Ричард Адамс - Шардик

• Название: Шардик
• Автор: Ричард Адамс
• Издательство: Азбука-Аттикус
• Жанр: Фэнтези
• Год: 2016
• ISBN: 978-5-389-08023-2

Ричард Адамс покорил мир своей первой книгой «Обитатели холмов». Этот роман, поначалу отвергнутый всеми крупными издательствами, полюбился миллионам читателей во всем мире, был дважды экранизирован и занял достойное место в одном ряду с «Маленьким принцем» А. Сент-Экзюпери, «Чайкой по имени Джонатан Ливингстон» Р. Баха, «Вином из одуванчиков» Р. Брэдбери и «Цветами для Элджернона» Д. Киза.

За «Обитателями холмов» последовал «Шардик» — роман поистине эпического размаха, причем сам Адамс называл эту книгу самой любимой во всем своем творчестве. Изображенный в «Шардике» мир сравнивали со Средиземьем Дж. P. Р. Толкина и Нарнией К. С. Льюиса, и даже с гомеровской «Одиссеей». Действие начинается на острове Ортельга — дальней окраине могущественной Бекланской империи. Ортельгийцы поклоняются богу в медвежьем обличье и верят, что когда-нибудь Шардик Сила Божья вернется вызволить их из многолетнего изгнания. И вот однажды молодой охотник Кельдерек по прозванию Играй-с-Детьми находит исполинского медведя. Уверенный, что зверь этот не кто иной, как Шардик, он решается на, казалось бы, невозможное. Впереди у него — битва за империю, и трон короля-жреца, и неожиданная любовь, и мучительный поиск себя…

Перед нами разворачивается не просто панорама вымышленного мира, продуманного до мельчайших деталей, с живыми и дышащими героями, но история о поиске человеком бога, о диалоге с божественным, о вере и искуплении.

Современная классика — впервые на русском.

Знак информационной продукции 16 +

---

Кайнат сидел на коньке крыши на противоположной стороне дворика, всего-то шагах в десяти. Яркий пурпур оперения блистал в первых лучах солнца, более торжественный, чем императорское знамя. Пурпурно-золотой хохолок стоял торчком, развернутый веером хвост — каждое перо окаймлено золотом — лежал на серой черепице, подобный сверкающей бабочке на камне. Невыразимо прекрасен был кайнат, видимый со столь близкого расстояния, и нет в языке человеческом слов, чтобы описать такое великолепие. Закат на реке; орхидея в сумраке мшистой чащи; прозрачные разноцветные языки пламени, трепещущие в храмовых сосудах с ароматическими смолами, — ничто не превосходило красотой эту птицу, явленную взору в утренней тишине как наглядное свидетельство и воплощение красоты божьего замысла. Пока Кельдерек завороженно смотрел, кайнат вдруг расправил крылья, показав мягкий желто-оранжевый пух подбоев, широко раскрыл клюв и вновь прокричал: «Кайнат! Кайнат извещает!» А потом взмыл ввысь и устремился на восток, к реке.

Кельдерек распахнул ставню и прищурился, ослепленный солнцем, только что ударившим из-за крыши напротив. В следующий миг ставня слева от него тоже открылась, и Мелатиса — в нижней рубашке, с голыми руками и распущенными волосами — высунулась из окна, пытаясь проследить взглядом за полетом кайната. Заметив Кельдерека, она вздрогнула от неожиданности, а потом улыбнулась и молча указала пальцем на птицу вдали, как малое дитя, для которого проще изъясняться жестами, чем словами. Кельдерек кивнул и поднял ладонь — таким знаком руки ортельгийские посыльные и охотники, возвращаясь на остров, издалека давали знать, что у них добрые новости. Он понял, что и Мелатиса тоже не нашла ничего предосудительного в том, что он случайно увидел ее полуобнаженной, — такой ее вид не то чтобы совсем ничего не значил, как в суматохе при пожаре или каком-нибудь другом бедствии, а просто изменил свое значение, превратившись из непристойности в веселое сумасбродство, будто во время разгульного праздника. Попросту говоря, подумал Кельдерек, кайнат заставил Мелатису раскрыться и стать самой собой, а она вот такая вот девушка. В следующий миг он понял также, что она перестала быть для него жрицей Квизо или сожительницей Бель-ка-Тразета, что прежние ее образы расступились перед ним, пропуская к подлинной сущности, сокрытой за ними. Отныне, в каком бы обличье ни предстала Мелатиса перед миром, он всегда будет видеть эту сущность, не доступную ничьим больше взорам. Кельдерек осознал, что дрожит от волнения, рассмеялся и сел на кровать.

Ситуация выглядела неоднозначно, разумеется. После всего пережитого за последние годы Мелатису наверняка раздражали традиционные представления о женской скромности. Тем не менее поведение ее объяснялось не бесстыдством, а чувствительностью. В своем самозабвенном восхищении кайнатом она все же ясно понимала, что Кельдерек не истолкует ее поведение как приглашение в том смысле, в каком истолковали бы Трильд или Рувит, а воспримет как нечто совершенно естественное в момент радости, общей для них двоих. С другим мужчиной она не повела бы себя так. А значит, приглашение все-таки было — приглашение перейти на новый уровень доверия, где условности и даже правила приличия можно соблюдать, а можно нарушать, в зависимости от того, способствуют они взаимопониманию или мешают. При таком раскладе вожделение могло и подождать своего часа.

Это Кельдерек хорошо понимал, несмотря на свою неискушенность и полное отсутствие опыта в делах такого рода. Сердце у него забилось еще сильнее. Больше всего на свете он хотел находиться рядом с Мелатисой, слышать ее голос, просто смотреть на нее и наслаждаться ее присутствием. Кельдерек твердо решил спасти Мелатису и спастись сам, уйти вместе с ней из Зерая, навсегда оставив в прошлом войны Икета и Беклы, свое непрошеное жречество и тщетную надежду постичь великое откровение Шардика. Добраться до Лэка, а потом как-нибудь выбраться из провинции вместе с девушкой, вернувшей ему волю к жизни. Он сделает для этого все возможное и невозможное. Если она вообще в силах полюбить мужчину, он будет добиваться ее любви с усердием и упорством, каких свет еще не видывал. Кельдерек встал, простер вперед руки и начал страстно молиться.

Услышав легкое постукивание посоха во дворе, он резко повернулся и увидел стоящего за окном Анкрея, в плаще с поднятым капюшоном и дорожным мешком на плече, вооруженного мечом и грубым подобием метательного копья. Анкрей поднес палец к губам, и Кельдерек подошел к окну.

— В Лэк уходишь?

— Да, господин. Жрица дала мне немного деньжат, и я потрачу все с толком. Вам нужно запереть калитку за мной. Я решил жрице не говорить, но подумал, что вам сказать следует: там на дороге мертвый мужик лежит — сдается мне, не из местных. Может, новичок какой: иные из них сразу на нож напарываются, дело обычное. Вы уж тут поосторожнее, пока меня не будет. На вашем месте, господин, я бы из дому не высовывался и женщин ни на минуту не оставлял одних. Нынче в городе всякое может случиться.

— Ты бы тоже не забывал об осторожности, — отозвался Кельдерек. — Думаешь, тебе стоит идти сейчас?

Анкрей рассмеялся:

— О, здесь со мной никто тягаться не может, господин. Вот барон, он завсегда говорил: «Анкрей, — говорил, — ты их сшибаешь, а я подбираю». Ну, подбирать-то не обязательно, правда, господин? Ежели просто сшибать, будет ровно то же самое. — Страшно довольный своей несокрушимой логикой, Анкрей удобно прислонился к стене. — Да, господин. Барон завсегда так и говорил: «Анкрей, ты их сшибаешь…»

— Я провожу тебя, — сказал Кельдерек, отходя от окна.

Он отодвинул засовы на калитке и вышел на дорогу первым. Шагах в тридцати от калитки лежал навзничь мертвый мужчина с открытыми глазами, неподвижным восковым лицом и широко раскинутыми руками. Неряшливая разбросанная поза вкупе со скудными лохмотьями, оставленными на теле, придавала мужчине сходство не столько с трупом, сколько с каким-то мусором, какой-то сломанной вещью, выброшенной за ненадобностью. Один палец у него был отрезан — не иначе, кольцо снимали, — и обрубок выглядел темно-красным круглым пятном на фоне бледной руки.

— Ну вот, сами видите, какие дела, господин, — сказал Анкрей. — Ладно, я пошел, а вы послушайте моего совета: не трогайте мертвяка. Здесь и без вас найдется, кому убрать его с дороги, уж не сомневайтесь. Ежели вдруг я не обернусь до темноты, господин, вы уж сделайте милость, подождите меня во дворе, как я ждал вас вечор. Но я постараюсь воротиться засветло.

Он закинул котомку за плечи и зашагал прочь, бдительно оглядываясь по сторонам.

Кельдерек заложил калитку засовами и вернулся в дом. Перед уходом Анкрей вычистил и вымел очаг, но огня не разложил, и умываться пришлось холодной водой. Когда в кухню вошла Мелатиса, с бордовой туникой и прочей одеждой в руках, Кельдерек поднял голову от ведра и широко улыбнулся, смаргивая воду с глаз.

— Это вещи барона, — сказала она, — но что им пылиться без дела? Они такого же размера, как ваше солдатское платье, и гораздо удобнее.

Положив одежду на лавку, Мелатиса набрала в кувшин воды для тугинды и вышла.

Одеваясь, Кельдерек гадал, не в этой ли самой тунике Бель-ка-Тразет бежал с Ортельги. Если нет, значит он снял ее с какого-то убитого врага — ведь раздобыть подобный наряд в Зерае совершенно немыслимо. Сам Эллерот, с усмешкой подумал он, с гордостью щеголял бы в таком. Туника была из великолепной ткани, ровно окрашенной в чистый бордовый цвет, и пошита столь искусно, что швов не разглядеть. Просторная, тонкая и мягкая, она и вправду оказалась очень удобной, и, облачившись в нее, Кельдерек словно бы еще на шаг отдалился от своих горестных странствий и тяжких страданий.

Тугинда, исхудалая и с запавшими глазами, сидела в постели, прислонясь к стене, а Мелатиса расчесывала ей волосы. Кельдерек взял в ладони ее руку и спросил, не желает ли она поесть. Тугинда отрицательно качнула головой и промолвила:

— Попозже. — А немного погодя сказала: — Спасибо тебе, Кельдерек, что помог мне добраться до Зерая. И я должна попросить прощения, что обманула тебя.

— Обманули, сайет? В каком смысле?

— Разумеется, я знала, что сталось с бароном. До Квизо доходят все новости. Я рассчитывала найти здесь Бель-ка-Тразета, но тебе не сказала. Ты был глубоко подавлен, крайне изможден, и я решила не волновать тебя лишний раз. Но он не причинил бы тебе вреда. Ни тебе, ни мне.

— Вам нет нужды просить у меня прощения, сайет, но, раз уж вы просите, я с великой готовностью вас прощаю.

— Мелатиса говорит, что теперь, когда барон умер, помощи в Зерае нам ждать неоткуда.

Тугинда тяжело вздохнула и уставилась на свои освещенные солнцем руки, лежащие на одеяле, с видом столь разочарованным и безнадежным, что Кельдерек (как часто делают люди в приступе жалости) поспешил заверить ее в том, в чем сам не был уверен: