Джон Бойд - Опылители Эдема

• Название: Опылители Эдема
• Автор: Джон Бойд
• Издательство: Северо-Запад, Снарк
• Жанр: Научная Фантастика
• Год: 1996
• ISBN: 5-88825-003-1

Имя американского литератора Джона Бойда до настоящего времени практически не известно в России. Назвать его романы просто «научной фантастикой» было бы в высшей степени неверно. Это философские притчи, корни которых, как признается сам автор, уходят в европейскую мифологию. Представленный в данной книге романы «Опылители Эдема» — чтение не самое легкое. За чисто фантастическим антуражем писатель скрывает самые земные, самые наболевшие проблемы современного человечества. Напряженная, аллегоричная проза Джона Бойда удовлетворит самого придирчивого и искушенного читателя.

Мир, в котором происходит действие, рядом деталей напоминает о первом романе Бойда (жесткая регламентация деторождения и социального статуса, зашоренность обывателей), но сюжет совершенно иной, хотя по-прежнему связан с сексуальными проблемами землян и не землян. Планета Цветов становится не только источником опасности, таящейся в коллективном разуме, но и приносит гармонию в существование четы биологов. Главная героиня — женщина; автор наблюдает ее чувственное пробуждение, которое завершается парадоксально. Тайны Флоры будут разгаданы, и теория любви цветов чем-то напоминает о хиппи. Однако обилие биологических комментариев и античный подтекст делают наслаждение текстом невозможным. В романе все продумано до мелочей, и творчеству читателя места не остается. Хотя «эротические» эпизоды и философские выкладки напоминают романы Ф. Херберта, и уже это может заинтересовать.

---

— Пункт первый, я хочу, чтобы в журнале наблюдений был зарегистрирован каждый факт, имеющий отношение к Карон-тюльпанам, внесено время каждого наблюдения, записаны барометрическое давление и показание термометра на этот момент времени, отмечено любое погодное явление, которое оказало воздействие на цветы. — Он уставился на нее обиженными желтовато-коричневыми глазами, и она сказала немного мягче: — И мне не нужны записи в стихах!

Он широко улыбнулся в ответ на ее остроумную шутку и стремительно направился к выходу, напевая:

Он занят, как пчела!
Кто занят, как пчела?
Несчастный опылитель, я!

Чтобы им управлять, подумала она, надо быть твердой и авторитетной. И она не потерпит никакой фамильярности от студента, который дважды напился в ее присутствии.

— Еще один пункт, мистер Полино, — сказала она, и он обернулся. — Этот телефон только для деловых разговоров.

— Да, ма-ам, да.

Поездка в Вашингтон началась для Фреды удачно, главным образом по той причине, что в аэропорту Бейкерсфильда к их группе присоединился доктор Ганс Клейборг. Это был подвижный человек маленького роста; его мозг был так напичкан острословием и идеями, что волосы на его голове стояли торчком от насыщения статическим электричеством, которое вырабатывал этот мозг. Как только их представили друг другу, он сообщил ей, что это шведско-ватусийская прическа, которую он выбрал, чтобы отвлекать внимание от своих красивых зубов. Когда она заметила, что его зубы кажутся ей безупречными, он их вынул и, протянув ей, предложил рассмотреть поближе. Этот поступок успокоил и позабавил ее: с ним не скучно, и он так стар, что не представляет опасности для ее здоровья и благоденствия.

Ей также было приятно, что доктор Беркли отказался от своей недавней позиции, хотя он составил всего лишь нейтральные выводы о психологическом воздействии Флоры на человеческое существо.

— Кое-какие оговорки об этой планете я оставил при себе, — сказал он ей во время полета. — Но они намного весомее, чем то, что я держу про себя о Земле. Юный доктор Янгблад составил такую — полную энтузиазма — записку несколько в другом направлении, что убедил меня. Открыто не осуждая мое мнение об опасности охлаждения чувств к Земле на этой планете, он утверждает, что великолепно выполненные декорации — его, а не мои слова — могут выправлять свернутые шейные позвонки звездолюбов-мечтателей. По существу, он рекомендует Флору в качестве санатория для этих шеекрутов… Я дам вам почитать его докладную записку.

Фреда была удивлена тем, что в Вашингтонском аэропорту их ожидали репортеры и что их поторопились отвезти в Палату Сенатских Слушаний для встречи с членами Комитета в присутствии прессы. Ее очаровал сенатор Хейбёрн, председатель Сенатского Комитета по классификации планет.

— Я бы рекомендовал держать молодую леди-консультанта афинян на заднем плане, — сказал он всем присутствующим, большинство которых были газетчиками. — Потому что в этом Комитете я действую в качестве адвоката дьявола и боюсь, что не справлюсь со своими обязанностями в присутствии ангела.

Сенатор Хейбёрн распространял вокруг себя ауру добросердечия. Его большие добрые глаза, медленные движения рук, массивная голова с львиной гривой волос прекрасно гармонировали с его голосом. Она никогда не слышала другого такого же: низкий, хорошо поставленный, он наполнял зал резонирующим рокотом сыплющейся гальки. Доктор Клейборг говорил потом, что у него осталось впечатление рева туманного горна сквозь бархат, но Беркли сказал, что во рту у сенатора, по-видимому, была манная каша.

Реакция прессы напугала Фреду. Замечание Хейбёрна об афинянах исподволь внушало мысль, что где-то здесь должны быть и спартанцы. Из газет она вычитала, что спартанцы — это сенаторы-южане, члены Комитета, которые противились открытию любой новой планеты для колонизации, потому что постоянное истощение людских ресурсов отрицательно сказывалось на их штатах в большей мере, чем на других. По существу, они боролись за сдерживание роста заработной платы своих кухарок, и Фреда решила, что такая позиция никуда не годится: однако мнение газетных комментаторов почему-то раскололось. Некоторые — даже северяне — поддерживали спартанцев.

Она полагала, что слушание будет проходить по-джентльменски в тесном кругу, где доктор. Гейнор всего лишь представит свое ходатайство. Опубликование отчетов сектора Эйбл было воспринято газетчиками едва ли не как запрещенный прием; даже стала формироваться оппозиция. Во второй половине дня на первом предварительном слушании юрисконсульт Комитета потребовал четырехдневной отсрочки для подготовки материалов стороной, выступающей против постоянной научной станции на Флоре. Фреда спросила доктора Клейборга, который, как ей казалось, хорошо разбирался в политике, почему кто-то должен быть против организации станции.

— Просто создается прецедент, — объяснил он. — И Организация Объединенных Наций, которая обычно действует по принципу прецедента, сделает его — под давлением русских — общепринятым. Русские уже отгружают с Земли своих диссидентов-узбеков, которые домогаются местного самоуправления.

Фреда отметила про себя, что для обоснования отсрочки речь Хейберна была слишком длинной, если учесть единственный ее лейтмотив «способствовать непрерывному диалогу между теми, кто „за“ и кто „против“, который делает эту страну великой».

— Он имеет в виду монолог, — шепнул ей Клейборг, — Хейбёрна подпустили к зерновому закрому южан, а это не хуже северного сена.

В отеле афиняне устроились в зарезервированном для них кабинете в обеденном зале, чтобы выработать стратегию. Доктор Гейнор — Фреда никогда не говорила ему «Чарльз» — отсрочкой был разочарован:

— Я надеялся протолкнуть свое ходатайство прежде, чем успеет организоваться оппозиция.

— Чарли, — фыркнул Клейборг, — линия фронта существовала еще до того, как Рэмзботем-Твэтуветем засек Флору своим телескопом.

— Может быть, нам следует запасти какой-нибудь резервный довод, — сказал Беркли, — что-нибудь не чисто научное, а такое, что разбудило бы сострадание в сердцах комитетчиков.

— Что, если дать ход идее доктора Янгблада, — предложила Фреда, — об использовании Флоры в качестве санатория для страдающих охлаждением чувств к Земле. По крайней мере, там они не разобьют коленную чашечку, если упадут, бродя по ночам.

— Мне бы очень не хотелось давать молодому спруту поднимать голову, — сказал доктор Беркли, — но, Чарльз, вы, кажется, прониклись к нему доверием.

— Как к потенциальному администратору, Джим, — сказал Гейнор. — Не мне судить о его профессиональном ноу-хау.

— Если вы пойдете по этому пути, — вмешался Клейборг, — у меня есть про запас настоящий козырь — Розенталь. Его держат в Сант-Элизабет, а ведь до того, как он стал глазеть на звезды, Рози был баловнем Хейбёрна.

— Откровенно говоря, я бы предпочел обойтись без космического умопомешательства, — сказал Гейнор, — а вы как думаете, Джим?

— Это будет равносильно шоку. Насколько я помню, он был блестящим оратором, пресса обожала его и сделала популярным.

— Смотря какую прессу вы имеете в виду, — задумчиво сказал Гейнор. — С официальной прессой он не всегда ладил.

— Но с радикальной жил душа в душу, — сказал Клейборг. — Властью в Вашингтоне обладает только эта пресса.

Фреда вдруг поняла, что они говорят о Генри Розентале, бывшем министре Космических Дел, содержащемся последние пять лет в Сант-Элизабет, где он грезит вознесениями в Космос.

Приверженный идеям морального совершенствования и обладая высоким чувством долга, Розенталь, будучи министром, не покидал капитанские мостики космических крейсеров, пока не валился с ног; там он и приобрел эту страсть к неизведанному благоговейному трепету перед расстояниями, которую называют по-разному: космическим помешательством, космическим восторгом и ослаблением привязанности или охлаждением чувств к Земле. Розенталь даже попытался совершить невозможное для такой заметной фигуры, как он, — покинуть Землю, и был задержан, когда прятался в звездолете.

К сожалению, правительство все испортило. Сразу же после того, как пресс-секретарь президента объявил об уходе Розенталя в отставку «по личным мотивам», в радикальной прессе появился снимок, сделанный в момент его выхода из корабля под конвоем двух патрульных береговой охраны; его голова была закинута назад в манере, характерной для шатающихся по ночам шеекрутов. Фотография, сделанная сверху, запечатлела задумчивость и тоску в его глазах с такой остротой, что Фреда помнила этот взгляд и сегодня; запомнила она и подпись под фотографией: «Он похож на глядящего в небо больного орла».