Виталий Владимиров - Колония

• Название: Колония
• Автор: Виталий Владимиров
• Жанр: Научная Фантастика

---

Чистое озеро, парк с аллеей старых лип, яхта, автомашина, дети - вот оно счастье, что еще надо? Чем дольше я смотрел на сложенную картинку, тем сильнее возникало ощущение, что мальчишки эти - внуки мои, а я похоронен на этом берегу залива, который мне уже никогда не переплыть - зато они не забывают меня, приезжают помянуть, посидеть на замшелой скамейке возле моего последнего приюта.

Мираж. Реальность, конечно, была совсем иной - трудно представить себе что-то подобное на земле советской.

Когда уезжали Марченки, у них на двери висела бумажка, прихваченная скотчем, - длинный список дел, которые нужно обязательно успеть завершить до отъезда. Прилепилась на дверь такая же бумажка и у нас. Только список дел, по-моему, был длиннее в два раза.

Приехал мой сменщик - Попов. Тот самый, кого я принимал как первого командированного в моей заграничной судьбе. Приехал пока без жены. Он жил в торгпредской гостинице, и мы с ним вращались по тому же кругу, как когда-то я бегал с Марченко: посольство, торгпредство, аппарат торгсоветника, представительство АПН, ССОД... Везде представлял: "Моя замена." И в глазах знакомых появлялся огонек сочувствия: "Уезжаешь?.."

Уезжаю. Уезжаем. Последние три месяца я занимался одним и тем же Ганеш приносил с ближайшего рынка картонные ящики, и постепенно пустели книжные полки, вешалки, снимались картины со стен, обнажались потеки и пятна - нищал интерьер, словно жизнь покидала дом. Наша жизнь. Четыре года нашей жизни.

Росло число коробок, и весомой в самом прямом смысле становилась угроза перевеса.

- Валера, как хочешь, но я купила всем нашим в подарок по набору постельного белья. Этого же нет в Союзе. Исчезло как класс.

Простыни, пододеяльники, наволочки, ботинки, босоножки, сапоги, туфли, носки, чулки, колготки, майки, рубашки, платья, костюмы, пальто, зонтики, перчатки, сумки, сумочки, зубные щетки, лезвия для бритв, мыло, шампуни, кремы, лекарства, лекарства, лекарства, шприцы одноразовые, зажигалки, бусы, чай, кофе, виски, презервативы, сухие дрожжи, игрушки... - каждый день обнаруживалось, что именно то или иное исчезло под прилавки совмагазинов или появляется слишком редко.

Мы ездили по рынкам. Ходили по магазинам совсем с иной целью, чем раньше - гляди-ка, батарейки-аккумуляторы разных размеров и подзарядное устройство, надо обязательно купить, электрочайник-термос - это так удобно... А беспроволочный телефон?.. Перемотчик видеокассет?.. Компакт-кассеты?..

И появилась еще одна коробка.

Денег, конечно, катастрофически не хватало. Как у всякого советского. Как-то советник нашего посольства привез свою жену на базар. Жена пошла по лавкам, а он ждал ее в машине. К нему подбежала черноглазая девочка от горшка два вершка - в лохмотьях и, плаксиво скривившись, стала просить "бакшиш". Советский сааб владел местным наречием и сказал, что роскошный японский лимузин принадлежит вовсе не ему, а вон той богатой тете, у которой он служит простым шофером. Зарплата у него маленькая, а семья большая, поэтому и подать-то ему нечего. Бродяжка, подперевшись кулачками, сочувственно выслушала бедного дядю, вздохнула, порылась в своих отрепьях и протянула ему милостыню.

Дня за три до отъезда отвез несопровождаемый груз, сдал его в аэропорту, все остальное было уложено и упаковано и образовалась пустота во времени. Не черная, но дыра. Время, конечно, тикало, но не включишь телевизор или радиоприемник - и появилась незанятость глаз. тишина для слуха, свободные, ничем незаполненные вечера. И проснулись воспоминания, и расцвели ассоциации. Сами собой - видно, накопилось - озарялись темные уголки памяти и невольно сравнивал я самого себя с самим собой: нынешнего с приехавшим четыре года назад.

Тот был моложе. И здоровее. За четыре года тяжело ранена гепатитом печень, поражены конъюнктивитом сосуды глаз, Рвутся кровотечением мягкие ткани после операции геморроя, пухнут десны от парадентоза. С другой стороны в родных пенатах не миновала бы меня горькая чаша болезней только нахлебался бы отечественной баланды в совлечебницах без разовых шприцов.

Здесь-то меня оперировал знаменитый хирург, чей палец удостоился чести попасть в анналы местных миллионеров и крупных деятелей. А дома... Мне слишком хорошо знакома социалистическая медицина по противотуберкулезному диспансеру в Москве и санаторию в Калужской области. И по моргу где лежала моя Наташа.

И все-таки за четыре года всеми клеточками своего тела я ощутил, что тропики - это не жара и не влажность, тропики - ползучая, как подземный пожар, эрозия.

Страшнее физического обветшания - эрозия души. Мы стареем не потому, что идут годы, а когда теряем надежду. Когда жизнь вдребезги разбивает наши иллюзии.

Оглядываясь на самого себя, я понял, что за четыре года, проведенные в совколонии, верить в вечные идеалы стало неизмеримо труднее. Из-за другой истины, которую в полной мере можешь осознать только перейдя рубеж совдепии. Есть такое понятие в международной торговле - режим наибольшего благоприятствования.

Для советского человека пребывание за рубежом - режим наибольшего благоприятствования. При условии торговли собой. Заграницей же к тому же отчетливо осознаешь, что торгуешь не только собой, что торгуют тобой.

Помню, как ходил в составе партийно-правительственной делегации по дому с мраморными унитазами и интерьерами с роскошной мебелью. Дом подыскивался для советского бизнес-центра.

Владельцы дома закатили прием, каких я не видывал за всю свою заграничную жизнь. За столами с золотыми подсвечниками сидели, пили и ели советские бизнесмены. Купцы. Я знал, что они приехали не продавать, а покупать. Не на свои. За свои их купили владельцы дома. И не верилось, что перестройка, что перемены на многострадальной Руси когда-нибудь приведут к лучшему пока кто-то будет продавать не свое, а наше. И масштабы этого сейла, этой распродажи на государственном уровне - не чета ухищрениям мелких совслужащих.

Такой вот итог.

Уезжаем. Возвращаемся.

Самой тяжелой оказалась коробка последняя. Хотя и не верилось, что такая будет наконец-то. В эту коробку, оставленную незапечатанной до последнего момента, складывались передачи от провожающих. Да и знакомые фирмачи, с кем довелось сотрудничать, тоже не забывали прислать кто бутылочку виски, кто письменный прибор, кто атташе-кейс.

Мистер Джордж подарил часы. Циферблат вставлен в металлическую пластину, на которой вытравлен рисунок: на золотом фоне восходящего солнца, раскинувшего серебряные лучи, несется колесница с богом Кришной и другом его Арджуной, который туго натянул тетиву своего лука - берегись враг, свет Истины под надежной защитой!

И Ганеш, наш верный Ганеш, принес букетик цветов, восточные сладости и слоненка из сандалового дерева. И расплакался.

Ричи устроил прощальный ужин в расписанном драконами китайском ресторане, подарил Алене нитку жемчуга, а мне ручку с золотым пером и роскошный альбом Сальватора Дали.

Уезжаем.

Прощайте, храмы, высеченные в скалах, дворцы в ажурной каменной резьбе, английские клубы с полями для гольфа, пяти-звездные отели и прокаженные на перекрестках, прощайте террористы и жара, тропические ливни и распродажи, доллары и кроши, прощай, двухэтажная вилла, охраняемая солдатами, прощай, верный Ганеш, прощай компаунд - "точка" СОВЕТСКОЙ КОЛОНИИ, прощай, мистер Джордж - наш ангел-хранитель, прощай, Ричи, может быть, увидимся в другой жизни. Она будет обязательно другая. Советская.

Возвращаемся.

Здравствуй, Россия, здравствуй, Москва, возвращаемся. К могиле отца. В двухкомнатную квартиру, в которой обосновались Аленина дочь, зять и внук, - в нашу коммуналку. Здравствуй, метро и троллейбус, битком набитые соотечественниками, примите нас не укорачивающиеся хвосты Системы очереди в пустые магазины, прими нас самый большой в мире компаунд, занимающий шестую часть суши, - Союз Советских Социалистических Республик.

Дети твои вернулись.

Глава сорок пятая

Я просыпаюсь, встаю, умываюсь, завтракаю и еду на работу.

В метро я стою, прижатый к стеклянной двери вагона, на которой глаза в глаза в темном тоннеле летит мое отражение.

Я смотрю в свои глаза и думаю о себе.

- С тех пор, как ты переступил порог противотуберкулезного диспансера, прошло тридцать лет. Большой срок, не правда ли?

- Правда. Но дело не в сроке. Дело в том, как ты прожил эти тридцать лет и к чему пришел...

Я смотрю на свое отражение и не вижу его. К чему я пришел? Каждый приходит сам к своему итогу. Но не каждый готов к испытаниям, когда на корабль судьбы налетит ветер перемен.

Ветер перемен, как северный ветер с юга.

В детстве дорога моей жизни казалась мне легкой - есть те, кто мне близок и дорог, есть те, кому я близок и дорог. Спасибо матери с отцом за рождественский подарок уютного детства, благодаря им я пережил голод эвакуации и тяготы послевоенных лет, под их крылом прошел, как по ступенькам, из класса в класс и полнокровно ощутил жеребячью радость студенческих лет, влюбился в кино и Тамару - что еще надо человеку, у которого есть любимое дело и любимая?