Сергей Минутин - Скульптор и Скульптура

• Название: Скульптор и Скульптура
• Автор: Сергей Минутин
• Издательство: «ДИАЛОГ КУЛЬТУР»
• Жанр: Короткие истории
• Год: 2011
• ISBN: 5 – 9023 – 9002 – 8

---

В нём стали зарождаться первые чувства самости и первые ростки ненависти к этому доброму миру. Он начинал всё больше и больше любить свой нарисованный, иллюзорный мир. Этот мир, хоть и «дышал» злом, но это был мир, созданный им самим.

Неизвестно чем бы всё это закончилось. Возможно, что он сорвал бы это полотно и вернулся в свой прежний, безмятежный мир любви и радости, если бы…

Глава пятая В ту же ночь сон о женщине

Если бы в том же саду не играло и не резвилось ещё одно существо, очень похожее на него. Существо это отличала исключительная лёгкость, мягкость движений и красота форм. Он называл это существо Она, так как они были чрезвычайно во всём похожи. И с ней ему было необыкновенно хорошо.

Она порхала, как бабочка, урчала, как кошечка, была игрива, как все маленькие рыбки в воде. Она всё принимала, ни над чем не задумывалась и постоянно улыбалась светлой и радостной улыбкой.

Он не считал её своим ценителем, так как она всё время была рядом. Но с тех пор, как он стал считать себя творцом, она всё больше и больше вызывала у него смешанные чувства, которые можно определить, как раздражение. Она вечно что–то пыталась комментировать, подсказывать и говорить «под руку».

И вот в один из тёплых, тихих, радостных, наполненных любовью и покоем дней, когда он облачил себя на своих рисунках в доспехи, а в руку себе вложил длинный и чрезвычайно острый предмет, она ему сказала: «Ты герой!».

Он перестал рисовать. Он понял, что она его труд оценила и заметила именно то, что он хотел показать всему саду. Он произнёс: «Да, я герой». Он отломал от рядом стоящего дерева сук и бросил его в летящую птицу.

Бросил и попал…

Глава шестая Смена декораций

Бросил и попал. Инициатива его была замечена. И хоть тот, кто устраивал жизнь в саду и развешивал белое полотно между деревьев, очень любил и его и её, но инициатива наказуема благостью исполнения. Они сами выбрали свои сюжеты…

Они сидели на голых камнях, голодные и совершенно продрогшие под струями не прекращающегося холодного дождя. Они думали об одном и том же: «Как же так может быть. Только что пели птицы, зеленела трава, было тепло, сытно и светло. И вдруг холод, тьма и голод. Как же так может быть?». Но ничего не менялось от их мыслей, и они мирились с тем, что им досталось.

Они смиренно приняли свои новые условия жизни. Но из этой смиренности стали произрастать самые разнообразные пороки, направленные на унижение друг друга. Их всё больше и больше охватывала ненависть друг к другу, а из неё произрастали корысть и обида, власть сильного над слабым, и хитрость слабого над сильным. Могущество любой ценой одного над другим становилось целью их жизни. Бывало время, когда они ругались друг с другом не переставая до тех пор, пока землю не накрывала тьма. С наступлением тьмы им становилось страшно, и они переходили на шёпот.

Она, продолжая бранить его, бесконечно повторяла: «В том саду, где мы с тобой встретились, ты сделал что–то не так, иначе мы бы не оказались в этом тёмном и холодном мире».

Он прижимал её к себе, прощая ей в темноте всю её сварливость, и немногословно отвечал: «Цепи созидания и цепи разрушения».

Она же, слов таких не зная, очень хотела обратно в сад. В тепло, в радость, в наготу и любовь. Вроде бы, когда они прижимались друг к другу, всё это возвращалось вновь, но в каком–то неестественном, суррогатном виде, как необходимость, вызванная темнотой, тревогой и холодом.

Когда он засыпал, она подолгу смотрела на него. Она пыталась понять, за что и почему она оказалась здесь вместе с ним. Она была чувствительна и наблюдательна. Она видела, как меняется его лицо во время сна. Оно становилось таким, каким она и хотела его видеть. Героическим, мужественным, словно вырубленным из камня. Его лицо становилось похожим на окружающие их скалы. Ей становилось страшно, впервые по–настоящему страшно. С его лица исчезали улыбка, покой, нежность. Их вытесняли другие чувства.

Во сне он вновь произносил непонятные для неё слова: «Цепи созидания. Цепи разрушения». Смысл слов она не понимала, но она смутно уловила гармонию этих слов с тем, что их окружало, с тёмными стенами скал, с твёрдыми и холодными камнями, кем–то разбросанными всюду, с давящей темнотой и мёртвой водой.

Она смотрела на него и думала: «Неужели это то, что он так искал. Но она — то тут при чём?». Вдруг она расхохоталась среди ночи от непонятно откуда возникшей мысли: «Ты тут ни при чём, ты тут при нём. Вспомни, белое полотно от одного вида картин, изображённых на нём, все разлетались и разбегались прочь, а ты что сказала? — Ты герой. Теперь ты будешь жить с героем в героических временах».

От её хохота встрепенулась ото сна вся немногочисленная живность, дремавшая поблизости. Это были серые мыши с крыльями птиц, маленькие бабочки, похожие на грязь, с серыми крыльями. Зашипела и скрылась в камнях уродливая змейка. Она узнала в них лики его рисунков.

Её хохот эхом возвратился обратно, и она услышала: «Ты ещё ему под руку всё время говорила… Ты ни при чём… Ты при нём…».

Глава седьмая Цепи

Сергей проснулся с каким — то странным чувством. Ночью он слышал чей–то хохот. Ему снилось белое полотно и то, как его сорвал ветер и унёс куда–то вдаль.

Странность чувства заключалась в том, что он впервые отчётливо увидел то, чем полотно крепилось к деревьям. Это были цепи.

Очнувшись ото сна, он ощутил страшную тоску. Он почувствовал, что своими собственными руками порвал цепи созидания. Он вдруг понял, для чего в саду было развешано белое полотнище. Он должен был продолжать созидание. Вкладывать в созидание и своё творчество. А что сделал он. Он начал разрушать не им созданное. Он поменял цепи созидания на цепи разрушения, ставшие для него оковами. Белое полотно и цепи — это единственное из того, что было предназначено только ему в том саду.

Цепи остались, полотно унесло ветром. В голове пронеслась мысль: «Мне теперь нечего терять, кроме своих цепей, как нечего и обретать».

Он посмотрел на неё и завершил мысль вслух: «Да и ей, похоже, тоже».

Она встрепенулась, поднялась, и решив, что он достаточно добр и готов к разговору, стала приставать к нему: «Поговори со мной, а не то я выйду из терпения». Он посмотрел на неё долгим и тяжёлым взглядом. Затем поднял с земли белый камень и подошёл к чёрной глади скалы. Она благоразумно притихла. Камень в руке, это не пригоршня цветных ягод в ладони, попробуй вставь своё слово «под руку». Она помалкивала. Он, не оборачиваясь, всматривался в черноту скалы.

Вдруг он с силой ударил камнем о скалу и начал рисовать её портрет. Портрет женщины. Женщины такой, какой бы хотел её видеть. Светлой, в этом тёмном мире…

Глава восьмая Озарение, красота спасёт мир

Он рисовал и рисовал её. Новые штрихи наполняли её новым содержанием. Под его руками скала перестала быть отталкивающе чёрной. Произошли странные изменения. У него ещё оставались воспоминания о белом полотне в саду и буйстве красок на нём. Но там, в саду красота и любовь были «разлиты» повсюду. Он даже не замечал её — эту красоту и любовь. Здесь же, на этой земле было только белое и чёрное. Камни, пустыня, скалы и мёртвые воды. Но оказывается, и белым камнем по чёрному камню можно выразить любовь, если очень захотеть.

Она стояла рядом, любуясь его рисунком её самой. Стояла не дыша, боясь нарушить его сосредоточенность. Наконец он закончил портрет.

Он отошёл от скалы на несколько метров, чтобы полностью охватить взглядом своё творчество. Она прижалась к нему и сказала: «Спасибо». Затем добавила: «Рядом со мной ты нарисуешь и себя. Ведь правда?»

Он долго молчал. Лоб его морщился от разных, совершенно неведомых ему до этого мыслей. Мыслей, идущих одновременно с новыми чувствами. Это были не чувства радости и любви, к которым он привык в саду, но это было что–то очень похожее на них. Эти свои новые чувства он назвал иронией и юмором.

Он сказал: «Да, дорогая, так и будет. Но сначала мне придётся стереть всех кровожадных зверюшек, хищных птиц и кусачих насекомых, коих я породил здесь во множестве. А потом, возможно, будет уместен и мой автопортрет. К тому времени я, может быть, увижу себя в спокойных водах, ибо в этих мёртвых ничего не видно».

А про себя он подумал: «Я буду рисовать и тебя, и просить у тебя прощения. Рисовать и просить того, кто славен и прав. Может быть, ты сделаешь мой путь домой легче, и мы с ней поднимемся над всеми цепями».

Он впервые с тех пор, как они оказались на этой холодной и тёмной земле, посмотрел на неё с любовью. От её широко раскрытых глаз, в которых сияло восхищение от его творчества, настроение его стало совершенно безмятежным. Он подумал о себе и о ней в уже ставшем привычным ироническом тоне: «И здесь можно жить. Возможно, что с ней можно жить везде».