Михаил Сухачёв - Штурман воздушных трасс

• Название: Штурман воздушных трасс
• Автор: Михаил Сухачёв
• Издательство: Московский рабочий
• Жанр: О войне
• Год: 1981

Книга рассказывает о Герое Советского Союза генерал-майоре авиации Прокофьеве Гаврииле Михайловиче, его интересной судьбе, тесно связанной со становлением штурманской службы ВВС Советской Армии, об исполнении им своего интернационального долга во время гражданской войны в Испании, боевых делах прославленного авиатора в годы Великой Отечественной

---

От волнения у Прокофьева из головы вылетели все испанские слова. Указывая на членов экипажа, он несколько раз произнес:

— Нам нужно в Альбасете, понимаете, в Альбасете.

Видимо, сыграла роль та настойчивость, с которой он произнес «Альбасете». Их посадили в автомобиль и повезли под усиленной охраной.

Машина неслась на бешеной скорости, несмотря на неровности дороги. Уже на первых выбоинах трудно было разобрать, кто пленный, а кто конвоирующий. Все хватались за что попало, пытаясь удержаться на месте. Несколько раз в руках Гавриила оказывался карабин бойца охраны, но он возвращал его владельцу. Всем было смешно от необычайных подскоков...

В гостинице, куда экипаж доставили к вечеру, уже было сказано много добрых слов в адрес геройски погибших при выполнении боевого задания.

Уходил последний месяц 1936 года. Уходил тяжело. Сложные погодные условия делали невыносимо трудным каждый полет. Не легче было взлетать с аэродрома, превратившегося почти в болото. Далеки от нормальных были и бытовые условия. Неприспособленное для зимы, со щелями в стенах и потолке жилище летчиков было причиной простуды, из-за чего половина экипажей эскадрильи болела.

На фоне суровых будней радостным событием в канун Нового года стало сообщение о награждении многих летчиков-добровольцев орденами. Прокофьев был удостоен ордена Красного Знамени.

В середине февраля взамен уехавшего домой Шахта командиром эскадрильи был назначен Иван Проскуров, до этих пор командовавший отрядом бомбардировщиков, взаимодействовавшим с флотом. Теперь друзья летали в одном самолете. Летали много и понимали друг друга без слов.

Вместе с Проскуровым прибыл в эскадрилью молодой летчик Николай Остряков[7], рвавшийся на боевое задание, несмотря на то что вся его летная практика на СБ исчислялась двумя-тремя вывозными полетами, выполненными здесь же, в Испании, с Проскуровым. Посоветовавшись с Прокофьевым, Проскуров разрешил Острякову слетать на первое боевое задание и попросил Гавриила занять место штурмана, чтобы помочь в случае осложнения обстановки.

Они взлетели на рассвете. Почти до самой Картахены облачность постепенно понижалась, и наконец у побережья ливень стер границу между небом и землей.

Гавриил с тревогой думал о Николае, сразу попавшем в такую передрягу. О разведке не могло быть и речи. Прокофьев дал курс на вражеский аэродром Мелилья. Почти над самой целью вдруг резко упали обороты левого мотора.

— Только этого еще не хватало, — с напряжением в голосе сказал Остряков.

— Да, это уже третий раз у меня, — откликнулся Прокофьев, а сам подумал, что когда-то это добром не кончится. Обстановка напоминала аналогичный полет с Тупиковым, но теперь в значительно худших условиях. Сейчас он предпочел бы сесть куда угодно, только не в море, не рядом с вражеским аэродромом.

Во время разворота над центром аэродрома Гавриил сбросил бомбы, и это позволило Острякову перейти в набор высоты. Однако уже на двухстах метрах стали мешать облака. Николай несколько снизился. Теперь до жути близко оказалось бушующее море. Огромные гребни волн едва не доставали до самолета. Гавриил представил себе, с каким усилием удерживает летчик самолет, до синевы в пальцах сжимая штурвал. Ему захотелось приободрить его.

— Как дела, Николай? — как мог спокойно спросил Прокофьев, а сам подумал, что если они сегодня выберутся живыми из этой кутерьмы, то Остряков станет настоящим летчиком и их дружбе не будет конца.

— Ничего, терпеть можно, — ответил Николай, хотя в голосе чувствовалось волнение.

Над своей территорией Гавриил дал команду идти ближе к аэродромам, расположенным на побережье, поскольку не верилось, что и эта намеченная вынужденная посадка может кончиться так же благополучно, как предыдущие.

Но Остряков оказался крепким парнем, с железной волей. Он удачно зашел на посадку и приземлил машину точно и мягко, как будто сдавал экзамен по технике пилотирования. Когда стали винты, Гавриил глянул на летчика. Тот дрожащей рукой расстегивал шлемофон, а по лицу катились крупные капли пота.

К Прокофьеву подскочил Проскуров:

— Я гляжу на погоду и кляну себя за то, что устроил полет самого опытного штурмана с самым неопытным летчиком. Не простил бы себе всю жизнь...

— Я еще подумаю, с кем мне лучше летать, с тобой или с этим «самым неопытным», — ответил Прокофьев.

Проскуров хлопнул друга по спине, и оба засмеялись.

Это был полет, связавший дружбой трех отважных людей. Не раз они летали вместе, не раз попадали в такие передряги, из которых можно было выбраться, только рискуя собой ради других.

Наступила весна 1937 года. Командование мятежников, посрамленное провалом осеннего плана захвата Мадрида, предприняло новую попытку взять столицу, теперь уже с севера, со стороны провинции Гвадалахара. Зная слабость этого участка фронта, Франко разработал план молниеносного наступления силами итальянского экспедиционного корпуса, ядро которого составляли отборные кадровые дивизии «Литторио», «Божья воля», «Черное пламя» и «Черные стрелы». Около 1500 автомобилей, 150 мотоциклов и 120 самолетов вселяли командиру корпуса генералу Манчини уверенность в том, что он сдержит слово, данное дуче: в течение трех суток завершить наступление на центральной площади Мадрида — Пуэрта-дель Соль.

Незадолго до наступления вся операция в деталях стала известна республиканскому командованию от пленного итальянского полковника. Это позволило вовремя сосредоточить 45 истребителей, 15 штурмовиков и 11 бомбардировщиков на аэродромах, расположенных вблизи Гвадалахары. Большего числа самолетов республиканское командование выделить сюда не могло, хотя это число равнялось лишь половине самолетного парка мятежников.

8 марта воздушная разведка сообщила, что по Французскому шоссе в сторону Гвадалахары движется многокилометровая колонна автомашин с пехотой и танков.

Низкая облачность, холодный дождь со снегом, приковали авиацию республиканцев и мятежников к земле. На аэродромах не только самолеты, сапоги невозможно было вытащить из грязи. Проскуров мрачнел, чувствуя свою беспомощность. Авиацию ждали на фронте, а личный состав эскадрильи рубил ветки и подкидывал их под колеса самолетов.

Наконец, оставив Прокофьева старшим в эскадрилье, Проскуров уехал в штаб ВВС добиваться перебазирования на сухие приморские аэродромы. Вечером он позвонил и просил предпринять что-нибудь, чтобы перелететь на аэродром в Алкалу.

Вдвоем с Остряковым Прокофьев обошел весь аэродром в поисках более или менее сухого места. Нашли. Но полоса, намеченная для взлета, заканчивалась оврагом. Остряков измерил ее:

— Если сложить длину полосы с риском да приплюсовать немножко чуда, то, пожалуй, хватит для разбега.

— Будем надеяться на чудо, у нас другого выхода нет, — сказал Прокофьев.

Вечером с помощью местного населения настелили соломенную дорогу и по ней перетащили самолеты к взлетной полосе. Прокофьев приказал снять вооружение, слить половину бензина. Кто-то в шутку сказал, что надо завтра съесть только половину завтрака, чтобы облегчить самолет.

Чудо пришло к утру в виде небольшого мороза. Прокофьев торопил с вылетом, пока не подтаял грунт. Они с Остряковым должны были взлететь первыми и, если им это удастся, из Алкалы передать условия взлета для остальных.

Взревели моторы на полных оборотах. Самолет нехотя начал разбег. Гавриил напряженно смотрел вперед, туда, где кончался аэродром, где чем-то должен был завершиться их отчаянный взлет.

Осталось треть длины полосы. Прекращать взлет было уже бессмысленно, путь к отступлению отрезан. А самолет еще бежал, и не ощущалось признаков взлетной скорости. До обрыва оставались десятки метров. «Это конец», — промелькнула мысль. Прокофьев невольно закрыл глаза.

Почти на краю обрыва Остряков подорвал самолет, и тот, закачавшись, едва удержался в воздухе...

После приземления на новом аэродроме они передали, что надо любыми способами удлинить полосу еще метров на пятьдесят.

На следующее утро все оставшиеся самолеты благополучно сели в Алкале, и летчики немедленно стали готовиться к вылету для нанесения удара по основной железнодорожной станции снабжения итальянского корпуса — Сигуэнса.

Проскуров вел эскадрилью в обход цели с востока, откуда противник меньше всего ожидал налет. Шли на пределе высоты, прикрываясь холмистой местностью. Едва пересекли шоссе, стало видно станцию, до предела забитую железнодорожными составами. Лучшей цели Прокофьеву еще не приходилось видеть. Можно было бомбить не целясь. Но Прокофьев дал команду Проскурову подвернуть вдоль эшелона цистерн.

Пять тонн бомб превратили станцию в огненный ад.