Валентин Аккуратов - Лед и пепел

• Название: Лед и пепел
• Автор: Валентин Аккуратов
• Издательство: Современник
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 1984

Имя Валентина Ивановича Аккуратова — заслуженного штурмана СССР, главного штурмана Полярной авиации — хорошо известно в нашей стране. Он автор научных и художественно-документальных книг об Арктике: «История ложных меридианов», «Покоренная Арктика», «Право на риск». Интерес читателей к его книгам не случаен — автор был одним из тех, кто обживал первые арктические станции, совершал перелеты к Северному полюсу, открывал «полюс недоступности» — самый удаленный от суши район Северного Ледовитого океана. В своих воспоминаниях В. И. Аккуратов рассказывает о последнем предвоенном рекорде наших полярных асов — открытии «полюса недоступности» экипажем СССР — Н-169 под командованием И. И. Черевичного, о первом коммерческом полете экипажа через Арктику в США, об участии в боевых операциях летчиков Полярной авиации в годы Великой Отечественной войны.

---

— Район цели номер один, — перебил их я.

— Все! Никакого просвета! Пошли на базу! Пусть Сергей свяжется с КП аэродрома.

Я дал новый курс, и мы стали набирать высоту в надежде, что там обледенение прекратится.

— Линию фронта будем пересекать севернее на тридцать километров, чтобы не попасть под огонь фашистов, заприметивших нас два часа назад, — сказал я Орлову.

— Понял. Когда предполагаешь быть перед входом на базу?

— С учетом маскирующего маневра — через час десять, а напрямую — всего сорок минут хода.

— Ясно. Горючего осталось на два часа, плюс Колина «заначка» тридцать минут.

— Командир, побольше чем на тридцать минут, — пряча глаза, сказал Кекушев.

— Ну, конечно, товарищ бортмеханик! Это я понял еще при взлете. Еле оторвался от полосы.

Мы рассмеялись. Николай, смущенно помолчав, тоже присоединился к нам.

На высоте тысяча восемьсот метров обледенение прекратилось. Мы шли в прослойке облаков и, меняя курсы, приближались к линии фронта.

Вошел Сергей Наместников и доложил, что связь с базой установлена, погода у них пока держится, но начала портиться и там. Просят ускорить прибытие. Запасным аэродромом, на случай закрытия, дают Рязань. Решение не выбрасывать десант считают правильным.

— А вы ворчали против «заначки». Дойдем и до Рязани, горючего вполне хватит! — победоносно поглядывая на нас, заявил Кекушев.

— Зачем нам Рязань? Сядем на базе. Побереги свою «заначку», чиф, до следующего полета, — ответил ему Орлов.

И вдруг нижние слои облаков под самолетом осветились, и кругом замелькали огненные шары.

— А-а, черт! Никак нащупали?! — крикнул Орлов и резко бросил машину на снижение.

— Давай левее, Юра, и ниже! Здесь у них базируются истребители. Наткнулись на заградительный огонь! — Не успел я договорить, как ослепительная огненная вспышка перед носом самолета полоснула по глазам, и в кабине резко запахло бензином и чем–то острым и ядовитым.

— Горим? Вот тебе, Коля, и твоя «заначка»! — с какой–то отрешенностью сказал Орлов, внимательно наблюдая за приборами моторной группы.

— Очагов пожара нет! Но вдарил явно по бензобакам! Из–под крыльев так и садит горючее. Если не вспыхнет от выхлопного огня — минут через десять все вытечет, — спокойно доложил Кекушев.

— До линии фронта тридцать километров, — сказал я. — Возьми курс сто десять, командир. Это кратчайшее расстояние, и не снижайся ниже пятисот метров. Оставь гарантийную высоту на случай, если загоримся, придется прыгать.

— К немцам? — насмешливо взглянув на меня, ответил Орлов.

— Под нами лес! А нас восемь мужиков, да и девушка! Это же сила!

— Как там десантники? — спросил Орлов.

— Удивительно спокойны. Говорят, лишь бы был лес, а там все будет в порядке. Они знают, где партизанские отряды, — ответил Кекушев.

Выскочив из–под огня, мы готовились к наихудшему — покинуть самолет, но где–то в глубине таилась надежда дотянуть до своей территории. Сергей сообщил по радио о нашей возможной вынужденной посадке на базу, указав курс В предполагаемое время пересечения линии фронта. Я включил радиокомпас, стрелка прибора начала беспорядочно крутиться по циферблату.

— Что такое? Почему радиокомпас не дает отсчета направления радиостанции? — спросил меня Орлов.

— Похоже, что перебита антенна. Орлов промолчал, потом сказал:

— Вряд ли радиокомпас нам потребуется, на бензочасах одни нули и давление бензина падает…

Не успел он договорить, как правый мотор захлопал и встал.

— Во флюгер! — дал команду Орлов.

Кекушев перевел винт правого мотора во флюгер, чтобы уменьшить сопротивление, но тут же начались перебои и левого мотора.

— Все! Приехали! Сколько до линии фронта?

— Не более трех минут! — крикнул я и посмотрел на высотомер. Стрелка медленно скользила к пятистам метрам. Самолет шел со снижением в сплошных облаках. Судорожно кашлянув несколько раз, левый мотор тоже встал.

В кабине сделалось непривычно тихо, и от этого до боли тоскливо.

— Приготовиться оставить само…

— Земля! — закричал я.

Впереди в разрыве облаков отчетливо вырисовывался лес, с белыми, заснеженными полянами, освещаемыми вспышками осветительных ракет.

— Фронт! Будем тянуть и сядем подальше от ракет, ближе к своим! — крикнул Орлов.

Я глянул на высотомер. Миновав цифру триста, стрелка быстро бежала вниз. Мы шли над лесом, судя по темному, почти черному цвету, хвойным. Высота стремительно падала. Самолет с остановившимися моторами бесшумно скользил над лесом к белеющему впереди длинному полю, в конце которого узкой черной лентой вилась речушка. Ракеты взвивались уже где–то сбоку и сзади.

— Сажусь на это поле. Дальше не дотянем! Сажусь сразу, как кончится лес! — крикнул мне Орлов и тут же дал команду Кекушеву: — Шасси?

— Шасси выпущено! — спокойно ответил Кекушев.

— Всем в хвост! — приказал командир.

Мы остались с ним в кабине вдвоем. Мелькает граница леса, и, слегка подвесив машину, Орлов на три точки сажает ее. Машина мчится по полю, черная полоса речки приближается. Начинаем тормозить, машину тянет на нос, и, резко качнувшись вперед, она останавливается у самого берега. Какое–то время мы молча сидим, не веря, что самолет не скапотировал и не вкатился в реку.

— В лес! Хватай оружие — и скорее из самолета! Это голос кого–то из десантников. Он выводит нас с Орловым из шокового состояния.

Отвязавшись от сидений и отстегнув лямки парашютов, захватив автоматы и заранее приготовленные рюкзаки с продуктами и боеприпасами, мы выскакиваем из самолета и бежим к опушке леса.

— Карты, документы? — на ходу кричит Орлов.

— Все со мной! — отвечаю я.

Снег глубокий, а под ним вода. Но вот и лес. Мы скрываемся в его мраке и останавливаемся, внимательно следя за самолетом. Тихо–тихо. Слышно, как шуршит ледоход на речке, и совсем по–мирному шелестит хвоя, да изредка к северу, над лесом, вспыхивают одиночные ракеты, зыбким, мертвенным светом освещая горизонт.

— Где сидим? — спрашивает Орлов.

— В семидесяти километрах к юго–востоку от точки, где нас обстреляли, — вполголоса отвечаю я.

— Немцы?

— Не поймешь! Судя по ракетам — они, а по времени полета — линия фронта позади.

— Нужна разведка, — вмешивается в разговор старший группы десантников. — Если сели за линией фронта — сжигаем самолет и уходим в лес. А пока понаблюдаем, не подойдут ли немцы к самолету для его захвата. Они наверняка видели, как мы шли на посадку. С минуты на минуту появятся у такого заманчивого объекта.

В течение часа, затаившись у опушки леса, мы всматривались в белое пространство, где черным пятном выделялся наш самолет. Пошел мокрый снег, он быстро запорошил наши следы и темное пятно машины. За это время мы подсчитали наличие оружия, продуктов питания и распределили обязанности на случай встречи с врагом. Кроме автоматов, гранат и личного оружия у нас была радиостанция, работающая от батарей.

— Надо вернуться к самолету, снять пулемет и забрать нашу аварийную радиостанцию, которая работает не только от батарей, но и от ручного электроагрегата, — предложил Наместников.

— Сейчас, четверо, по двое в группе, отправятся к опушке леса, — сказал старший десантников. — Если следов немцев не обнаружат, вернемся к самолету и заберем, что надо.

— Кто пойдет? — спросил Орлов.

— Двое — от нас и двое от экипажа.

Десантники распаковали один из своих мешков и достали четыре маскхалата. От экипажа вызвались идти Сергей Наместников и я.

— Отлично, — забирая инициативу в свои руки, сказал старший десантников, — штурман снимет и кроки. Поскольку мой народ в разведке имеет опыт, предлагаю: радист пусть идет с моим старшим сержантом, а штурман — в паре с Крючком.

— С каким крючком? — задаю я вопрос.

— Ну, с нашей девушкой. Это ее кличка.

— Берегись, штурман! Как бы этот крючок не зацепил тебя намертво! — лукаво улыбаясь, предупреждает Кекушев.

— Везет же некоторым! — нарочито тяжело вздыхая, добавляет Наместников. И все сдержанно смеются.

— Если немцы — немедленно возвращайтесь. Хорошо бы достать языка. Дальше границы реки и поляны не углубляться. Все! — проинструктировал нас старший десантной группы.

— Пошли, полярники! — девушка строго взглянула на мои собачьи унты, насмешливо улыбнулась и сказала: — Сойдет! Зато снимаются быстро и легко.

Пригнувшись, она скользнула за стволы сосен и тут же скрылась.

— Подождите же! Сейчас завяжу халат! — вполголоса позвал я, прыгая по весенним сугробам и ориентируясь на следы этой невидимки.

— Я пойду впереди, а вы прикрывайте, на всякий случай, — сказала она, неожиданно появившись из–за толстого ствола березы.