Александр Коренев - Черный алмаз

• Название: Черный алмаз
• Автор: Александр Коренев
• Издательство: Клио
• Жанр: Поэзия
• Год: 1994

Фольклорный вариант стихотворения Александра Коренева «Bьюга. Ночь...» Е. Евтушенко напечатал в «Огоньке» как «стихи неизвестного поэта», назвав автора гениальным и согласившись с мнением М. Луконина, что это лучшее стихотворение о войне.

А. Коренев (1921 —1989) — автор более 20 поэтических книг. Однако главные свои стихи поэт при жизни напечатать не мог; они были скроены не по меркам соцреализма.

В предисловии к «Избранному» (1979) поэта Е. Винокуров писал: «Бесспорно одно — это настоящие стихи. Слишком много в них действительной боли, опыта, всего — и горького и радостного. Не так-то много сегодня поэтов, творчество которых было бы столь подлинно самобытным, как творчество Коренева».

Значительная часть произведений, вошедших в сборник, публикуется впервые.

---

                            важно и отважно!

Степь. Все завьюжено, окружено...

В снегу фламинго, позы их как вазы

На скудном озере Кургальджино.

Казахстан, 1967.

ПОСЛЕДНЯЯ ГОЛОВНЯ

Тусклее все клоки огня.

Костер мой ночной догорает.

Одна — все еще сияет

В седой паволоке,

                            синя,

Последняя головня!

Горит, все еще горит!

По ней пробегают искры,

Как пальцы у кларнетиста.

О этот огнистый

                         неистовый,

Предсмертный ритм!

И сонно впадая в транс,

Клонюсь, колени обхватывая,

Как будто в бездну заглядывая.

Пой мне,

               головешка гранатовая,

Свой погасанья романс.

Вдруг дунуло резко, с рек

С небывалой силою!

И искры взвились, трассируя,

И вновь

            неугасимое

Прянуло пламя вверх.

И руки свои простер

В небеса костер.

Все вспышкой

                      овеяв

                                своею...

Я верю ему! Я верю!

февр. 1985.

ПРОМЕЛЬК

Пустынно побережье, мель в янтариках.

Вдруг, на момент, пунктирна и легка,

Над морем понеслась птичья стайка,

Как будто иероглифов строка.

Так незаметно и так рассеянно,

Где голубая выпуклая высь...

И пронеслась так быстро и бесцельно,

Как неба подсознательная мысль.

Как четкий титр, на экране вечном.

Она о чем? Кто может прочитать?

Вот пронеслась, так стройно и беспечно...

И в необъятность канула опять,

Над морем, над полупустынным пляжем...

Уж не таит ли, грозя бедой,

Весть о земном существованьи нашем

Промельк — той клинописи — над водой? —

1987.

ПОСЛЕДНЕЕ СОЛНЦЕ

Последнее солнце, вечер,

Блеск его так нестерпим!

Я грею спину и плечи,

Не в силах расстаться с ним.

Всю рощу алое зарево

Пронзило клинками лучей.

Чем меньше в небе огня его,

Тем греет оно горячей.

Как яростна лава заката

В кусках, в языках огня!

Прощай, моя рощица, надо

Расстаться, подняться с пня.

Последнее солнце, вон оно

За горизонтом, тоска...

А так горячо и ознобно

Ласкает! Ведь ночь близка.

1980.

ВОЗРАСТ

Я перебежчик! Я тот ходок,

Что дует в даль, вздыхая часто.

Перебежал я рубеж годов:

Ведь каждый возраст — иное царство.

Как за спиной оставляют запад,

Вкрался я в пожилых заповедник.

А еще лет с десяток назад

Я жил в государстве тридцатилетних.

Глядел оттуда (помню чувство)

В страну — которым сверх сорока.

Она казалась мне вовсе чуждой,

Безмерно от меня далека!

Страна каких-то скучных, ветхих...

Такой, казалась, небось, и им —

Сорокалетникам тем чужим —

Страна пятидесятилетних?

А я все тот же! Я ни на миг

Не присмирел, не обмяк бесстрастно.

Я поезд, мчащийся напрямик

Сквозь разных возрастов государства.

Лишь бы он ехал — чуть-чуть потише,

Чтобы я видел, как сосны дышат,

Крыши, где стаями, к высоте,

Стоят фламинго антенных Т,

А полем солнечным — полз бы сонно,

И ждал, и простаивал, все смирней,

На полустанках летних сезонов,

У семафоров чудесных дней.

Чтоб надышался я в просторах этих!

В полях, где столько цветов кругом!

(Нарвать, пока стоит вагон!)

Чтоб не мелькали десятилетья,

Как Бельгия, за перегон.

1967.

ГОРЫ

Царство гор: я никогда такой

Не видал еще гигантской ломки!

Складки гор: это в рапидной съемке

Схватка

рукопашная

веков.

Вскиды гор: космические знаки?

Скал атака, скачка вдалеке...

Горы: волны замерли на взмахе,

Горы —

это море

в столбняке.

Взрыв под облака, фонтан планетный

По бегущим босиком богам.

Горы: вдруг

заела

кинолента,

Где показывался ураган.

Скулы скал, и кулаки, подковы...

А если окинуть с облаков?

Вам понятно, что такое горы?

Каменная

паника

веков.

1964.

ЛЕЖАЩАЯ ЖЕНЩИНА

ЛЕЖАЩАЯ ЖЕНЩИНА

Ваятелю Васильеву

Женщина, когда лежит,

Становится намного лучше:

Юнеет ее внешний вид

И ее линии... певучее...

Ведь скрыто, что она скучна,

Вальяжною волною тела.

Когда она лежит, она

Выигрывает, королева!

Нескладная, мешок мешком,

И то приближена к мадонне,

Когда она лежит ничком,

Закинув за голову ладони.

И даже тощая метла,

Иль слишком толстая, саженная,

Становится, когда легла,

Возвышенна и совершенна!

Везде — когда лежит пластом —

Магически преобразится:

Нагая на берегу пустом

Или на сене в юбке ситцевой.

Как речке, вспыхивая, бежать,

Как полю опушаться в снежное,

Так женщине идет лежать,

Раскидывающейся, разнеженной.

Так в чем секрет... В иллюзии лишь?

В ракурсе?

                 Все равно, божественна,

Божественна, когда лежишь,

Пластика линий твоих, женщина.

1968.

В ПУТИ

Нас платформа уносит в ночь.

Бабы-вдовы, солдатки — вповалку.

Вот и я курсирую вновь

В госпитальной шинелишке жалкой.

Вот прижат теснотой — к одной, —

По-крестьянски суровой, крепкой.

В тьме лишь губ ее грубая лепка,

Да и то отвернулась спиной.

Рвусь, хочу, так весь сгоряча

Растворился бы в ней, свирепо..:

А платформа, в грохоте мча,

Словно взносится в звездное небо;

Не как синий, к земле, звездопад,

Не петрарковый зов — к Лауре,

К ней — родной, посторонней, дуре

Жадной силой впотьмах прижат.

Тетки спят, в головах сидора!

Ночь летит громогласно, грозно.

Вон трассируют звезды, космос...

Так и я вдруг сгорю до тла!

Мчим над бездной. Мост бездонно

Проорет!.. А она, клубком,

Длинноногой топорной мадонной

Спит, укутав лицо платком.

Вся война и вся высь, светясь,

Обступают... А она, лежа,

Мчит, от мира отворотясь:

От детей, от потерь, от бомбежек.

Отстраняясь — ночной покой —

От всех бед, от побед, объятий.

И сама, пожалев, «солдатик!»,

Обнимает вдруг жесткой рукой.

1944, 71.

РАДИСТКА

Она поступала, наверное, мудро.

Ночью

           за аэродромную гладь

Ходила гулять.

                       Приходила под утро.

И было ей на мое запрещенье плевать.

Радистка! В уме ее тайные коды.

А в памяти школа, последний вальс...

Мы ждали приказа.

                             Ждали

                                        погоды.

И даже спали не раздеваясь.

Как вызвездило!

                          Значит, вылет близко.

Уходит

           в обнимку с любимым

                                              радистка,

Накинув на плечи его пиджак.

Земляк ее? Встретила кого-то?

Десантницы до рассвета нет...

Влюбилась она

                       за два дня

                                       до отлета,

Впервые

              в свои девятнадцать лет,

Как будто предчувствуя,

                                      что больше нет ей

Счастья, что упадешь — не встать,

Как будто стараясь

                             в денек

                                          последний

Свое —

            за целую жизнь —

                                         наверстать!..

Является шалая, росой унизана,

В глазах так и плещется счастья жар.

Но, полон

                мальчишеского

                                         аскетизма,

Я этих прогулок

                         ей не прощал.

Когда мы — прыгнули,

                                   когда нас — предали,

Когда — не выскользнешь из кольца,