Алла Калинина - Как ты ко мне добра…

• Название: Как ты ко мне добра…
• Автор: Алла Калинина
• Издательство: Известия
• Жанр: Современная проза
• Год: 1990
• ISBN: 5-206-00063-9

Роман Аллы Калининой «Как ты ко мне добра…» посвящен жизни советской интеллигенции на протяжении четырех десятилетий — с сороковых годов до наших дней. В нем рассматриваются вопросы становления личности, героев объединяет напряженный нравственный поиск.

---

Лиза оторвалась от фотографий, вздохнула, растерла руками застывшее, словно на холоде, лицо. Что же делать? Все это прошло, миновало, миновало вместе с ее молодостью. Она тоже внесла свою плату.

Она взглянула на часы и вдруг испугалась. Уроки у Оленьки кончились десять минут назад, она опоздала, опять погрузилась в глупые, беспочвенные мечты и забыла про реальную жизнь. Не попадая в рукава, торопясь и нервничая, натягивала она платье, схватила сумочку и побежала по улице.

Олю она встретила на углу, лохматую, перепачканную, в расстегнутом пальто. Она хотела сказать что-то, но сдержалась. Оля жмурилась на ярком солнце, лямки новенького ранца волочились за ней по пыли.

— Зачем ты пришла? Я дорогу знаю.

Войдя в квартиру и уронив пальто на пол, Оля первым делом влетела в столовую и запустила руки в разложенные на столе бумаги.

— Ой, мама, кто это?

— Пожалуйста, ничего не трогай!

— Я не трогаю, а просто спрашиваю.

— Ты их все равно не знаешь… Это мои дальние, дальние родственники. Они все умерли, давно, еще до твоего рождения.

— А, до моего рождения? Тогда это неинтересно. — Она разом остыла и отвернулась.

Лиза осторожно и с облегчением выдохнула. Оля ничего не знала о ее прежней жизни. Она собрала бумаги в папку, аккуратно перевязала тесемкой и унесла к себе, прижимая к груди. Она знала, что со временем обязательно прочитает все эти письма, будет вглядываться в каждую стершуюся буковку, разберет каждую строчку, и не только разберет — будет думать о них на досуге, стараясь проникнуть в то позабытое время. Зачем? Это почти невозможно было выразить и объяснить. Завершенность, непоправимость прошлого обладала какой-то магической притягательной силой. Прошлое было словно роман, давно затерянный или разорванный по листам. А этот именно роман Лиза когда-то читала, легкомысленно и небрежно пролистала, пропуская длинноты и скучные места, и сейчас находить и вспоминать пропуски, мысленно восстанавливать продолжения и завершения судеб, составлять разорванные половинки стершихся страниц — во всем этом находила она сладкую изнурительную муку, больше похожую на блаженство. Ей хорошо и удивительно было там, в этом почти уже нереальном прошлом, как во сне про папу, живущего в сером доме со стрельчатыми окнами, как в мечтах о бессмертии или о пришельцах из космоса. Жизнь, уже совершившаяся и освобожденная от страданий давно исчезнувших ее героев, действительно становилась прекрасной и завлекательной, как роман.

* * *

Зимой в Москву приехал Троицкий. Ира давно писала об этом Лизе, сообщала, что Троицкий обязательно позвонит и зайдет передать от нее живой привет, а главное — посмотреть картины Александра Васильевича, о которых Ирина ему рассказывала. Он оказался именно таким, как представляла себе Лиза по рассказам Ирины, — тоненьким, субтильным, резким и застенчивым одновременно. На улице стояли страшные крещенские морозы, а он протиснулся в дверь в мешковатом драповом пальто и каракулевой папахе, надетой поперек и натянутой на уши. К тому же в авоське он тащил две обледеневшие дыни.

— Их надо немедленно есть, — первым делом сказал он, — боюсь, они замерзли…

— А вы? Вы не замерзли в таком легкомысленном пальтишке?

— Нет! Мне очень хорошо. Здравствуйте. Я о вас очень много слышал… собственно, слушаю целыми днями.

— Мне это очень приятно, Глеб Владиславович. Ну, а это мой муж, Евгений Иванович, это — дочка, Оля, она у нас уже школьница. Раздевайтесь, пожалуйста, проходите.

Они вошли в столовую. Интересно было видеть, как вспыхнули и тут же погасли его глаза, как у кошки, которая услышала подозрительный шорох.

— Вы разрешите посмотреть?

Он вежливо и бегло осмотрел картины и отвернулся от них с полным равнодушием.

— Они вам не понравились?

— Нет, почему же. Это хорошие, добротные пейзажи, просто такие работы часто встречаются, они повторяют что-то, что мы уже много раз видели. А больше ничего у него не было?

— Было, конечно, но все в том же духе. Впрочем, может быть, чего-нибудь я не знаю.

— Жаль. В общем-то хороший художник…

— А знаете, Глеб Владиславович, у нас ведь есть еще картины, целая груда, это его жены, еще при жизни все их она сняла и убрала на антресоли, там они и валяются…

Конечно, Лиза бы и не вспомнила о них, если бы не пакет, перевязанный тесемкой, который хранился в глубине ее стола, если бы не генеральная уборка, проведенная осенью, на которой черным пятном остались неразобранные пыльные огромные антресоли.

— А что, она тоже была художницей?

— Да. Только не совсем профессиональной. Больше музыкантшей.

— Это очень интересно. Я бы с большим удовольствием посмотрел.

— Я чувствую, что час мой пробил, — засмеялся Женя, — иду за лестницей. Граждане, готовьтесь к пыльной буре.

Он передавал сверху полотна и картоны, а Лиза перетирала их тряпкой и ставила в коридоре вдоль стены. И по мере того как она ставила, она сама начинала понимать, что происходит что-то невероятное, случилось чудо. А Женя все подавал и подавал и глухо спрашивал из глубины антресолей:

— Может быть, хватит? Тут еще много.

— Нет-нет, давайте все, — пронзительным, властным голосом сказал Троицкий и оглянулся на Лизу с извиняющейся улыбкой.

Потом он бегал по коридору, переставляя полотна так и сяк, сердито взглядывая на тусклую лампочку, и вдруг сказал:

— Нет, это ни к черту не годится, надо все нести в комнату, здесь же абсолютно ничего не видно!

Они перетаскивали картины в комнату и снова расставляли. И чем больше они на них смотрели, тем ярче и радостнее казались эти веселые непритязательные полотна. Тут было вперемешку все, что угодно: пестрые натюрморты, один — с капустой, помидорами и румяным яблоком, закатившимся почему-то в угол картины, другой — с тыквами, рыбой и кудрявой зеленью, потом еще с лиловыми баклажанами на деревянной доске и с грибами в лубяной корзине. Были маленькие прозрачные пейзажики, написанные, вероятно, где-то в Крыму, на них виднелись каменные тесаные стены каких-то строений, смутная воздушная листва неведомых деревьев, а за всем этим — тающая граница моря и неба. А на других, подмосковных, пейзажах узнавались те же места, что и на картинах Александра Васильевича, только писались они с другой точки и на них непременно, как бы нечаянно, боком, попадал один и тот же знакомый Лизе по фотографии пестрый зонт, этюдник и расплывчатая фигура высокого мужчины. Но даже эти, ленивые и как бы шуточные, работы составляли разительный контраст с классическими и однообразно печальными картинами ее мужа. Она была талантлива, вот в чем было дело! С изумлением вспоминала Лиза строчки из ее письма: «Милый Шуринька… тебе с твоим огромным талантом обязательно надо работать, не пропускать же из-за меня такой великолепный сезон…» Она ничего не знала про себя, даже не догадывалась, влюбленная в своего мужа и преданная ему.

А у другой стены стояла еще целая серия картин, самых больших и, наверное, самых законченных. Это были целые композиции с цветами, листьями, травами, а в одну из этих композиций был включен автопортрет художницы. Молодая, улыбающаяся Мария Николаевна с маками в руках с надеждой и доверием смотрела на Лизу из глубины полотна — из того мира, который больше никогда не будет существовать и который оставался и жил на одном только этом клочке холста.

— Как странно, — выговорила наконец Лиза, — она была таким замкнутым, угрюмым человеком, так мрачно жила… Она любила только своего мужа и музыку… да еще немного сына. А живопись она забросила давно, еще в пятидесятые годы.

— Ах, все это совершенно неважно. И каждый раз бывает по-разному. Главное, что вы тоже чувствуете ее обаяние. Вот видите, видите? Тут ведь ничего не надо объяснять, правда? Художник сам говорит за себя. Елизавета Алексеевна, Евгений Иванович! Я хотел бы купить эти работы. Все. Целиком. Все, что вы согласитесь мне продать.

— Да что вы, что вы! О какой продаже может идти речь? Разве такие вещи продаются?

— Конечно, продаются. А как же иначе?

— Не знаю, — сказала Лиза. — Это ведь не мое. Я случайная, невыбранная наследница, просто передаточное звено. Вы можете все забрать так, правда, Женя? Мы будем рады, если это будет когда-нибудь выставлено…

— Ну, я-то вообще здесь ни при чем, — с натянутой улыбкой сказал Женя. — Вы, наверное, знаете, это наследство от первой Лизиной семьи. Вообще-то я не вижу причин, по которым она не хочет все это продать, не такая уж она богатая, но это ее дело, пусть решает сама.

— Елизавета Алексеевна! Ну, во-первых, я внесу ясность: живых денег у меня все равно нет, так что покупать я буду в долг и не знаю, когда заплачу, может быть, очень не скоро. Но сейчас дело не в этом; главное, чтобы я отобрал, а вы согласились.