Мариэтта Шагинян - ДОРОГА В БАГДАД

• Название: ДОРОГА В БАГДАД
• Автор: Мариэтта Шагинян
• Жанр: Юмористическая фантастика
• Год: 1935

«Дорога в Багдад» — третья книга серии «Месс-Менд» Джима Доллара. Серия «Месс-Менд» была задумана и начата Мариэттой Шагинян еще в 1922 году (как антифашистская приключенческая агитка. Судьба первого ее романа — «Янки в Петрограде» — общеизвестна: переведенный на несколько европейских и азиатских языков, роман обошел подвалы многочисленных коммунистических газет всего мира и вызвал горячие читательские отклики «Дорога в Багдад», третий роман серии, посвящен борьбе империалистов за колонии и в связи c последними событиями в Африке приобретает двойной интерес. Надо Только помнить, что романы Джима Доллара (таков псевдоним Мариэтты Шагинян для этой серии), преднамеренно фантастические и даже гротескные, сознательно пародируют стиль западноевропейского приключенческого романа.

---

— Все это не будет вам никогда более нужно, отче! — мягко проговорил мистер Лебер. — Ну, кажется, все.

Невольно веки Мартина Андрью дрогнули и прикрыли глаза, сверкнувшие радостью. Но от Лебера не укрылось ни то, ни другое. Он сделал знак индусам, оставившим было пастора, и смуглые пальцы снова забегали по обнаженному телу. Вот они что-то нашли, приподняли, показали Леберу: между двумя коричневыми ногтями крошечный пузырек о каплей фиолетовой жидкости! На этот раз Мартин Андрью яростно вскрикнул, рванулся и ударил индуса по лицу. Пузырек полетел в траву.

— Ай-ай-яй! — укоризненно пробормотал Лебер. — Самоубийство! Удел мещан, кончающих мелким петитом в газетной хронике! Неужели вы предпочтете его тому величию, которое уготовано вам, отче? He допускаю мысли. Абдул, предложи святому отцу напиться!

Абдул благоговейно преклонил колени. На подносе в его руках — хрустальная чаща.

В чаше — рубиновое вино, лучшее столетнее вино из сокровищ ширазских подвалов, о котором сложилась, легенда что его пил пророк.

Мартин Андрью взял чашу и осушил ее. Она должна была прибавить ему силы и мужества. Но сухой кровавый огонь разлился по его жилам сладострастною жаждой жизни. Тысячи очарований, как обнаженный нерв, стрельнули острою болью в его теле: воздух, солнце, розы, сухость и блеск горизонта, жаркая сушь земли, соленая хрусткость пыли под ногами, тусклый румянец гранат, мускулы: собственных рук, курлыканье далекой птицы — жизнь, жизнь, наслажденье всем живущим! И вдруг, в эту минуту, воспаленные глаза пастора встретили чей-то глаз из-под купы дерев. Это был Гуссейн, спрятавшийся в траву. Он делал ему знаки. Он говорил саибу руками, глазами, губами: саиб, Эллида найдена! Терпенье, саиб! Твой верный слуга исполнил, что ему приказали!

Вино или кровь, но что-то ударило в голову пастора с нечеловеческой силой. Он повернулся к Мистеру Леберу, помолодевщий и решительный:

— Где же ваш белый конь?

— Погодите, — тихо ответил Лебер, внимательно наблюдая за ним, — переоденьтесь!

Мартин Андрью облачился в хитон, выпрямился, сухой и стройный, и незаметно мигнул Гуссейну вое хитроумие человека, задумавшего спастись, ожило в эту минуту в каждом атоме его существа.

— Теперь, отче, садитесь со мной в автомобиль, — подозрительным голосом пробормотал Лебер: — у нас нет времени на процессию. В Багдаде и Ковейте политические беспорядки. Нам надо выгадывать каждую минуту. Мы подъедем к Элле-Кум-Джере, и вы пересядете на лошадь за двадцать минут до колодца у Четырех долин!

Это было уже худо. Но Мартин Андрью верил, лихорадочно верил в собственную жизнь, в ту волну могучего хотения жизни, которая жгла и баюкала сейчас его кровь. Он еще раз обернулся к Гуссейну и послушно сел за Лебером в маленький глухой автомобиль мышиного цвета.

 Со стороны узлового сплетения двух дорог, Ковейтской и Бассорской, приближалось тягучее пенье огромной толпы. Каждые пять минут процессия останавливалась. Муллы и дервиши выскакивали вперед и гнусавым голосом, разрывая на себе одежды, кричали:

— О, пророк, пророк! О, день траура! Приведи сюда, убийцу Кавендиша, убийцу нового пророка правоверных, убийцу с заклейменным челом, чтоб мы разорвали его, чтоб мы омочили руки в его крови, чтоб мы окропили кровью святую могилу! Яви, яви чудо! О, день траура! Ризэ-Азас-Эмруз!

Тысячи рук начинали наносить себе удары ножами по бритым черепам. Кровь струилась вниз, и ее никто не вытирал… Яростные рыдания стояли в воздухе. Муллы дико вскрикивали и снова вели толпу, а на шестах и кровавых лоскутах покачивались амулеты с останками Кавендиша. Вдруг, не доходя километра до колодца Элле-Кум-Джере, муллы переглянулись и тихонько шепнули друг другу самым практическим голосом, лишенным всякого экстаза:

— Что это там за серый человек с посохом? Инглезы не заплатили за него! Он не входит в программу… Что нам с ним делать?

Серый человек с посохом тихо плелся по дороге, подставив седые кудри солнцу и пыли. Это был усталый старый Арениус, брошенный караваном Гонореску и пешком возвращавшийся домой,  он спешил к колодцу, изнемогая от жажды. Но старые ноги едва передвигались. Опершись! на посох, он остановился, обернулся и увидел процессию. Тот, час же на лице его произошла перемена. Подслеповатые голубые глаза засверкали, дрожащие руки выпрямились, схватили посох и грозно замахнулись им.

— Нечестивцы, оставьте вашего идола! — крикнул он по арабски. — Не вам ли сказано: нет бога, кроме бога!.. А вы отдаете душу падали! Гнили! Смертному человеку!

Арениус не успел докончить. Нож вошел на лету в его глаз, вонзился глубоко, и старик упал ничком в пыль, обливаясь кровью. Процессия с воем и стоном прошла над его телом. И, все ближе и ближе вырисовываясь вдали, оставляя справа синие очертания гор, а слева далекие голубые извилины моря, надвигалось на них белое пятнышко: мраморный склеп у квадратного колодца Элле-Кум-Джере, стоявшего на скрещении Четырех долин. Вой и стоны сделались непереносными. Ослабев от потери крови, десятки людей падали на землю, чтоб больше не встать. А муллы кружились и звали толпу все безумней и все исступленней. И когда шоссе сделало — поворот,

ГЛАВА СОРОК ВОСЬМАЯ Чудо майора Кавендиша

— перед обезумевшей толпой неожиданно открылась необычайная картина. Как рааз перед мраморным склепом, на пригорке, — неподвижно стоял караван. С десяток людей спешился верблюды пили воду два всадника на конях застыли друг возле друга: один на маленькой косматой лошадке, черный, бородатый, смуглый другой — в белом одеянии, на белом коне, сухой, вытянувшийся и стройный, как Георгий-победоносец с византийского полотна.

— Эалля! — завопил мулла, поворачиваясь к толпе. — Вы видите! Видите! Неверный у священной гробницы! Что он тут делает?

Рокотанье толпы, как морской вал, подползло к ушам всадников.

— Сэр, вам пора начать, — шёпотом сказал косматый. — Выньте спичку и чиркните о гробницу, точно собираетесь закурить.

Пастор Мартин Андрью поворотился к нему, оскалив длинные желтые зубы. Волчий взгляд сто засветился чудовищным презрением и ненавистью.

— Трижды дурак! — прошипел он сквозь зубы. — Прочь от меня! Долой с — этим! вздором!

Пришпорив лошадь, он поднял ее на дыбы и в ту же секунду качнулся: белый конь тяжело прохрипел, припадая на ноги — у него были перерезаны сухожилья. Мартин Андрью швырнул поводья и с силой вылетел из седла  — Прочь! Прочь от меня! — дико крикнул он на косматого, ковыляя в сторону от, колодца на деревянной ноге. — Ни один дьявол не заставит меня лезть на смерть! Нука! Заставьте-ка! Кукиш — вот вам чудо, палачи, убийцы, актеришки! Попробуйте-ка, попробуйте заставить меня заговорить!

Косматый перебежал дорогу и схватил пастора за хитон.

— Опомнитесь, сэр! Ради вашей души! Ради вашего величия! Ради вашей собственной идеи! Что скажет Анти-Коминтерн! Вас засмеют, оплюют, раздавят, вы будете пресмыкаться, ходить шутом, предателем, трусом, лгуном!

— Чем вам только угодно! — хихикал пастор, прыгая с кочки на кочку. — Что я, дурак, что ли, лезть на штыки этих грязнулей?.. Очень мне нужен мавзолей! Да я променяю всех вас, с мавзолеем в придачу, за одну девчонку, за одну веснушечку на девчоночке, за одну корочку хлеба… Уйдите вы, скот, или я закричу этим людям, что вы меня грабите!

Косматый схватил себя за голову: Десять минут прошло, яд начал действовать, люди околевают до начала мученичества! Провалилось! И по милости этого животного!

— Вое погублено! — простонал он, оглядываясь караваи.

Он повернулся и бросился бегом к колодцу. Медленно клонясь на траву, умирали без стона и без хрипа, с мутнеющими зрачками, люди пастора Андрью, которым был дав яд для облегчения смертного часа. Но вдалеке, оцепенев, стояла толпа, представление сорвано, и черный люд умирал до начала спектакля, не приняв мученического венца.

Косматый подтянул подпруга на своей лошади вскочил в седло и поскакал наперерез толпе…

— Муллы! — воскликнул он: еще издали, выкатывая глаза и маша руками. — Да прославится имя Али-Гуссейна и аги Кавендиша! Слушайте, слушайте, слушайте! Смерть Язиду! Смерть убийце  аги Кавендиша!

Толпа рванулась и замерла. Муллы обменялись быстрым взглядом. Этот взгляд значил: «Старый инглез струсил! Перемена программы!».

— Говори, правоверный, и да не сойдет ложь с твоих уст иначе, как с дуновением жизни — мрачно проговорил мулла, выступая вперед и удерживая за собой окровавленную толпу фанатиков. — Кто этот чужестранец, что осмелился подъехать к священной гробнице? Чьи люди поили верблюдов у чистой воды пророка?

— Это преступный Мартин Андрью убийца аги Кавендиша! — пронзительно крикнул косматый. — Он ехал с ним вместе в проезде и ночью убил его. Велик аллах! Могучи законы бога! Они привели убийцу ко гробу убиенного! Поднимите священные талисманы и растерзайте убийцу!