Дарья Кузнецова - Симбиоз

• Название: Симбиоз
• Автор: Дарья Кузнецова
• Издательство: СИ
• Жанр: Любовно-фантастические романы
• Год: 2016

Сколько раз говорили: бойтесь своих желаний, они имеют свойство сбываться.

Бояться-то Алёна боялась, но может ли юная девушка перестать мечтать о большой и чистой любви? Даже если есть дружная семья, увлекательная работа бортмеханика на частном транспортнике и связанные с ней приключения, нет-нет да и проскочит мысль о бравом и суровом капитане полиции, спасающем из лап грозных пиратов и увозящем к новой ещё более интересной жизни.

И вот результат: чужая планета, с которой нет выхода, мужчина до того суровый, что его тяжело не то что полюбить — понять. И новая жизнь, настолько интересная, что только успевай оглядываться по сторонам и осознавать происходящие перемены.

Мечтать, говорят, не вредно. Вредно неточно формулировать свои мечты!

---

Кузнецова Дарья Симбиоз

Самому лучшему Штурману.

Спасибо за то, что Вы были.

Глава первая

в которой я просто делаю свою работу и размышляю о вечном.

Как приятно иногда вот так разлечься в траве, на прогретой солнцем земле, закрыть глаза и ни о чём не думать. Травинки щекочут шею, лицо и руки, шелестит ветер, звеня колокольчиками. Кругом всё поёт и стрекочет, но в сравнении с городским шумом — тихонько, почти шёпотом. Удивительно музыкальная и ласкающая слух какофония.

Солнечные лучи греют щёки и даже сквозь закрытые веки почти слепят.

Пахнет… совершенно непередаваемый запах. Так пахнет жизнь, просто — жизнь, во всём её многообразии. Нагретая трава, почва, какие‑то цветы, прелая листва. Иногда ветер доносит свежий сырой привкус реки, и тогда от одного этого запаха становится зябко. Река тёмная, глубокая, течёт степенно и тяжело, а на дне полно ледяных ключей; вода настолько холодная, что от прикосновения к ней моментально сводит пальцы, и вызванное жарким солнцем желание освежиться тут же пропадает.

Кажется, вот так, раскинув руки в траве, можно лежать вечно, потому что время запуталось, побежало по кругу, и уже ничто и никогда не изменится. Не получится шевельнуть даже пальцем, но это не страшно, а удивительно приятно и правильно. Так, должно быть, чувствуют мир камни: лежат и молча слушают, впитывая солнечное тепло и запах близкой реки.

Иногда хорошо побыть камнем, никуда не спешить, не решать никаких проблем и не задумываться над смыслом каждого своего действия. Зачем об этом думать, если ты просто лежишь в траве, по тебе бегают мелкие зверушки и тени от травинок, и в положенный момент ты просто и без сожалений станешь пылью?

— Осторожно, быргун! — встревоженный возглас нарушил мой сон — явь. Я резко откатилась в сторону, поспешно вскакивая на ноги. Под ботинками жалобно хрупнули раздавленные колокольчики, а потом все звуки потонули в радостном глумливом хохоте.

Я раздосадованно поморщилась, отряхивая комбинезон и недовольно косясь на ржущего братца. Понятно, пошутил, паразит мелкий. Да и я тоже хороша; если бы мной заинтересовался быргун, я не то что откатиться — сказать «а!» не успела бы. Самый опасный местный хищник, размерами и повадками напоминающий леопарда, а внешним видом — гибрид хорька и тапира с дирижаблем: вытянутое тело обтекаемой формы, плавно переходящее в морду, недлинные лапы с тонкими пальчиками, куцый хвостик.

— Говорили тебе: «Не пей, Иванушка, из козьего копытца»! А ты? Коз — зёл, — проворчала я.

— Тогда ты, Алёнка, коза, потому что моя сестра, — не менее привычно отмахнулся младший брат. — Хорош уже валяться, пойдём, лететь скоро.

— До вылета вроде ещё три часа оставалось, или вы уже закончили разгрузку? — уточнила я, подходя ближе. Мелкий стоял на краю лётного поля в позе «космического волка»: расхлябанно, одна нога отставлена чуть в сторону, комбинезон на груди расстёгнут, большие пальцы заложены за ремень. Взгляд свысока и травинка в зубах. При его лохматом белобрысом чубе, конопушках и голубых глазах, совместно порождающих завершённый образ «я у мамы дурачок», выглядит подобное комично.

Впрочем, мелкий он исключительно в силу моей привычки: на тёть Адиной кормёжке вытянулся уже на полголовы выше меня, и на достигнутом останавливаться не собирается. Нет, вообще Ванька хорошим парнем растёт; незлой, рукастый, честный, даже местами благородный. Умён вот только не по годам, самому шестнадцать — ума как у трёхлетнего. Но мальчики, говорят, все поздно взрослеют. И то — не все.

— Не — а, дальняя связь барахлит, папа Боря просил тебя глянуть, пока стоим, — он передёрнул плечами.

— Плюнь, — проходя мимо, я выдернула у него изо рта травинку. — Вдруг она ядовитая? Ты не дома, олух!

— Ой — ой — ой! Как самой валяться, так это нормально, а мне, значит, нельзя? — возмущённо пробурчал он, нагоняя меня.

— Я в рот абы что не тяну, — отбрила я, хотя слова младшего были справедливы. Лаура, конечно, открыта давно и местная живность в большинстве своём переписана и изучена (уж рядом с космодромом — точно!), но инструкции настойчиво не рекомендовали вот так расслабленно валяться на солнышке в непроверенных местах. — И не горбись, — добавила, ощутимо ткнув его кулаком между лопаток. Брат скорчил рожу, но всё‑таки выпрямился: в том, что настоящему космическому волку негоже быть сутулой глистой, он со мной согласен.

О чём думали наши родители, называя меня красивым старинным именем Алёна, я, предположим, знаю: о прабабке, в честь неё и назвали. А вот какой зечик их дёрнул назвать моего младшего брата Иваном, я предположить затруднялась. Но, так или иначе, эта дурацкая старая сказка преследует нас с самого детства, начиная с давней гибели родителей, когда Ваньке было всего пять, и заканчивая нынешним местом обитания — частным транспортником «Лебедь».

Зечик — это, к слову, такой фольклорный персонаж, «зелёный человечек». Какой‑то космический дух или демон из совсем уж старых времён, примерно оттуда, откуда к нам пришла так нелюбимая мной сказка; я никогда не интересовалась подробностями.

Ущемлёнными и обиженными жизнью сиротами мы с мелким, впрочем, никогда не были. Нас сразу приютил давний друг отца, дядя Боря, работавший дальнобойщиком столько, сколько я себя помнила. У них с женой, тётей Адой, своих детей не было, так что мы с успехом заменили друг другу семью. Я называла их по привычке «дядя и тётя», но для Ваньки они были куда более родными существами, чем полузнакомая пара с голографий, и отсюда возникло немного странное обращение — «папа» и «мама», но по именам. Которое порой проскальзывало и у меня; в моём сердце, как я вынуждена была со стыдом признать, эти люди заняли внушительную часть места, отведённого для родителей. Не вытеснили знакомые образы, просто прежде это место пустовало.

Я не могу сказать, что родные родители нас не любили. Наоборот, каждый раз это был настоящий праздник, если удавалось провести недельку — другую вместе. Но именно в этом была проблема: у них оставалось очень мало времени на детей. Они оба были музыкантами, играли в одном оркестре и постоянно вместе гастролировали. Мама — Наталья Панкова, гениальная скрипачка, папа — Юрий Ким, виртуозный виолончелист; оба потрясающе светлые, воздушные, возвышенные люди, оторванные от реальности и влюблённые в музыку.

Моё раннее детство почти целиком прошло с бабушкой, потом к нам присоединился Ванька, но через год бабушка умерла и мы фактически остались вдвоём. Были какие‑то приходящие няни и многочисленные друзья семьи, но никто надолго не задерживался. А потом корабль, на котором летели родители, погиб, и за неимением родственников мы оказались в очень нехорошей ситуации. Я уже сдала тестирование на гражданство и самостоятельность, но ещё училась и не могла самостоятельно взять опеку над братом, и ему грозил детский дом.

Вот тут‑то и появился в нашей жизни всерьёз и надолго спокойный степенный космолётчик Борис Таль и его рассудительная жена.

Дружба таких непохожих людей, как дядя Боря и мой отец, началась весьма прозаично, в детстве, когда один мальчишка, сорванец со сбитыми кулаками, вступился за другого мальчишку, худенького очкарика с огромным футляром виолончели, перед дворовыми хулиганами. Так и подружились. Они относились друг к другу одинаково покровительственно: музыкант — отличник считал троечника — обалдуя недалёким, простым как табурет, но добрым и хорошим, а тот его считал бестолковым и неприспособленным к жизни, но — забавным. Дружба оказалась неожиданно крепкой несмотря на диаметральную противоположность сначала мальчиков, а потом и мужчин. Они до самой гибели отца регулярно общались и явно получали от этого процесса удовольствие. Наверное, обоим нравилась возможность на какое‑то время окунуться в совсем другой мир, непривычный, а потому — загадочно — интересный.

У отца в жизни всё было просто. Музыкальная школа, консерватория, концерты, конкурсы, репетиции, бесконечные гастроли и такая же возвышенно — интеллигентная жена. Вместе они напоминали пару журавлей: тонкие, изящные, светловолосые, с плавными движениями и вкрадчивыми мягкими манерами.

У дяди Бори… тоже всё было просто. Лётная школа, пятнадцать лет за штурвалом военного транспортника, стычка с пиратами, ранение, комиссия, пенсия в тридцать пять и небольшой дальнобойщик, взятый под залог всего имущества, которое у него было. И жена — простая и добрая женщина, ассистент врача с того же корабля, на котором он служил. Они тоже вместе смотрелись очень органично: невысокие, плотного телосложения, деловитые и хозяйственные. Лично мне они напоминали пару бобров.

Собственно, на этот транспортник нас и забрали, вполне официально оформив опекунство. Здесь и моя недополученная профессия бортмеханика оказалась очень кстати. Специальность я выбирала по простому принципу «как можно дальше от оркестра и сцены», а техника в целом и космические корабли в частности завораживали меня с детства. К счастью, особыми талантами в музыке я не блистала, и родители не стали уговаривать продолжить династию. Хотя играть на скрипке я выучилась, и даже полюбила это дело; но — для себя, тихонько, под настроение.