зачем танцевал весь вечер с Ольгой? Зачем нарочно решил его взбесить? Смотрите! Тут так прямо и написано: «Поклялся Ленского взбесить и уж порядком отомстить». Так вот: зачем он поклялся его взбесить, скажите на милость? За что он хотел ему отомстить, я вас спрашиваю?!

— Это и в самом деле интересный вопрос — попыхивая трубкой, заметил Холмс. — Но мне кажется, не так уж трудно понять, что творилось тогда у Онегина на душе, какие терзали его мысли.

— Мысли! — в сильнейшем раздражении воскликнул Уотсон. — Откуда мне знать, какие у него были мысли? Там про это ничего не сказано. А читать мысли я не умею. Я, с вашего позволения, не телепат!

— Бог с вами, Уотсон, — добродушно возразил Холмс. — Я вовсе не предлагаю вам заняться чтением мыслей. Дело нехитрое: возьмите и спросите у Онегина, что побудило его поступить таким образом. Я думаю, он тайны из этого делать не станет. Скрывать ему тут особенно нечего, охотно сам все вам расскажет.

— Что ж, — согласился Уотсон. — Это, пожалуй, идея. Давайте так и сделаем.

Онегина они застали в той самой маленькой гостиной, где перед пылающим камином он, бывало, ждал Ленского, где они провели вместе столько зимних вечеров.

— Господин Онегин, — начал Уотсон. — Простите нас великодушно, что мы невольно бередим вашу душевную рану. Однако вопрос, который мы хотим вам задать, имеет большое значение. Не соблаговолите ли вы рассказать нам, почему на именинах у Татьяны вы вели себя так, что невольно вызвали Ленского на ссору. Я понимаю, вы разозлились, что он против вашей воли уговаривал вас поехать к Лариным. Но если вам не хотелось, вы ведь могли отказаться! А если у вас не хватило твердости настоять на своем, так чем он виноват?