Валентин Аккуратов - Лед и пепел

• Название: Лед и пепел
• Автор: Валентин Аккуратов
• Издательство: Современник
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 1984

Имя Валентина Ивановича Аккуратова — заслуженного штурмана СССР, главного штурмана Полярной авиации — хорошо известно в нашей стране. Он автор научных и художественно-документальных книг об Арктике: «История ложных меридианов», «Покоренная Арктика», «Право на риск». Интерес читателей к его книгам не случаен — автор был одним из тех, кто обживал первые арктические станции, совершал перелеты к Северному полюсу, открывал «полюс недоступности» — самый удаленный от суши район Северного Ледовитого океана. В своих воспоминаниях В. И. Аккуратов рассказывает о последнем предвоенном рекорде наших полярных асов — открытии «полюса недоступности» экипажем СССР — Н-169 под командованием И. И. Черевичного, о первом коммерческом полете экипажа через Арктику в США, об участии в боевых операциях летчиков Полярной авиации в годы Великой Отечественной войны.

---

— Как близко здесь сходятся границы Канады, — сказал Иван, рассматривая американскую карту, где помимо всех географических данных были нанесены аэродромы, гидроазродромы, радио– и светомаяки с их позывными и временем работы, проводные радиостанции, посадочные курсы и схемы захода на посадку по всем аэродромам. Карта была настолько удобна и проста, что любой экипаж, впервые идущий по этой трассе, не нуждался ни в какой консультации. Садись и лети, днем, ночью, в любое время года.

Вот и теперь я сидел и, можно сказать, блаженствовал. Невидимые радиомаяки вели мой корабль по своему лучу. В наушниках шлемофона монотонно звучали поочередно две буквы — «А» и «Н» — «точка–тире» и «тире–точка». Стоит самолету чуть уклониться влево, буква А звучит громче, вправо — гневно звучит Н. Чтобы точно идти по трассе, нужно держаться в равнозвучной зоне букв А и Н. Точка же поворота для смены курса отсекается боковыми радиомаяками и радиомаркерами, принимаемыми на радиокомпас. Для того времени это была новинка, и мы пользовались ею с большой охотой, поскольку система радиомаяка высвобождала у экипажа массу времени, особенно у навигаторов, а пилоты, и с ними некоторые руководители полетов, даже утверждали, что новый метод самолетовождения вытеснит из состава экипажей штурмана, так как радионавигация и без него полностью обеспечит точное движение самолета.

Но как ни замечателен этот способ самолетовождения, жизнь показала, что даже при самой совершенной технике — включая счетно–решающие устройства и электронику — в сложных полетах штурман на борту крайне необходим, и полеты, даже на трассах, не говоря уже о внетрассовых полетах, ледовой разведке, ночных полетах, полетах в безориентирной местности — современный воздушный кодекс СССР без штурманов запрещает.

Вскоре нижняя облачность, скрывающая океан, стала рваться. В просветы засинела вода, а у островов Королевы Шарлотты белое покрывало окончательно сдернуло. Синее небо и синий океан. В небе золотой шар, и такой же — катился по зеркалу океана, не отставая от самолета. Юмашев неотрывно смотрит в иллюминатор и что–то чертит карандашом в толстой тетради, Байдуков принимает сигналы радиомаяка Сиэтла и держит курс идеально. Он уже более пяти часов не вылезает из кресла второго пилота. Спокойный и неутомимый. Нам повезло. Не будь Байдукова, сейчас за пилотированием сидел бы кто–то из бортмехаников, а мне пришлось бы непрерывно контролировать его работу, ибо так искусно вести машину бортмеханики, конечно, не смогли бы.

— Иван, пора бы подменить второго. Наверное, проголодался.

— Сейчас приготовлю кофе. Нам бы такого пилота на ледовую, — с восхищением говорит Черевичный и уходит на камбуз.

Много мне приходилось летать с разными пилотами по трассам, вне трасс и в воздушных экспедициях. Я водил самолеты Героев Советского Союза Водопьянова, Мазурука, Алексеева, Титлова, Осипова и сотни других, менее известных пилотов. Все они были мастера своего дела, каждый из них имел свою летную и человеческую индивидуальность. Но то, что объединял в себе наш командир Иван Черевичный и за что весь экипаж беззаветно был предан ему, — такого мне встречать не приходилось. Иван был по–детски бескорыстен и добр, внимателен к людям.

Он любил повеселиться, потанцевать, выпить в компании друзей и поухаживать за женщинами, но в (работе был требователен и строг, и к себе и к своему экипажу, хотя никогда и никого не давил своей властью. Скромный в своих запросах, когда позволить он мог себе многое, обостренно принципиальный, без лихости отважный, смело идущий на риск, если необходимость это оправдывала, он был для нас образцом. А как он чувствовал машину! Как часть своего тела. Каким–то особым чутьем он понимал с первого полета, что может дать тот или иной самолет, что можно от него требовать. Работать с ним было легко и приятно,

— Кофе с лимоном? — ставя передо мной эмалированную пол–литровую кружку, улыбаясь проговорил Иван.

— Предпочел бы с ликером! — в тон отвечаю ему и с жадностью глотаю живительный напиток.

Иван подменяет Байдукова. Разминаясь от долгого сидения, тот смотрит на карту и, ткнув карандашом в кружок Ванкувера, спрашивает:

— Когда будем?

— Шестнадцать сорок по местному времени.

— Хорошо идем. Когда мы летели с Чкаловым через полюс, у нас скорость была значительно меньше и уж, конечно, о таких удобствах, как на вашей лодке, и не мечтали» спальные места, кофе, тепло, уютно! Даже на землю не хочется сходить.

— На ледовой так и делаем. Летаем по пятнадцать — двадцать часов, отдыхаем в полете. Никто не мешает, кухня богатая, домашняя. Сами составляем меню, сами готовим, а главное, в самолете бытовых удобств больше, чем на зимовках.

В разговоре за кофе быстро и незаметно летит время. Ровное гудение моторов навевает сон. Мой собеседник, сидя, облокотившись о стол, засыпает.

Прослушиваю радиомаяки, мелодично, прямо по курсу звучат: «точка–тире» и «тире–точка». Это Сиэтл, а правее сиплый, точно простуженный бас — Ванкувера.

Мы подходим к Сиэтлу. Воздушный мост через Арктику в действии. Первый коммерческий рейс между СССР и США подходит к завершению. Я с благодарностью посматриваю на задремавшую тройку наших Героев, которые с невозмутимым видом ожидают посадки в конечной точке нашего полета. Нам доверяют,

— Через пятнадцать минут Сиэтл Прошу начинать снижение, — говорю я традиционную для штурмана фразу и перехожу в пилотскую рубку.

Под нами пролив Хуано–де–Фуко, через который проходит южная граница между Канадой и США, а впереди уже видны дымящие трубы Сиэтла. Пролив окаймлен высокими скалистыми горами, но погода ясная и они нам не мешают. Саша Макаров включает репродукторы и голосом видавшего виды проводника вагона объявляет.

— Граждане пассажиры, через пять минут конечная станция нашего маршрута Москва — Аляска — Соединенные Штаты Америки. При выходе просим не забывать своих вещей!

В кабинах самолета суматоха Пассажиры торопливо хватаются за свои чемоданы, но шутка до них доходит, смеясь, все бросаются к иллюминаторам. Гидросамолет на малом газу скользит мимо белых громад зданий, и мы узнаем, что небоскребы — не только принадлежность Нью — Йорка, но их достаточно и в Сиэтле — большом портовом городе. Гидроаэродром — в пригороде, под нашими крыльями бесконечной лентой проносятся причалы.

— Почти как в Одессе, даже чуть–чуть побольше! — кричит Иван, указывая на бесчисленные суда всех марок и калибров.

Байдуков снимает руки со своего штурвала и освобождает педали руля поворота.

— Сажайте, Георгий Филиппович! Это ваша трасса! — говорит Иван и отстраняется от левого штурвала.

Байдуков как–то собранно подтягивается, в глазах благодарность за доверие и радость предстоящей самостоятельной посадки. Вслух считаю показания стрелок приборов скорости, Байдуков плавно выравнивает машину у самого зеркала воды, слегка задирает нос, и киль лодки с визгом заскользил по невысоким волнам бухты.

Подруливаем к слипу. Двенадцать моряков в белых гидрокостюмах, стоящие в две шеренги, подхватывают нашу машину, чтобы обуть в колесные шасси и вывести из воды в ангар. На берегу пестрая толпа встречающих, морские и армейские офицеры, длинные ряды автомашин. Открыв все люки, мы, стоя, приветствуем берег, откуда доносятся ответные крики: «Добро пожаловать, советские летчики!», «Да здравствует дружба великих народов Америки и Советского Союза!», «Ура, русские парни, молодцы!»

Как только машина коснулась бетона, сотни рук встречающих подхватывают ее и выводят на бетонную площадку. Цепочка матросов окружает самолет, оттесняя толпу. К нам подходят двое в штатском и, радостно улыбаясь, приветствуют:

— С прилетом, дорогие товарищи! Здравствуйте! Представляются: советский консул в Сан — Франциско Петр Петрович Иванов и сотрудник посольства Анатолий Маслюк. Специально прибыли для встречи. Крики, объятия, десятки вопросов: «Как там на родине?», «Как в Москве?» А в глазах — сквозь радость встречи, озабоченность и немая тревога. Мы понимаем их: наблюдая за событиями войны за тысячи километров от дома, читая чужие газеты, полные дезинформации, конечно, трудно представить, как там все на самом деле. Бодрим, как можем, а у самих на сердце тупая боль, и ни на минуту не покидает мысль: как там дела под Москвой?

К самолету с воем, оттесняя кольцо встречающих и цепь матросов, подъезжает машина с надписью: «Полиция». Вежливо козырнув, четверо рослых молодцов поздравляют с прилетом. Один из них через переводчика дает распоряжение:

— Пассажирам предъявить паспорта и багаж! — и жестом руки показывает место у хвоста самолета для досмотра.

Мы с Иваном переглядываемся и невесело смеемся.

«Кажется, влипли», — проносится в голове. Ведь никто из экипажа заграничных паспортов не имеет. И никто по пути у нас никаких документов не спрашивал.