Анджей Струг - Богатство кассира Спеванкевича

• Название: Богатство кассира Спеванкевича
• Автор: Анджей Струг
• Издательство: «Художественная литература» Ленинградское отделение, Социально-коммерческая фирма «Человек»
• Жанр: Детектив
• Год: 1991
• ISBN: 5-280-02352-3

«Богатство кассира Спеванкевича» — один из лучших романов известного польского писатели Анджея Струга (1871–1937), представляющий собой редкий по органичности сплав детективной и психоаналитической прозы. Отталкиваясь от традиционного, полного загадочных и неожиданных поворотов криминального сюжета, в основу которого положено ограбление банка, автор мастерски погружает читатели в атмосферу напряжоннейшой, на грани ирреального бреда, душевной борьбы решившегося на преступление человека.

---

Гром средь ясного неба! Это был вчерашний «дядюшка»…

Чудом прозрения, одним неимоверным усилием воли Спеванкевич не более чем в секунду постиг ситуацию, избрал средство защиты, овладел собой и противником.

— Что?! Какой паспорт?! — заорал, глядя на него сверху вниз, кассир.

Еврей в страхе оглянулся, боязливо повел плечами тряхнул своими патлами и, вытаращив глаза, зашипел:

— Tccc! Шаа…

— Немедленно вон отсюда, не то велю прогнать!

— Что такое?! Поговорить нельзя?

— Крохмальский! — рявкнул Спеванкевич на весь банк.

— Здесь! — отозвался издалека рассыльный.

— Пусть будет пять тысяч… Три тысячи — мое последнее слово!

— Вышвырните вон этого сумасшедшего. Будет сопротивляться, позовите постового. Сам черт не разберет, чего он тут хочет…

— Зачем же постового? Ну-ка ты… марш на улицу!

«Дядюшка» покосился на квадратные, как шкаф, плечи рассыльного, на орден «Крест за отвагу» и сразу отпустил решетку. Не успел Крохмальский протянуть к нему руку, как он отступил без слова к дверям и, не оборачиваясь, рысцой устремился через главный вестибюль прямо на улицу.

— Сумасшедший! — произнес Спеванкевич.

— Наверно, из тех, кто прогорел на долларах. Много этой швали сейчас по банкам шляется.

— Очень может быть… — равнодушно согласился кассир, обращаясь к своим делам.

Он чувствовал, как, несмотря на зной и духоту, его охватывает ощущение нестерпимого холода. Руки, пересчитывающие деньги, дрожат. Челюсти ходят ходуном, зубы постучат и остановятся, точно отщелкивают азбукой Морзе какие-то страшные таинственные слова — никак, ну никак их не унять…

Потом пришел иссушающий мучительный жар, пот со лба крупными каплями накатывал на глаза. Тем не менее Спеванкевич трудился — уже из последних сил. По три-четыре раза приходилось пересчитывать ему пачку банкнотов, так часто он ошибался. Но он весь ушел в работу, чтоб хоть как-то дотянуть до конца дня, а главное, чтоб отогнать страшные мысли. Медленно, нестерпимо медленно ползло время, но вот он подбил итог, вписал в реестр приход и расход и закрыл сейф. Постоял посреди своей клетушки, твердя наизусть цифры отчета. В гардеробной долго и старательно мыл руки, декламируя пронзительным свистящим шепотом:

Ach,  neige,
Du,  Schmerzenreiche,
Dein  Antlitz  gnadig  meiner  Noti..
Das  Schwert  im  Herzen,
Mit  tausend  Schmerzen
Blickst  auf  zu  deines  Sohnes  Tod…[8]

Плеск воды в умывальнике вторил его молитве. В эту минуту он как никогда ощущал всю ее глубину. Такой порыв к небесам не может остаться незамеченным.

Wohin  ich  immer  gehe,
Wie  weh,  wie  weh,  wie  wehe
Wird  mir  im  Busen  hier…[9]

Вдалеке кричал, ругая кого-то, рассыльный. Спеванкевичу показалось: вот-вот постучит в белые двери гардеробной видение. Он обернулся украдкой и задекламировал громко, с пылкостью заправского актера:

H ilf!  Rette  mich  von  Schmach  and  Tod!
Ach,  neige…[10]

Голоса стихли. Спеванкевич прервал свою молитву и вздохнул с облечением: «Ja, ja… Da bin ich jetzt ein Deutscher… Herr Rudolf Pontius aus Konigsberg…[11]»

Спеванкевич, в прошлом студент Коммерческой академии в Лейпциге, неплохо знал немецкий. А еще лучше помнил он свой родной Кенигсберг, где сорок семь лет назад — согласно паспорту — произошел на свет и где задолго до него родился знаменитый философ Иммануил Кант. Одно только он забыл — видно ли из города море. Улицы, дома — старые и новые, — кафе, магазины, гостиницы, скверы и площади, памятники разных конных и пеших Гогенцоллернов проходили перед его взором послушной чередой, но моря как не бывало… В конце концов он плюнул и вышел из банка.

На улице, как опытный, уверенный в себе ездок отпускает уздечку, он ослабил поводья мыслей, клубившихся и плясавших огромным табуном в закоулках его черепа.

«Эй, эй!.. Потише! По очереди, не все сразу…

…Итак… Если где-то поблизости его караулит „дядюшка“, он сразу того за шиворот и к постовому. „Дядюшка“, само собой разумеется; даст по дороге тягу, и делу конец…

Во всяком случае…

…Следует смотреть правде в глаза: он окружен бандой негодяев, которая, играя на его любовном увлечении, хочет использовать план похищения денег в своих интересах… Во-вторых, его тайна открыта, и Ада участвует в заговоре… В-третьих — как теперь быть?»

Внезапно его осенила догадка… Какое счастье! Ему в его ужасном положении открылась внезапно одна непреложная истина.

Не дьявол, нет, само провидение послало ему «дядюшку», который то ли по глупости, то ли по жадности, а может, по причине каких-то серьезных разногласий в самой банде вовремя раскрыл ему всю игру. О Боже…

Что, если завтра, послезавтра, когда в кассу поступят наконец доллары, его и в самом деле охватит безумие и он… какой ужас… Ада тут же выдаст его бандитам, те ограбят дочиста и пристукнут, заманив в какую-нибудь дыру, а то еще отпустят на все четыре стороны, и это будет чудовищно, к тому же до нелепости, до ужаса смешно… Так, видимо, и должно было случиться. Еще вчера… Ах, лишь вчера он стал что-то подозревать… Предчувствия, признаки, опасения…

С самого начала, впрочем, было все ясно! Спеванкевич не выдержал и на углу Злотой улицы хлопнул себя по лбу. Он содрогнулся от ужаса перед тем, что могло произойти и что, безусловно, произошло бы, если б не этот глупый и вонючий, посланный ему провидением «дядюшка»…

Вон он стоит на трамвайной остановке, спиной к тротуару. Спеванкевич сам готов был заговорить с «дядюшкой» и от всего сердца поблагодарить его. Да еще описать всю историю в двух-трех словах, чтоб тому было о чем думать до конца своих дней, если он только тут же не повесится с отчаяния. Но Спеванкевич, прибавив шагу, прошел мимо. Однако минуту спустя позади него, справа, послышалось угрожающее бурчание:

— Я вам покажу… Так обчистить бедного человека может только нахал, плут, непорядочный кассир… Честное слово, я к самому директору пойду… Я скажу ему, какой вы кассир…

Спеванкевич обернулся и посмотрел противнику прямо в глаза, как ни в чем не бывало, с веселой издевочкой.

— Ты еще тут? Ладно…

Он потянул еврея за рукав лапсердака, сошел вместе с ним на мостовую и направился к полицейскому, который, как одержимый, размахивал руками в белых манжетах на углу Хмельной, пытаясь навести порядок на забитом автомобилями и пролетками перекрестке. Еврей вырвался и бросился в самую гущу движения. Он метался, замирал, возвращался и лавировал, потеряв голову, казалось обреченный попасть под колеса. Спеванкевич следил за ним с холодным удовлетворением. Тот, однако, пробился и исчез за углом.

Кассир миновал Главный вокзал и шел дальше, не ведая, куда несут его ноги. Шел он легко, точно какая-то сила, отталкивая его от земли, все влекла и влекла вперед. Лишь на углу Вспульной он заметил, что заметно ускорил шаг, и понял: он спасается бегством. Тогда он взял себя в руки и остановился. Зачем бежать? От кого?

Боже, Боже, что делать?.. Голова шла кругом. Словно брызги кипятка, кропил его страх. Он посмотрел по сторонам — где укрыться? Паника… Каждый прохожий был ему страшен: в каждом он подозревал одного из бандитов — ведь не мог же он знать их всех в лицо… Как теперь быть?

Он свернул направо на Вспульную и шел, едва владея собой, — испуганная лошадь, готовая вот-вот понести. Боже, что делать… И вдруг проблеск мысли и… какое облегчение! Он знал, что ему делать!

Ни-че-го. Забыть обо всем на свете, ни о чем не думать, и точка. Кто для него опасен? Кто и к чему его принудит? Ада потеряла над ним свою власть, он ощутил это еще ночью, а утром убедился уже окончательно. Промучился две-три недели в безумном вожделении, а сегодня объелся этой самой Адой до тошноты, и точка. Чтоб ее черти взяли!..

На углу Познанской кто-то потянул его сзади за рукав: Спеванкевич обернулся как ужаленный — ему казалось, что поблизости никого нет… Еврей в своих стоптанных штиблетах подкрался тихо как кот. Он был весь мокрый от пота, тяжело дышал и распространял вокруг себя отвратительное зловоние.

— В чем дело?!

— Они хотят обвести вас вокруг пальца… Уж вы мне поверьте! Почему бы нам не быть заодно?.. Пан кассир, вы имеете солидного компаньона — пополам! Мне половину и вам половину! А?!

Кассир замахнулся на него тросточкой, но «дядюшка» даже не дрогнул. Вытаращил свои красные глазищи и жарко дышал ему в лицо луком. Кассир молча двинулся вперед и, сделав несколько шагов, свернул неожиданно в ближайший двор. Огляделся и юркнул в узенькую дверь. Дверь с мрачным грохотом захлопнулась за ним сама собой. Спеванкевич очутился в темной, грязной уборной.

— Вы ничего не знаете! Я вам скажу все! Я вам такое скажу, за что заплатить стоит…

Кассир ужаснулся. Бессовестный еврей незаметно проскользнул и сюда — как призрак. Он что-то знает! Спеванкевичем овладело неодолимое жадное любопытство… Заколебался… Что делать? Как поступить?…