Ирина Млечина - Гюнтер Грасс

• Название: Гюнтер Грасс
• Автор: Ирина Млечина
• Издательство: Молодая гвардия
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2015
• ISBN: 978-5-235-03835-6

Роман «Жестяной барабан» принес Понтеру Грассу (1927–2015) мировую славу. Он один из немногих немецких писателей, удостоенных Нобелевской премии по литературе. Его жизнь и творчество вместили историю самых драматических событий, происходивших в центре Европы. И в своих книгах он неустанно пытался ответить на вопрос: как всё это могло случиться? В конце Второй мировой войны Грасс был призван в войска СС, в молодые годы агитировал за социал-демократов, на склоне лет выразил сомнение: а не опасно ли объединение Германии?

Невероятные сюжетные линии, переливающиеся всеми красками авторской фантазии, изощренная художественная структура и сложная оптика восхищают читателей Грасса. Его поразительное гротескно-аллегорическое видение мира завораживает. Грасс, кажется, одинаково владел всеми жанрами. Он писал стихи и рисовал, большинство своих книг он оформил сам.

Доктор филологических наук Ирина Млечина, один из лучших знатоков современной немецкой литературы, мастерски рисует портрет одного из самых оригинальных современных прозаиков и драматургов. Российского читателя еще ждут встречи с Грассом — далеко не всё, написанное им, переведено на русский язык.

знак информационной продукции 16+

---

Как тут не оценить памфлетную горечь воображаемой речи «в защиту нейтронной бомбы», которую рассказчик, потрясенный этим убийственным зрелищем, адресует депутатам бундестага! Стоит ли отныне считать бомбу бесчеловечной? — иронизирует он. Ведь, «за исключением людей и других живых существ», почти ничего не погибает. Не справедливее ли говорить о «культуроохраняющей» функции нейтронной бомбы, более того, о ее «художественном характере»? Не важно, что не останется никого, кто мог бы восхищаться шедеврами. В конце концов, искусство, как и свобода, «требует жертв».

И как своего рода абсурдистский апофеоз возникает в романе образ человеко-крысы, или крысо-человека — гибрида, которому «принадлежит будущее». Задуманные еще в «гуманное» и реализованные в «постгуманное» время, человеко-крысы — плод бурного развития генной инженерии, названные в честь знаменитых генетиков, нобелевских лауреатов, «уотсон-криками». Эти белокурые существа ростом с трехлетнего ребенка собираются в колонны на улицах родного города Грасса Данцига, ныне Гданьска. «Они идут прямо, в ногу. О Боже! Они маршируют».

Трудно не вспомнить здесь чапековских саламандр: ведь и чешский писатель, по его словам, писал антиутопию о «гибели человеческой цивилизации». Его «Война с саламандрами» (1936) тоже включала в себя сатиру на фашизм, милитаризм, соединяя элементы политического памфлета с притчей, антиутопии с пародией на обесчеловечение общества и обезличение человека. Вслед за Чапеком Грасс мог бы сказать, что написать свой роман его заставило «сопоставление с человеческой историей, притом с историей самой актуальной», что он населил фантастический мир своего романа крысами, как Чапек — саламандрами, «потому что думал о людях».

Но конечно же «Война с саламандрами» писалась в другую эпоху. Роман проникнут убеждением, что саламандры погибнут, вымрут и хотя еще долго будут отравлять мир своим смертоносным ядом, всё же они обречены: постепенно жизнь восстановится. Но тогда речь шла о фашизме и была надежда, что он будет побежден. Грасс писал в иной исторической ситуации, когда, по словам писателя, под сомнение поставлено само будущее человечества. В романе, говорил Грасс еще в период работы над «Крысихой», он не сможет больше притворяться, он уверен в реальности будущего.

Правда, безграничный пессимизм крысиных прогнозов — не единственная возможность толкования будущего, предлагаемая в этом произведении. Как уже отмечалось, с Крысихой спорит рассказчик. Воображая себя в капсуле последнего, чудом уцелевшего космического корабля, одиноко вращающегося над изуродованной до неузнаваемости планетой, он настойчиво пытается возражать Крысихе, противится изо всех сил идее тотального уничтожения. Он заклинает, умоляет жестокую собеседницу сгинуть, избавить его от кошмарных видений, от зрелища вселенской катастрофы: «Прекрати! Хочу проснуться! — кричал я… — Но она деловито продолжала отчитываться о минувших временах…»

Сложная оптика романа во многом определяется самой идеей спора — диалога, хотя и неравноправного, где последнее слово остается за Крысихой. К тому же существует как бы двойное опосредование: Крыса, которую воображает рассказчик, сама воображает рассказчика, ибо его, как и всех прочих жителей земного шара, уже не существует в природе. Последнее, впрочем, не мешает повествователю протестовать против безапелляционности своей партнерши.

Другое дело, что от этих протестов и заклинаний, от самой системы аргументации мороз по коже подирает не меньше, чем от Крысиных прорицаний. К тому же контрдоводы рассказчика носят во многом пародийный характер: «Мы еще действуем, у нас назначены деловые встречи — с финансовым управлением, с зубным врачом, например. И отпускные путешествия, и билеты на самолет заказаны… Мы бодры и полны новых идей. Всё должно стать лучше, да-да, человечнее». Насколько мало надежды в этом «да-да», ясно каждому. И раз от разу пафос возмущения рассказчика становится всё более хлипким и в протестующие возгласы закрадывается нотка опасного автоматизма — похоже, рассказчик как бы по инерции еще не соглашается, но внутренне сдался и признал неизбежность осуществления роковых пророчеств. И хотя он всё еще пытается из своей космической капсулы помочь людям, хотя еще не может полностью отказаться от надежды, его сопротивление ослабевает: можно сказать, что в споре с Крысихой он терпит поражение.

В интервью итальянскому журналу «Эспрессо» автор закреплял основные мысли, высказанные по поводу романа: «В книге обе эти возможности — истребление и спасение — одновременно находятся на чаше весов. Одерживает верх то одна, то другая, и лишь в конце две линии рассказа совпадают, и тогда возможность уничтожения рода человеческого становится более очевидным решением…» В непрекращающемся споре Крысиха одерживает верх над человеком.

Остальные сюжетные линии романа так или иначе подчинены главой, условно говоря, «апокалиптической». Одна из этих линий продолжает мотивы предыдущего романа Грасса «Палтус», где автор затрагивал тему, весьма актуальную для 1970-х годов и во многом определившую читательский успех, — тему женской эмансипации на фоне метафорически трактуемой истории немцев и всего человечества. Грасс, иронически оценивая феминистское движение, всё же видит в женщинах альтернативу «мужскому миру», построенному на непримиримых противоречиях и не способному к их бесконфликтному урегулированию. Уже в «Палтусе» вся человеческая история представала как постоянное чередование войны и мира, вечное повторение циклов созидания и разрушения.

В «Крысихе» подхватываются, хотя и в ограниченном и трансформированном виде, некоторые элементы сюжета и представления о развитии человечества, о роли научно-технического прогресса, высказанные в «Палтусе». Исследовательское судно «Новая Ильзебиль» с пятью женщинами на борту, изучающими поведение медуз в Балтийском море, их возрастающую плотность, мешающую туризму и рыболовству, ищет Вине́ту, таинственный город, опустившийся, по преданию, на морское дно. Итак, перед нами чисто женская команда, члены которой именуются Капитанша, Штурманша, Повариха… Капитанша Дамрока — органистка и поклонница Баха, руководит экипажем, направленным на Балтику неким Институтом исследования моря, находящимся в Киле. Женщины управляют кораблем, занимаются исследовательскими работами, а в свободное время разговаривают, размышляют о жизни и вяжут.

Последнее особенно важно: «Женщины со спицами в руках» — образ ненарушенного мирного хода вещей, последняя сила, противостоящая распаду. «Вяжущие женщины» — символ не загубленного еще мира. Они «шевелят спицами против грозящего Ничто», против «убегающего времени». С тех пор как стало ясно, что жизнь может иссякнуть, а конец «лишь откладывается день ото дня», только женщины еще сопротивляются небытию, они одни еще могли бы создать разумный миропорядок. Палтус, который раньше служил только мужчинам, а теперь хочет служить только женщинам, предупреждает команду о приближающемся конце света. Но поздно…

Другая параллельная линия связана с мотивами самого известного романа Грасса «Жестяной барабан». Оскар Мацерат, замечательное порождение грассовской фантазии, вновь оживает в «Крысихе». «Итак, я зову: “Хэлло, Оскар!”» И вот он тут как тут. В лакированных туфлях, со своей виллой в предместье и роскошным «мерседесом». С тех пор как он был пациентом специального лечебного заведения, из которого и вел свой рассказ, прошло тридцать лет, и ему теперь шестьдесят.

Маленький горбун стал кинопродюсером, возглавляет фирму по производству видеофильмов под названием «Пост футурум» («После будущего») и специализируется на футурологическом бизнесе — снимает заранее то, что произойдет потом. Он заметно постарел, и его безупречно загорелую лысину окружает серебряный венчик. Он еще сохраняет следы былой экстравагантности — носит очки в золотой оправе и множество колец на коротких пальцах, любит окружать себя на приемах самыми высокими женщинами. Но в остальном ведет себя сообразно возрасту и обозначившимся болезням. Хотя на фоне того, прежнего, Оскара, поразившего воображение читателей, Оскар постаревший уже не кажется столь ярким и выразительным, но и он дает повествованию импульс, позволяя в весьма своеобразном ракурсе поставить важные вопросы прошлого Германии и будущего человечества.

С появлением Оскара повествовательная перспектива, угол зрения в романе заметно усложняются: происходящее уже не просто комментируется Крысихой, возникающей в сновидениях рассказчика, кружащего над землей в своей космической капсуле, но и предстает в преломлении кинокамеры, в том видеофильме, который снимает Оскар.

Катастрофа застает его в Польше, в родных местах — в доме бабушки Анны Коляйчек, празднующей 107-летие. Из всей почтившей ее родни, собравшейся на юбилей, да и вообще из всего населения земного шара суждено уцелеть именно старухе Коляйчек, под многочисленными юбками которой любил прятаться Оскар в бытность свою героем «Жестяного барабана». Так и остается она, волей автора и вопреки крысиному диктату, одна среди мертвых в своем старом кресле, а под юбками ее — ссохшийся до размеров Мальчика-с-пальчика Оскар в своих неизменных лакированных туфлях…